Дракула. Последняя исповедь - Хамфрис Крис - Страница 25

Дракула попробовал что-то сказать, протестовать, возможно, даже просить, но голос не слушался его, а крохотный человечек снова заговорил:

— Меня зовут Вади. Это значит «очень спокойный». — Он на секунду замолчал. — Собственно, почему я должен тебе переводить? Ты же хорошо говоришь на нашем языке. Так?

— Да, достаточно хорошо, — с трудом выдавил из себя Влад.

Махир, который так и стоял, широко раскрыв рот, наконец захлопнул его, повернулся к жаровне и начал выкладывать металлические инструменты на решетку, которая покрывала угли.

— А ты скромник, хотя в школе был одним из самых способных учеников, — продолжал тем временем Вади. — Что ж. — Он улыбнулся. — Теперь ты тоже в школе, только обучение твое пойдет по-другому. Оно будет по большей части практическим. Признаться, мы с Махиром не очень-то любим этих ага, которые учили тебя прежде.

Вади неожиданно хлопнул в ладоши так громко, что Владу показалось, будто взорвался пороховой заряд.

«Началось!» — подумал он.

Дракула хотел бежать, исчезнуть из этой комнаты, схватить металлический прут и защищать себя, но вдруг обнаружил, что даже не может пошевелить ногой. Двери раскрылись, и с полдюжины молодых людей его возраста вошли в помещение. Нет, они не бросились на него и не начали бить. Юноши встали полукругом, потом опустились на колени и так низко склонили головы, что их лбы почти касались каменного пола.

— Это такие же ученики, как и ты, — объявил Вади, кивнув в их сторону. — Возможно, они не того пошиба, как те, с которыми ты учился прежде. Это дети крестьян. Они не умеют читать и писать, не знают наизусть Коран, не спорят о поэзии, зато сильны физически и быстро обучаются. На своем поприще эти люди могут стать такими же способными, как и выпускники твоей школы. Их таланты не относятся ни к архитектуре, ни к управлению, ни к иностранным языкам, но они будут востребованы. Такие умельцы всегда надобны нашему султану для достижения успехов в его священной войне. Без них не обойтись, как и без солдат на поле брани. Ведь ты знаешь или скоро будешь знать, что каждому человеческому обществу нужны мучители и палачи.

Вади снова обернулся к жаровне.

— Так, юноши! — продолжил он. — Давайте поприветствуем нового ученика. Я уверен в том, что все вы поможете ему в учебе. Нам всем оказана большая честь, потому что он — сын князя Валахии. Вы никогда не слышали о такой стране? Это ничего. Пусть вы ее не знаете. Эта маленькая земля во всем зависит от милости султана Мурада, светоча мира, да хранит его Аллах. Именно он, тот, кому покровительствуют небеса, возжелал, чтобы этот князек занялся нашей наукой. Мы обязаны подчиниться высочайшей воле.

Маленький человечек снова хлопнул в ладоши. Немедленно появились бледнолицые охранники. Они тащили какого-то человека, который кричал и стонал.

Вади улыбнулся.

— Прошу тебя, Влад Дракула. Добро пожаловать в новую школу.

Глава двенадцатая

ВЫБОР

Этот несчастный человек был одет точно так же, как большинство пастухов в Анатолии, — в шерстяные шаровары и куртку из овчины поверх рубахи, выкрашенной в красный цвет. Охранники быстро раздели его догола. Он ударял себя по паху, хватался за мужское достоинство, заставляя учеников хихикать, и беспрестанно моргал. В его коричневых глазах застыл ужас. Скулы у него были широкие. Это заметно отличало беднягу от охранников, которые по-прежнему находились рядом с ним и по одному знаку Вади поставили пастуха на колени.

— Каждый дурак может причинить боль, князек, — произнес наставник. — Но только умелый человек может сделать так, чтобы она не заканчивалась быстро.

Он остановился рядом пастухом, который лежал на полу и испуганно глядел на него.

— В этом деле, как и во всяком искусстве, есть свои тонкости. Струны лютни обладают прекрасным звуком. Музыканты стараются не дергать и не мочить их, чтобы сохранить то звучание, которое свойственно им изначально. Мы только пытаемся как можно более полно раскрыть достоинства инструмента и преумножить их.

Вади неожиданно повернулся, схватил руку пастуха и сильно сдавил ее. Тот закричал что-то на своем диалекте, но палач не обратил на это никакого внимания.

— Как много зависит от инструмента, который мы используем! Лютня, созданная настоящим мастером, звучит гораздо дольше и чище иных, не столь совершенных. — Он отпустил руку пастуха и снова повернулся к ученикам. — Так что изучайте хорошенько свой инструмент, обращайте внимание на его здоровье, состояние тела, на способность переносить боль и только потом начинайте свою партию.

— А какое преступление совершил этот человек?

Влад услышал, как он сам задал этот вопрос, прежде чем успел подумать, стоило ли открывать рот. Его голос охрип и был похож на карканье вороны.

— Преступление? — Человечек в кафтане наморщил лоб. — А какое это имеет значение? Мы не судьи. Для нас достаточно того, что его осудили другие. Они могли бы вздернуть этого пастуха на любом суку, но вместо этого прислали его сюда. Ведь судьи знают, что мы — такая же часть правосудия, как и они.

Он сделал знак охранникам, которые немедленно поставили крестьянина на ноги. Один защелкнул на его руках кандалы, другой отошел к стене и натянул веревку. Он пропустил один ее конец через ворот, забросил его на верхнюю поперечину, второй быстро продел в наручники и закрепил. Затем охранники вдвоем взялись за веревку и потянули ее. Обнаженные руки заключенного вздернулись у него над головой. Стражники продолжали тянуть, пока пастух не поднялся на носки, почти оторвавшись от пола. Так он и висел. Глаза его были закрыты, губы беззвучно двигались, шепча то ли просьбы, то ли молитвы.

Вади взял указку, подошел к человеку, подвешенному за руки, и встал перед ним.

— Я слышал, что в христианских странах пытку применяют для того, чтобы добиться исповеди, вырвать признание. Более того, такие методы там испытывают в основном на иноверцах. Варварство! — воскликнул он. — Даже оставив в стороне тот факт, что наш великий султан позволяет любому человеку без всякого преследования придерживаться той веры, которую он избрал для себя, и мудрость его идет от Аллаха, да будет он благословен…

— Да будет благословен! — подхватили ученики.

— Что проку в исповеди и отречении, которые вырваны под пыткой? Любой мужчина согласится на что угодно, лишь бы больше не испытывать боли. То же касается и женщин. Для чего все это? Ведь если бы у меня здесь оказались христианские святые Петр и Павел, то я за один час смог бы добиться того, чтобы они отреклись от своего бога и стали бы поклонниками дьявола.

Он обвел взглядом напряженные, внимательные лица учеников. Его взор остановился на Владе.

— Скажи-ка мне, маленький князек, разве в той школе, в которой ты учился прежде, ваше время не было разделено между философствованиями и практическими занятиями, начиная с геометрии и кончая диалогами Сократа? У нас также имеется своя философия. Она касается мучения, пытки. Я изучаю ее почти всю свою жизнь. Мы применяем пытку ради достижения двух целей. Первая из них — получение необходимых сведений. Во время войны пытка назначается, чтобы узнать о том, где устроены неприятельские засады, в каком месте находится самая уязвимая точка обороны врага. В мирное время пытают людей, арестованных за кражу товаров или похищение ребенка. Такую пытку нельзя затягивать. Все должно происходить быстро. Причиненная мука должна быть сильной, на грани переносимости. Для этого надо только иметь повод. Есть и вторая причина для пытки, той самой, которая подобна лютне и длится столь долго, сколько человеческое существо способно ее вынести. — Он улыбнулся. — Она состоит в том, что…

Вади поднял указку, показывая классу, что ждет ответа, и ученики хором проговорили:

— Мы применяем пытку к другим, чтобы они не могли применить ее к нам.

Голоса отдавались эхом под сводами комнаты. Их услышал заключенный, подвешенный на веревке, и встрепенулся, словно юноши обращались к нему.