Запретный город - Жак Кристиан - Страница 2

Непостижимые, необъятные просторы открылись мысленному взору молодого воина. Вот, стало быть, откуда берутся несметные богатства и невероятная удачливость Рамсеса Великого. Истоки этого счастья — здесь, в Месте Истины. Вот почему братство живет столь обособленно, вдали от мирской суеты, спрятавшись за высокими стенами.

— Что ты здесь делаешь?

Мехи поспешно обернулся и увидел перед собой стражника-нубийца с палицей и кинжалом.

— Я… я заблудился.

— Это место запретное, — объявил чернокожий страж. — Как тебя зовут?

— Я из личной стражи царя, и у меня тайное поручение, — нахально заявил Мехи.

— А почему мы об этом не знаем?

— А вам и не надо знать… И никому знать об этом не следует.

— С чего бы это?

— Мне поручено проверить, как охраняется Долина царей. В самом ли деле все сделано для того, чтобы сюда не мог проникнуть ни злодей, ни лазутчик? Твое счастье, страж: ты доказал, что смотришь во все глаза.

Нубиец замялся:

— Начальник меня бы предупредил.

— Ты что, не понял, что иначе нельзя было?

— Пошли к начальнику. Просто так отпустить тебя я не могу.

— Ну я же говорю, что дело свое ты знаешь.

Светила полная луна, Мехи дружелюбно улыбался, и нубиец не только успокоился, но даже приткнул свою увесистую дубинку за пояс.

Стремительно, словно гадюка-песчанка, молодой воин метнулся вперед и изо всей силы ударил стража головой в живот. Бедняга опрокинулся на спину и покатился по склону, пока не упал на плоскую каменную площадку, обрывавшуюся противоположным краем в долину.

Рискуя свернуть себе шею, Мехи подполз к своей жертве. Хотя голова у стража была разбита, сам чернокожий еще дышал. Подобрав острый камень, юноша раскроил несчастному череп.

Потом хладнокровный убийца немного подождал. Убедившись, что нубиец никогда больше не встанет на ноги, Мехи поднялся на вершину холма и окончательно поверил в свою удачу. Удвоив бдительность, он поспешил прочь от запретного места.

Такая волшебная ночь! Ее чары выветрили из головы юноши все заботы и мысли. Кроме одной-единственной: как проникнуть в тайну Места Истины?

Но надо же с чего-то начинать… Раз уж в селение ему не попасть, придется добывать вожделенные сведения как-то иначе. Что-нибудь да придумается.

Оно того стоит. Если все получится — должно получиться! — какое блистательное будущее его ожидает! Душегуб, не забывая об осторожности, позволил себе погрузиться в грезы: все тайны и все богатства братства должны принадлежать ему. Ему и только ему!

1

Спешить в поле, как только спадет вода нильского разлива, сеять, чтобы потом жать и убирать урожай в хранилища, которые надо заранее подготовить и очистить, И эта вечная война с вредителями, которые так падки на то, что не им предназначено: в амбарах — грызуны, у реки — бегемоты. А без воды что вырастет? Вот и копай канавы, подводи воду, следи, чтобы под рукой всегда наготове были нужные орудия. Ночью, как бы ни клонило в сон, надо плести веревки. А еще за стадом глядеть кто-то должен: скот жиреет от взгляда хозяина, а где скотина, там и сбруя, и повозки, и бороны, и плуги, и все требует ухода, это чини, то латай, одно выкидывай, другое обновляй. Так вот и ковыряйся на своей делянке и трясись до самой могилы: уродилось ли зерно, не пала ли скотина. Других мыслей тебе не положено. Да и недосуг думать о чем-то еще… Но Жар-то как раз думает о другом. Ему уже давно обрыдла вся эта рутина.

В тени смоковницы, [1]выросшей там, где обрывались возделанные поля и начинались пески, Жар наслаждался заслуженным отдыхом — он шел домой с пастбища, где присматривал за семейным стадом, и решил вздремнуть на свежем воздухе. К своим шестнадцати годам Жар вымахал под метр девяносто — да еще раздался в плечах — и давно уже понял, что такому здоровяку, каким он уродился, ни к чему хлопоты о хозяйстве — об этой своей родной земле! Довольно того, что на ней потел его отец, а до него дед, а еще раньше прадед.

Почти каждый день — не только сегодня — он, если выдавалась свободная минута, спешил к этой смоковнице, чтобы рисовать на песке зверей. Для этого занятия он выбрал подходящую палочку и заострил ее. Рисовать… Вот на что ему не жаль ни сил, ни времени. Только глядеть, как из-под твоих пальцев появляется зверь: собака, осел или тысячи других тварей.

Жар умел видеть и замечать. И все увиденное копилось в сердце, а оно — опять же, если выдавалась свободная минута, — отдавало приказы руке, и та рисовала на песке линии, становившиеся очертаниями образа, в котором жизни было побольше, пожалуй, чем в самой жизни. Еще мальчиком он мечтал о папирусе, красках, и чтобы было стило, а лучше не одно… Но он был сыном пахаря, и отец только хмыкал под нос, когда сын заговаривал о таких глупостях.

Одно было место на этом свете, одно-единственное, куда хотел бы попасть Жар, — Место Истины. Что творится там, за высокими стенами, ограждающими селение, он понятия не имеет. Да и кто об этом знает? А знает, так не скажет. Но он знал, что там собраны лучшие рисовальщики царства и им доверено украшать гробницу фараона.

Нечего было и надеяться, что сына земледельца могут принять в это сказочное братство. И все же юноша не отказывал себе в удовольствии помечтать: в самом деле, ты отдаешься своему призванию и тебя нимало не волнуют повседневные тяготы и хлопоты — что может быть лучше?

— Что, Жар, прохлаждаешься?

В словах незваного гостя слышна была ядовитая издевка. Издевка не издевка, но неприязнь и желание обидеть уж точно. И яд этот прогнал сон наяву. Окликнувшего звали Простаком, и было ему лет двадцать. Рослый такой молодой человек, поигрывающий мощными мышцами. Из одежды на нем была только набедренная повязка. Рядом с Простаком скалился, как полоумный, его младший брат по прозванию Коленище. Тому едва пятнадцать исполнилось, но весу в нем уже было килограммов на десять больше, чем в старшем брате, — не зря же он каждый день уплетал жирные лепешки и сладкие пироги.

— Шли бы вы себе, а?

— А что, это дерево разве твое? Ваша земля досюда не доходит.

— Да глазеть на вас охоты нету.

— Так и мы бы на тебя плевать хотели. Только вот спросить тебя кое о чем надо.

— А в чем дело?

— А то ты не знаешь… Ночью где шатался?

— А тебя что, порядок блюсти приставили?

— Нати — ты такое имя слыхал?

Жар ухмыльнулся:

— Спасибочки. Приятно вспомнить.

Простак шагнул вперед:

— Урод поганый! Девчонка замуж за меня собралась… А ты, козел, совсем оборзел… И ночью…

— Так она сама меня нашла.

— Еще и врешь!

Жар вскочил на ноги:

— Еще во вранье меня винить будешь!

— Из-за тебя я женюсь не на девочке.

— Знаешь что? Если бы у этой Нати была бы хоть капелька мозгов, она бы за тебя не пошла.

Братья потрясли у него перед носом кожаным бичом. Оружие, конечно, примитивное, но, ничего не скажешь, грозное.

— Слушайте, вы, — заговорил Жар, — мы с Нати чуток позабавились, что было, то было. Так природа захотела… Но раз уж вам так приспичило, могу пообещать, что больше с ней путаться не стану. Если честно, я без нее запросто перебьюсь.

— Он еще тут выкобениваться будет! — зарычал Простак. — Ты нам больше девок портить не будешь, понял?! Ишь, губы раскатал…

— Надоели вы мне, дураки, но связываться с вами я не хочу. Мне пора на пастбище возвращаться.

Коленище кинулся на Жара, воздев над головой правый кулак. Но юноша успел отскочить, и нападавший со всей силой ударился о дерево головой. Рухнув на землю, он недвижно застыл.

Простак на миг оцепенел, а спохватившись, взмахнул бичом, целя Жару в лицо. Но тот перехватил его правую руку повыше локтя. Раздался зловещий хруст, и Простак, взвыв, уронил бич на землю.

Ни единой капельки пота не выступило на лбу силача. Жар дрался с пяти лет и умел за себя постоять. Он хорошо осознавал свою немалую силу и потому не любил лезть на рожон. Но и на попятный не шел. Жизнь, она как-то подарками не балует. Его-то уж точно.