С первого взгляда - Спаркс Николас - Страница 11

Джереми улыбнулся, догадавшись, что она пытается поднять ему настроение. И все-таки через час, подписывая документы на машину, он тяжело вздохнул.

Не считая легкого разочарования, которое Джереми испытывал каждый раз, когда садился за руль, жизнь была не так уж плоха. Поскольку он не писал, свободного времени оказалась масса — куда больше, нежели он привык. В течение многих лет Джереми ездил по всему свету в поисках сюжетов и занимался чем угодно, начиная от гималайского снежного человека и заканчивая Туринской плащаницей. Он раскрывал мошенничества и фальсификации, а в промежутках писал статьи, разоблачающие мнимых экстрасенсов и целителей. При этом ему еще удавалось выкраивать время на то, чтобы ежегодно выдавать двенадцать материалов. Это была жизнь под постоянным напряжением, иногда увлекательная, но чаще утомительная. Когда Джереми был женат на Марии, разъезды стали источником конфликтов; жена просила его бросить «бродяжничество» и найти работу в каком-нибудь из крупнейших нью-йоркских журналов — работу со стабильной зарплатой. Джереми не отнесся к ее просьбе всерьез, но теперь порой задумывался, не зря ли он так поступил. Постоянное желание найти и открыть преследовало его и в других сферах жизни. Многие годы он испытывал постоянную потребность делать что-нибудь — что угодно — каждую секунду; Джереми не мог усидеть на месте несколько минут, поскольку всегда находилось то, что нужно было прочесть, изучить или написать. Понемногу он понял, что утратил способность отдыхать, и в итоге целые месяцы и годы его жизни сливались, не отличаясь один от другого.

Месяц в Бун-Крике, пусть и тоскливый, неожиданно освежил его. Здесь было просто нечем заняться. Но разве посетует на это человек, который на протяжении последних пятнадцати лет жил в бешеном ритме? Получилось нечто вроде незапланированного отпуска, во время которого Джереми чувствовал себя отдохнувшим как никогда. Впервые за целую вечность он сам выбирал для себя темп жизни, а не наоборот. Он решил, что скучать — это недооцененная форма искусства.

Особенно ему нравилось скучать в обществе Лекси. Не только сидеть на крыльце, но и, например, смотреть баскетбол в обнимку. Это было так уютно, Джереми наслаждался тихими разговорами за ужином и теплом ее тела, когда они сидели рядом на вершине Райкерс-Хилл. Он ожидал этих незамысловатых развлечений с энтузиазмом, который удивлял его самого, но больше всего Джереми радовали те утра, когда они ночевали у Лекси, а потом медленно просыпались. Это была запретная радость — Лекси сама заезжала за ним в «Гринлиф коттеджес» после работы, чтобы его машину не заметили возле дома любопытные соседи, — но, так или иначе, тайна придавала остроту ощущениям. Проснувшись, они завтракали и читали газету за маленьким кухонным столом. Чаще всего Лекси выходила к завтраку в пижаме и мохнатых шлепанцах, растрепанная, с припухшими после сна глазами. Но когда сквозь жалюзи пробивалось солнце, Джереми убеждался, что она — самая прекрасная женщина на свете.

Иногда Лекси замечала, как он смотрит на нее, и брала Джереми за руку. Тот снова погружался в чтение; так они сидели, держась за руки, затерянные в собственных мирах, и Джереми удивлялся: возможно ли большее счастье?

Потом они вместе ездили выбирать дом; поскольку Лекси отчетливо представляла себе, что именно она хочет, а выбор в Бун-Крике был небольшим, Джереми решил, что через пару дней все закончится. Если повезет, даже сегодня вечером.

Он ошибся. По каким-то неведомым причинам они потратили три долгих недели, зайдя в каждый выставленный на продажу дом как минимум дважды. Джереми эти походы угнетали. Расхаживая по чужим домам, он чувствовал себя прокурором, выносящим приговор, причем нередко суровый. Город сам по себе был исторической достопримечательностью, и дома снаружи казались очаровательными, но стоило зайти внутрь, как неизбежно наступало разочарование. В половине случаев это было все равно что вернуться в прошлое — например, в семидесятые годы. Джереми не видел столько мохнатых бежевых ковров, оранжевых обоев и ярко-зеленых кухонных раковин со времен выхода на экран «Семейки Брэди» [3]. Иногда в домах витали странные запахи, от которых Джереми мутило, — пахло нафталином, кошачьим туалетом, грязными подгузниками или заплесневелым хлебом; чаще всего одного взгляда на мебель было достаточно, чтобы отрицательно покачать головой. Он прожил тридцать семь лет и даже не подозревал, что кресло-качалка может стоять в гостиной, а кушетка — на веранде. Но в конце концов Джереми многому учился заново.

Были бесчисленные поводы сказать «нет», но даже если что-нибудь вдруг поражало их воображение и побуждало согласиться, оно зачастую оказывалось не менее нелепым.

— Смотри-ка, — восклицал Джереми, — в этом доме есть фотолаборатория!

— Но ты ведь не фотограф, — возражала Лекси. — Тебе не нужна эта комната!

— Да, но я мог бы заняться фотографией!

Или:

— Мне нравятся высокие потолки, — говорила она. — Я всегда мечтала о спальне с высокими потолками.

— Зато сама спальня крошечная. В нее едва влезет кровать.

— Вижу. Но посмотри, какие здесь высокие потолки!

Наконец они нашли дом. Точнее, дом, который понравился Лекси, — Джереми по-прежнему был не уверен. Двухэтажный кирпичный коттедж георгианской постройки [4], с верандой, выходившей на Бун-Крик, и вполне приемлемой планировкой комнат. Его выставили на продажу два года назад, и это была весьма выгодная сделка — а по нью-йоркским стандартам тем более, — хотя дом необходимо было отремонтировать. Когда Лекси предложила пройтись по нему в третий раз, даже миссис Рейнольдс, риелтор, поняла — наживка проглочена и рыбка на крючке. Худая, седоволосая, она с улыбкой на мышином личике заверила Джереми, что ремонт обойдется не дороже, чем стоимость самого приобретения.

— Великолепно, — ответил тот, мысленно подсчитывая, хватит ли у него денег на счету.

— Не беспокойтесь, — добавила миссис Рейнольдс. — Этот дом идеально подходит для молодой семьи, особенно если вы собираетесь заводить детей. Такие дома попадаются не каждый день.

И впрямь, подумал Джереми. Непонятно, отчего за два года никто на него не позарился?..

Он уже собирался сострить, когда заметил, что Лекси движется к лестнице.

— Можно еще разок подняться наверх? — спросила она. Миссис Рейнольдс обернулась к ней с улыбкой, вспомнив о своей миссии.

— Конечно, дорогая. Я вас провожу. Кстати, не собираетесь ли вы и в самом деле заводить детей? Если да, непременно осмотрите чердак. Из него может получиться замечательная комната для игр.

Наблюдая за тем, как она ведет Лекси наверх, Джереми задумался: может быть, миссис Рейнольдс каким-то образом догадалась, что они уже миновали стадию размышлений?

Вряд ли. Лекси по-прежнему хранила беременность в тайне и собиралась помалкивать по крайней мере до свадьбы. Знала только Дорис — с этим можно было смириться, хотя в последнее время Лекси частенько втягивала Джереми в странные разговоры, которые ей скорее подобало вести с подружками. Например, сидя на крыльце, она внезапно поворачивалась к нему со словами: «Представляешь, шейка матки у меня растянется на целых десять сантиметров!»

С тех пор как Лекси начала читать книги о беременности, Джереми слишком часто доводилось слышать слова вроде «плаценты», «пуповины» и «кровоизлияния». Если она упоминала о том, что от кормления грудью у нее будут болеть соски, он выскакивал из комнаты. Как большинство мужчин, Джереми имел самое слабое представление о том, как формируется ребенок в утробе матери, и не питал к этому никакого интереса. Куда сильнее его удивлял тот специфический акт, который положил всему начало. О нем он был бы не прочь поговорить, особенно с бокалом вина и при свечах.

Дело в том, что Лекси роняла эти слова, как будто читала список ингредиентов на коробке с хлопьями, и, вместо того чтобы радостно предвкушать великое событие, от подобных бесед Джереми ощущал тошноту.