Неугомонный - Манкелль Хеннинг - Страница 8

Постучав в дверь, Валландер вошел. И по лицу Мартинссона тотчас понял: случилось что-то серьезное. Он всегда умел распознать настроение старинного коллеги, что было важно, поскольку оно у Мартинссона то и дело резко менялось — от энергично-приподнятого до унылого.

Валландер сел в посетительское кресло.

— Что стряслось? По пустякам ты мне записки не оставляешь.

Мартинссон удивленно смотрел на него:

— Ты вообще не догадываешься, о чем пойдет речь?

— Нет. А должен?

Мартинссон не ответил. Только по-прежнему неотрывно смотрел на Валландера, которому становилось все больше не по себе.

— Я не намерен сидеть тут и гадать, — в конце концов сказал комиссар. — В чем дело?

— Ты все еще не понимаешь, о чем речь?

— Нет.

— По сути, это еще ухудшает положение. — Мартинссон выдвинул ящик стола, достал табельный пистолет Валландера, положил перед собой. — Полагаю, теперь тебе понятно, о чем я?

Валландер не сводил глаз с оружия. Леденящий ужас захлестнул его, почти вытеснив похмелье и тошноту. Накануне вечером он вычистил оружие, это точно. Но что произошло потом? Он пытался восстановить в памяти вчерашние события. С кухонного стола его табельное оружие каким-то образом попало к Мартинссону. Что произошло в промежутке, как именно оружие оказалось здесь, он понятия не имел. Не мог объяснить, не мог найти отговорку.

— Вчера вечером ты пошел в ресторан, — сказал Мартинссон. — Зачем ты взял с собой пистолет?

Валландер недоуменно покачал головой. Он никак не мог вспомнить. Может, сунул пистолет в карман, когда поехал в Истад? Как ни странно, скорей всего так и было.

— Не знаю, — сказал он. — В голове провал, черная пустота. Придется тебе рассказать.

— Около полуночи сюда пришел некий официант. Встревоженный, потому что на диванчике, где ты сидел, нашел оружие.

Смутные обрывки воспоминаний мелькали в мозгу Валландера. Наверно, он вытащил оружие из куртки, когда доставал телефон? Но как он мог забыть его?

— Я вообще не знаю, что произошло, — сказал он. — Должно быть, сунул оружие в карман, выходя из дому.

Мартинссон встал, открыл дверь.

— Кофе будешь?

Валландер помотал головой. Мартинссон исчез в коридоре. Валландер взял оружие, проверил — обойма полная. Еще не легче. Его бросило в пот. В голове молнией мелькнуло: застрелиться? Он передвинул пистолет так, чтобы дуло смотрело в окно. Вернулся Мартинссон.

— Ты можешь мне помочь? — спросил Валландер.

— На сей раз нет. Официант тебя узнал. Так что помочь невозможно. Отсюда ты отправишься прямиком к шефу.

— Ты уже говорил с ним?

— Я совершил бы служебный проступок, если бы не доложил ему.

Больше Валландеру сказать было нечего. Оба умолкли. Валландер пытался искать выход, зная, что его нет.

— Что же теперь будет? — в конце концов спросил он.

— Я попробовал справиться в уставах. Перво-наперво, конечно, назначат внутреннее расследование. Вдобавок есть риск, что этот официант — кстати, его зовут Туре Сааге, на случай, если ты не в курсе, — так вот он может проболтаться газетчикам. Теперь ведь можно срубить деньжат за горяченький фактик. Пьяные полицейские, выкидывающие подобные фортели, пожалуй, способствуют продаже экстренных выпусков.

— Ты небось велел ему помалкивать?

— А то! Даже сказал, что разглашение деталей полицейского расследования карается законом. Только, по-моему, он, увы, меня раскусил.

— Может, мне с ним поговорить?

Мартинссон наклонился к нему через стол. Валландер видел, что он устал и подавлен. И тоже пал духом.

— Сколько лет мы проработали вместе? Двадцать? Больше? На первых порах командовал ты. По праву. Ругал меня, но и хвалил тоже. Теперь мой черед сказать тебе: не предпринимай ничего. Любой твой поступок только увеличит неразбериху, а ее и без того хватает. С официантом, с Туре Сааге, говорить не надо, тебе лучше вообще не говорить ни с кем. Кроме Леннарта. А к нему ты отправишься прямо сейчас. Он ждет.

Валландер кивнул и встал.

— Мы постараемся сделать все возможное, — сказал Мартинссон.

По его тону Валландер понял, что на особенно хороший исход Мартинссон не рассчитывает.

Валландер протянул было руку за оружием. Но Мартинссон покачал головой:

— Оно останется здесь.

Валландер вышел в коридор. Кристина Магнуссон прошла мимо с кружкой кофе в руке. Кивнула. Валландер понял, что она уже знает. На сей раз он не оглянулся, чтобы полюбоваться ее фигуркой. Прошел в туалет, запер за собой дверь. Зеркало над раковиной было с трещиной. Точь-в-точь как я, подумал он. Смочил лицо, вытер, всмотрелся в свои красные глаза. Трещина делила его лицо надвое.

Он сел на стульчак. В глубине души гнездилось еще одно чувство, не только стыд и страх по поводу случившегося. Раньше такого не бывало. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз так халатно обращался с табельным оружием. Когда брал пистолет домой, всегда запирал его в оружейном шкафу, где хранил лицензированный дробовик, с которым изредка ходил вместе с соседями охотиться на зайцев. Тут что-то куда более глубокое, чем хмель. Забывчивость другого рода, совсем незнакомая. Мрак, где он не способен зажечь свет.

Просидев в туалете минут двадцать с лишним, Валландер наконец встал и направился к кабинету начальника полиции. Если Мартинссон позвонил ему и сказал, что я иду, оба сейчас явно решили, что я сбежал, подумал он. Но пока со мной не настолько скверно.

После двух начальниц полиции год назад в Истад назначили Леннарта Маттсона. Молодой, вряд ли старше сорока, он на удивление быстро сделал карьеру среди полицейской бюрократии, из числа которой теперь большей частью выдвигали начальство. Как почти все полицейские-практики, Валландер считал, что с точки зрения способности полиции выполнять свою работу такой метод подбора кадров не сулит ничего хорошего. Вдобавок Маттсон прибыл из Стокгольма и не в меру часто сетовал, что с трудом понимает сконский диалект, и тем еще обострял ситуацию. Валландер знал, что некоторые коллеги нарочно старались при Маттсоне говорить как можно неразборчивее. Правда, сам Валландер в подобных демонстрациях неприязни не участвовал. Решил проявить сдержанность и не вмешиваться в маттсоновские затеи, пока тот не слишком вникает в непосредственную полицейскую работу. А поскольку Маттсон как будто бы тоже относился к нему с уважением, до сих пор у Валландера не возникало проблем с новым шефом.

Но теперь эти времена, понятно, остались позади.

Дверь кабинета Маттсона была приоткрыта. Валландер постучал и, услышав высокий, почти писклявый голос начальника, вошел внутрь.

Они сели в мягкие кресла с узорчатой обивкой, которые кое-как поместились в кабинете. Маттсон давно выработал привычку по возможности никогда не открывать совещания лично, даже если именно он их и созывал. Ходил слух, что некий консультант из руководства Государственного управления уголовной полиции целых полчаса просидел у Маттсона и молчал с ним на пару. Потом встал, опять же не говоря ни слова, вышел вон и улетел обратно в Стокгольм.

У Валландера мелькнула мысль, что, сидя молчком, он может, пожалуй, спровоцировать Маттсона. Но дурнота усиливалась, надо поскорей уйти отсюда, на воздух.

— Объяснить случившееся я не могу, — начал он. — Понимаю, это совершенно безответственно, и вы обязаны принять меры.

Маттсон, видимо, подготовил вопросы заранее, потому что они посыпались градом.

— Раньше такое случалось?

— Чтобы я забывал в ресторане свое оружие? Конечно же нет!

— У вас проблемы с алкоголем?

Валландер нахмурился. Откуда Маттсон это выкопал?

— Я знаю меру, — ответил он. — В молодости иной раз выпивал по выходным. Но теперь уже нет.

— И тем не менее в будний вечер пьянствовали в ресторане?

— Я не пьянствовал,а ужинал.

— Бутылка вина, несколько коктейлей и коньяк к кофе?

— Раз вам это известно, зачем спрашивать? Но я не называю это «пьянствовать». Думаю, любой здравомыслящий человек в нашей стране согласится со мной. «Пьянствовать» — это когда пьешь бренди или водку из горла, пьешь, чтобы захмелеть, вот и всё.