Последняя крепость. Том 2 - Корнилов Антон - Страница 20

И он решился. Памятуя о ловкости Ажа, он не стал пытаться подловить его на точный удар. Начал действовать наверняка.

Рекрут Гором, приблизившись на нужное расстояние, прыгнул на рекрута Ажа, широко раскинув руки. При всем старании у парня не получилось бы уйти от такого захвата. И в момент, когда на костлявой спине Полторы Ноги сомкнулись крепкие пальцы Горома, — последний испытал настоящее наслаждение. Одного движения хватит, чтобы затрещали эти хлипкие ребрышки, чтобы они сломались, острыми осколками пробуравив внутренности колченогого наглеца… Не торопясь, стараясь прочувствовать миг победы и насладиться ею, Гором начал давить противника…

Аж отчаянно рванулся в медвежьем захвате, подгибая локти, стараясь высвободить прижатые к бокам руки. Это ему удалось лишь частично — он сумел поднять правую руку на уровень груди. Теперь кулак его упирался противнику в живот, а локоть — в предплечье. Гором ухмыльнулся при мысли о том, что сейчас Полторы Ноги рванется еще раз и, возможно, выпростает руку совсем. А дальше что? Будет совать свой кулачок ему в лицо? Ну нет, даже этого Гором теперь не допустит. До хруста сжав своего врага в гибельных объятиях, сын кузнеца откинул назад голову, чтобы с размаху врезать лбом в переносье Ажу.

И тут что-то вдруг лопнуло в брюхе Горома. Сила ушла из его тела, руки разжались сами собой, ноги стали деревянными, а из утробы поднялся к горлу упругий ком. Гором плашмя грохнулся о землю. Все тело его сводило судорогой, перед глазами плыло, в брюхе творилось вообще нечто невообразимое — словно стая жаб елозила там, ожесточенно суча лапками, чтобы выбраться через горло наружу. Его вырвало, но облегчения он не испытал. Наоборот, стало еще хуже. Он закрыл глаза, чтобы не так тошнило, но его вырвало снова, и во рту стало жечь от едкого желудочного сока. И тогда же Гором ощутил, что штаны его мокры, а задница и задняя часть бедер испачканы в чем-то липком и теплом. В нос ударила вонь, и — как плохо Горому ни было — он все же сообразил, что воняет это вовсе не рвотой… С великим трудом он повернулся на бок. И, с мукой открыв глаза, увидел, что над ним стоит Аж, держит перед лицом кулак, из которого торчит указательный палец, — и оторопело на этот палец смотрит.

Вокруг оглушительно гоготали.

— Видали! — разобрал Гором в этом гоготе чей-то восторженный визг. — Одним пальцем! Одним пальцем этого здоровягу в брюхо ткнул, тот и сомлел…

— Гляди, обделался! Честное слово — обделался!

— Эх, и воняет же… Ну и вонь… Сейчас меня самого вывернет.

— А это он нарочно дриснул, — авторитетно заявил кто-то, — чтобы, значит, его больше не трогали…

От невыносимого позора Гором зажмурился.

Но сильный толчок в бок заставил его снова открыть глаза. Теперь над ним стоял мастер Оттар.

— Тебе брат Герб объяснял, да ты, видно, не понял, — начал говорить северянин, и многоголосый шум сразу стих. — Попробую теперь я — по-простому. Считаешь себя сильнее других, потому что на тебе мяса больше наросло? Твое мясо легче легкого и одним пальцем одолеть. Истинная сила в другом…

Оттар замолчал и молчал довольно долго, пока новички снова не начали гомонить. Только Аж не произносил ни слова. Видимо, до сих пор был ошарашен тем, что так запросто — толчком пальца — победил здоровенного Горома.

— Вы все здесь, — заговорил снова Оттар, — пока еще одинаково слабы. Поэтому нет смысла трясти друг перед другом своим мясом. Как стать по-настоящему сильным — этому-то мы и должны вас научить. Понял теперь?

— По… понял… — простонал Гором, ничего не поняв.

— А теперь вставай… вытряхни из портков все, что там ненужного… Утри рожу и веди новых рекрутов в Училище, — сказал Оттар и пропал из поля зрения рекрута.

Гором попытался встать, и это у него получилось. Для того чтобы поднять глаза на новичков, ему понадобились все его душевные силы. И он был по-настоящему поражен, когда увидел, что никто уже не смеется. Но, случайно зацепив взглядом Ажа, Гором затрясся от ненависти.

Ух, этот недомерок! Из-за него это все случилось, из-за него! Это он во всем виноват! Гадина колченогая!

«Пресветлые боги! — беззвучно взмолился сын кузнеца. — Вайар Светоносный! Милостивая Нэла! Великий Андар Громобой! Дайте напиться его крови, а потом делайте со мной что хотите!»

— Тот, кто приходит с миром, не скрывает себя с помощью магии, — сказал Эрл.

— Это мера предосторожности. Я не мог знать, как примут меня… и господина Гархаллокса. Ведь мой облик напоминает облик эльфа… Хотя половина крови, которая течет во мне, человеческая. Отпустите меня! — прерывисто выпел полукровка, обращаясь к болотникам. — Ваша магия причиняет мне боль…

— Мы будем удерживать тебя столько, сколько продлится действие заклинания, — сказал Кай. — За это время мы должны узнать, что ты такое и чего от тебя ждать. Освободить тебя здесь, среди людей, которым ты можешь причинить вред, мы не вправе.

— Люди не враги мне! Я не собираюсь причинять им вред!

— Говори кратко и по существу, — сказал Герб. — Сила Серых Плетей иссякает, и времени у тебя мало.

Полукровка, растянутый на полу дымными плетями, мучительно поморщился. Видно было, что от малейшего движения и даже от каждого слова ему больно.

— Я — Не Имеющий Имени, — проговорил он. — Я — плод любви Далирибиуса, Звездного Лучника, Играющего На Струнах Лунного Света и госпожи Милины, фрейлины ее величества королевы Шафталии Снежноволосой…

— Впервые слышу о королеве с таким именем, — проговорила Лития. — Каким королевством она правила?

— Название этого королевства вам ничего не скажет, ваше величество. Оно погибло в годы Великой Войны, и люди не сохранили памяти об… Имбусе.

Эрл и Лития переглянулись.

— Полукровок, подобных мне, — продолжал Не Имеющий Имени, — Высокий Народ истребил вскоре после Великой Войны. Нас отыскивали и уничтожали безо всякой жалости — потому что само наше существование оскорбляло эльфов. Посудите, ваше величество… — полукровка выгнул шею так, чтобы взглянуть на короля, — как бы люди относились к уродам, которые рождались бы от противоестественной связи человека и пса?.. Мне удалось выжить. Долгие сотни лет я скитался по землям людей, постоянно страшась того, что меня однажды найдут и… убьют. Я никогда не был в Тайных Чертогах и вынужден был жить так, как живут люди. Годы шли, и я старел. Вне Тайных Чертогов время идет по-другому. Здесь, в мире людей, жизнь моя летит к финалу в десять раз быстрее. В конце концов я понял, что мне осталось совсем немного — каких-нибудь пять-шесть тысяч лет. Высокий Народ никогда не признает меня за своего. Людям я тоже не мог открыться, потому что тогда и эльфы смогут меня увидеть. Влачить жалкое существование изгоя и дальше — до тех пор, пока я не исчерпаю положенный мне срок, — вот и все, что мне оставалось. Но я… я решил бороться. За свое право войти в Тайные Чертоги и жить там той жизнью, которой я достоин. Но войти в Чертоги я могу лишь в том случае, если они опустеют. Я объявил войну Высокому Народу, но не мог победить… Против эльфов я был беззащитен и безоружен. Но я стал искать оружие, и я нашел его…

Пока он говорил, дымные плети слабели, утончались — и обвисали. Болотники уже не пытались натягивать их, потому, возможно, что не хотели испытывать их прочность. И Не Имеющий Имени получил возможность опустить руки, уперев их в пол, и выбрать для себя позу поудобнее.

— За то время, пока я скитался среди людей, я заметил одну закономерность, — заговорил он свободнее и громче, — Высокий Народ последовательно и скрупулезно изымает из мира людей тех, кто мыслит иначе, чем другие; тех, кто способен выдумать что-то новое. Все это могло означать только одно: эльфы не хотят, чтобы человечество развивалось. Вот в чем их слабое место! Сильное человечество — и есть оружие, могущее сокрушить Высокий Народ.

— Мне нравится то, что ты говоришь, — произнес Герб.

Судя по лицу королевы, ей тоже пришлись по душе слова полукровки. Эрл, наблюдая за пленником, хмурился.