Седьмая чаша - Сэнсом К. Дж. - Страница 10

Возле Бишопсгейта мне пришлось остановиться. По дороге медленно двигался траурный кортеж: черные кони, черные кареты и бедняки в конце процессии, распевающие псалмы. Хоронили какого-то богача. Процессию возглавлял благородного вида старик с белой тростью. Это был эконом покойного, сжимавший в руке посох, символизирующий власть хозяина. Скоро он разломит его и бросит в могилу. По размаху траурного кортежа я предположил, что хоронят, должно быть, лорда Латимера, чью вдовицу, по слухам, присмотрел для себя король. Я снял головной убор. Мимо проехала большая карета. Шторка на ее дверце отдернулась, и из окошка выглянула женщина. Ее лицо было обрамлено широким черным капюшоном. Ей было около тридцати лет. Скошенный подбородок и маленький ротик делали ее лицо, которое и во всем остальном было прехорошеньким, просто поразительным. Она смотрела в толпу широко открытыми, невидящими глазами, и мне показалось, что в них затаился страх.

Карета проехала дальше, и леди Кэтрин Парр скрылась из виду.

Двигаясь по Бишопсгейту, вскоре я увидел двойные деревянные ворота в высокой каменной ограде. Они были открыты, и я въехал в просторный, засыпанный снегом двор, посредине которого высилась часовня. Три стороны двора были образованы задними стенами построек, в качестве четвертой выступало длинное двухэтажное здание из серого камня, по виду очень старое. Некрашеные деревянные ставни некоторых окон были открыты. Между постройками тянулись узкие тропинки, по которым сновали люди. Значит, Бедлам все же не является чем-то вроде тюрьмы, и звона кандалов здесь не слышно.

Я остановил лошадь возле большой двери в торце здания, спешился и постучал. Дверь открыл мужчина плотного телосложения с грубо вылепленным насмешливым лицом и в грязном сером халате. На его широком кожаном поясе болталась тяжелая связка ключей.

— Я мастер Шардлейк, — представился я. — У меня договоренность о встрече с Адамом Кайтом.

Мужчина оценивающе оглядел мой наряд.

— Вы юрист, сэр?

— Да, а вы смотритель Шоумс?

— Нет, сэр, он отошел, но скоро должен вернуться. Я другой смотритель, Хоб Гибонс.

— Родители молодого Кайта уже здесь?

— Нет.

— Тогда я их подожду.

Смотритель отступил в сторону, пропуская меня внутрь.

— Добро пожаловать в чертоги безумия, — проговорил он, закрывая дверь. — Полагаете, вам удастся освободить Адама Кайта?

— Я на это надеюсь.

— Мы были бы рады, если бы он ушел. Из-за него нервничают другие психи, поэтому мы постоянно держим его взаперти. Некоторые считают, что он одержим.

— А что думаете вы, Гибонс?

Смотритель пожал плечами.

— Думать — не моя забота. — Он наклонился ближе. — Если у вас есть немного свободного времени, сэр, я могу показать вам наших знаменитостей: Короля Стульчака и Закованного Ученого. Всего за шиллинг.

После некоторых колебаний я протянул ему монету. Чем больше я узнаю о том, что здесь творится, тем лучше.

Гибонс повел меня по выбеленному коридору, который тянулся через все здание. Справа были окна, слева — ряд крашенных в зеленый цвет деревянных дверей. Было холодно, и в воздухе слабо пахло человеческими нечистотами.

— Сколько у вас пациентов?

— Тридцать, сэр. Разношерстная публика.

Я заметил, что на уровне человеческого роста в дверях вырезаны глазки. В проеме открытой двери стоял еще один служитель в сером халате и заглядывал в палату.

— Ты принес воду для мытья, Стивен? — послышался женский голос изнутри.

— Да, Алиса. Забрать твой ночной горшок?

Сцена выглядела вполне мирной, даже домашней. Перехватив мой взгляд, Гибонс улыбнулся.

— Алиса большую часть времени совершенно нормальна. Но бедняжка страдает падучей в тяжелой форме. Не успеешь оглянуться, как она вдруг валится на пол и принимается кататься в судорогах, брызгая пеной.

Я невольно подумал о Роджере.

— Ей разрешено приходить и уходить, когда она захочет. А вот этому парню — нет.

Смотритель остановился перед дверью, запертой на тяжелый засов, и улыбнулся мне, продемонстрировав обломанные серые зубы.

— Познакомьтесь с его величеством.

Он открыл смотровой глазок и отступил в сторону, чтобы я мог заглянуть внутрь.

Зрелище, представшее моему взгляду, заставило меня выдохнуть и сделать шаг назад. Квадратная камера с закрытыми ставнями на окнах освещалась единственной свечой, воткнутой в горлышко бутылки, стоящей на полу. На выкрашенном белой краской стульчаке для ночного горшка сидел невероятно жирный мужчина. Его борода была коротко подстрижена — в точности так же, как у нашего короля, каким его чеканят на монетах. Грузное тело было облачено в совершенно невероятный пестрый наряд, сшитый из разноцветных лоскутов. В руке больной держал трость для ходьбы, на один конец которой был насажен деревянный шар — по всей видимости, это был его «скипетр». На лысом черепе сумасшедшего красовалась бумажная корона, выкрашенная в желтый цвет.

— Как вы сегодня, ваше величество? — спросил Хоб.

— Неплохо, дружок. Можешь привести моих верноподданных, я приму их.

— Может быть, позже, сир. Мне сначала нужно вычистить сортиры.

— Ах ты, дерзкий раб!

Гибонс захлопнул дверцу глазка и хрипло рассмеялся.

— Убежден в том, что он король. Раньше был школьным учителем, правда, не очень хорошим. Ученики издевались над ним, играли в футбол на его уроках. А потом он вдруг решил, что является королем, и все его беды растаяли как дым.

— Шутовски изображать короля — это опасно, — заметил я.

Гибонс кивнул.

— Именно поэтому родственники поместили его сюда — подальше от посторонних взглядов. Сумасшедшие вообще произносят много опасных речей. Но на то они и психи, чтобы не понимать: нынче нужно быть особенно осторожным в том, что говоришь.

Он улыбнулся и вздернул брови.

— А теперь пойдемте, я покажу вам нашего Закованного Ученого. Он обитает через две палаты. Весьма образованный субъект.

Гибонс окинул мою одежду насмешливым взглядом.

— Доктор общего права из Кембриджа. Не получив должности, которой добивался, напал на директора своего колледжа и едва не отправил его к праотцам. К таким, как я, он вполне терпим, а вот образованных людей просто ненавидит. Видели бы вы его в гневе! Если вы войдете в его палату, он набросится на вас и вцепится в лицо. Его мы держим под неусыпным надзором, но я могу открыть смотровой глазок, чтобы вы поглядели на него.

— Нет уж, спасибо.

— Он любит рисовать карты и планы, а сейчас перепроектирует для нас систему канализации. Вы, наверное, заметили, как у нас пахнет?

— Да, весьма дурно.

Я услышал неподалеку звук голосов и узнал возбужденный, злой голос Дэниела Кайта.

— Где это? — спросил я.

— В гостиной. Они, должно быть, вошли через черный вход. Так вы точно не хотите посмотреть на нашего ученого? — спросил смотритель уже с явной издевкой.

— Нет, — резко ответил я, — не хочу. Отведите меня к Кайтам.

Гибонс проводил меня в маленькую комнату с расставленными кругом дешевыми стульями, обшарпанным столом и огнем, горящим на решетке жаровни. Стены каморки были голыми. Минни Кайт сидела на стуле с совершенно опустошенным видом, а ее супруг горячо спорил с пухлым, мрачного вида человеком в черной куртке без рукавов.

— Вы могли бы попытаться накормить его! — кричал Дэниел.

— Ага, еще чего! Чтобы один из моих смотрителей силком поднимал его с пола, а второй засовывал в рот еду? У них нет на это ни времени, ни желания. Он их пугает. Да он всех пугает! Лежит на полу, мычит, бормочет, зовет Бога… Неудивительно, что половина моих сотрудников считает его одержимым. Пищу ему приносят, а уж есть ее или нет — это его дело.

— Какие-то проблемы? — вмешался я в спор. — Вы, должно быть, главный смотритель Шоумс?

Когда толстяк повернулся ко мне, я представился:

— Я мастер Шардлейк, адвокат семьи Кайт.