Медуза - Тимайер Томас - Страница 10

Нет, Ирэн ни чуточки не преувеличила. Этот тип и в самом деле помешан на кино. Ханна всегда считала тех, кто обожал технику, слегка чокнутыми. И все же этот длинноногий мальчишка ей определенно импонировал. Он в отличие от остальных пока что не успел пресытиться кочевой жизнью в съемочной группе. И готов был всем и вся восхищаться. Ханна исподволь разглядывала Патрика.

— Именно в такой местности, как эта, подготовка к съемке занимает кучу времени. Тебе известно, что в солнечный день требуется больше юпитеров, чем в пасмурный? Дело в том, что солнечный свет создает контрасты, и для их смягчения необходимо устанавливать дополнительные источники света или рефлекторы. В противном случае на экране теневые участки выйдут чернющими, как смола. Вспомни о «Лоуренсе Аравийском» и представь себе эти съемки. Сверху палит солнце, а по бокам еще и жар от юпитеров. Для актера это пострашнее триатлона. Звук тоже представляет сложность. Чтобы очистить его от эха, нужно быть воистину гением. Впрочем, если за дело берется Альберт, то у него и концерт в соборе Святого Петра будет звучать так, будто записан в студии. Естественно, если поступит такое указание. Но я говорю и говорю, а о самом главном позабыл. — Патрик взглянул на Ханну и чуть ли не заискивающе улыбнулся. — Хочу поблагодарить тебя. Если бы не ты, не видеть нам этого места вовек. А место на самом деле особенное.

Ханна умоляюще воздела руки кверху:

— Нет уж, нет уж! Это ты должен благодарить своих работодателей из Национального географического общества. Честно говоря, мои заслуги скромны до чрезвычайности.

— Нашла все это ты, а не кто-нибудь. Не найди ты этого места, и мы бы сюда не приехали. К тому же у меня такое чувство, что главные открытия еще впереди.

— Почему ты так считаешь?

Ханна невольно вздрогнула. Оказывается, не только ей приходят в голову подобные мысли.

— Все дело в особой атмосфере. Здесь ощущается какая-то напряженность. — Патрик затянулся сигаретой. — Над этой долиной словно нависла тайна. Могу спорить, наши поиски здесь не завершатся. Взять хотя бы Криса. Он ведь уходит из расщелины, только чтобы поесть, выпить и поспать. Последние два дня он буквально не расстается со скульптурой. Все корпит и корпит над надписями. Он не сильно обо всем распространяется, но я чувствую, он на что-то набрел. Вон Малкольм уже сигналит — Ирэн готова. Мне пора. И тебе, кстати, тоже. — Патрик ободряюще выставил большой палец руки вверх. — Удачи тебе!

Ханна дошла до обозначенной линии, где ее дожидалась Ирэн.

— Вот и наступил момент истины. Надеюсь, ты всех очаруешь. У тебя такой замечательный загар. Золотистый. Прямо завидки берут. А на мне с десяток фунтов штукатурки.

Ханна тяжело вздохнула:

— А я завидую твоей выдержке. Ты привыкла к съемкам за все эти годы.

Подойдя к Ханне, Малкольм ткнул ей под нос экспонометр, держа в другой руке сандвич.

— Слова не забыла? — буркнул он.

— Я вчера целый день зубрила их. Но если придется еще хоть минуту подождать, все из головы вылетит.

— Волнуешься?

— Еще как! Может, все-таки начнете, а?

Малкольм, ухмыльнувшись, проследовал к камере, на ходу вытирая руки о штаны.

— Ладно-ладно, так уж и быть — начинаем. Но помни одно: никакой скованности и в камеру не смотри. Расслабься и представь себе что-нибудь хорошее. Если собьешься, что ж, переснимем, да и только. — Он поднял руку: — Внимание! Звук!

— Есть звук! — доложил Альберт. Он уже надел наушники.

Малкольм кивнул:

— Камера! Хлопушка!

Патрик выставил перед объективом старомодную хлопушку и хлопнул ею.

— «Духи пустыни». Часть первая. Мотор!

Наступила ночь, а с ней пришли и специфические ночные звуки. Стрекот цикад, жалобное уханье сов. Ханна зажгла газовую лампу, чтобы в ее мертвенно-белом, холодном свете подправить наброски, подготовленные к предстоящему докладу. В ее распоряжении уже имелось около восьмидесяти эскизов наскальных изображений, часть в карандаше, часть в акварели. Рисунки не только легче каталогизировать, чем фотоснимки, они позволяют куда лучше выделить существенные детали, а иногда и дополнить отсутствующие на рисунках элементы. Кроме того, Ханне всегда нравилось рисовать. Однажды она даже попыталась воспроизвести увиденное, воспользовавшись теми же средствами изображения, что и первобытные художники. Впрочем, попытка с треском провалилась — ей так и не удалось подобрать подходящий цвет. К тому же на работу уходило страшно много времени, да еще вскоре выяснилось, что такими красками на бумаге вообще работать нельзя.

Ханна привычно расцвечивала акварелью эскиз, изображавший охотника, метающего копье. Четверть часа спустя все было готово. Между тем свет лампы ослаб настолько, что она отложила кисть, оставив нюансы на завтрашний день. Пламя разложенного Абду костра отбрасывало на скалы причудливые тени. До праздничного ужина оставалось совсем немного, и от витавшего в воздухе аромата пряностей Ханне нестерпимо захотелось есть. Альберт на саксофоне выводил какой-то меланхоличный блюз из репертуара Майлса Дэвиса. Ханна целую вечность не слышала этой вещи. Опустившись на складной стульчик, она чуть прикрутила газ в лампе и стала смотреть, как Абду поджаривает на огне цыпленка. Минувший день выдался просто сумасшедший. Торжество решили посвятить Ханне. И в знак признательности за ее находку, и в честь дебюта перед камерой. Как ей было сказано, такова традиция, а против традиции, как известно, не пойдешь. При мысли о том, что десятки людей, коллег и знакомых увидят ее по телевизору, Ханне стало страшно. Оставалось лишь надеяться, что и звуковых дел мастер, и кинооператор сделают все, чтобы зрители не заметили ее растерянности. Ну а если нет, тогда наступит катастрофа.

Внезапной болью в сердце отдалась мысль о том, что ведь и ее семейка будет смотреть это горе-выступление. Ханна представила себе, как в один прекрасный вечер ее уважаемый папаша, мать и Инга, усевшись вечером перед телевизором, вдруг увидят на экране их дочь и сестру. Подобная перспектива заставила Ханну похолодеть. Интересно, а как отреагирует отец, узнав ее? Ханна попыталась мысленно проиграть эту ситуацию. В мельчайших деталях. Сначала на экране возникнет Ирэн Клермонт. Уверенная в себе, холодная, умная — одним словом, профессионал. Потом план сместится на нее саму, и все выслушают легенду этой долины. Затем камера запечатлеет рисунки на скалах. Ничто не уйдет от зоркого оптического ока. Свет поставлен идеально, различима каждая черточка, каждый штрих, каждый изгиб. Как под микроскопом. Потом снова перемена плана — крохотная фигурка на фоне бескрайней дали, согнувшаяся в три погибели на складном стульчике. Камера смещается на ущелье, план приближается, и вот зрители видят перед собой женщину. Рисующую женщину. Немолодую, в шортах цвета хаки и простой хлопчатобумажной рубашке. Женщина, приглядевшись к скале, склоняется к рисунку, ее рука вычерчивает силуэт антилопы. Снова короткий взгляд на рисунок на скале. Вот тут Фридрих Петерс и признает свою непутевую дочурку.

Интересно, случится у него инфаркт или нет? А может, он просто вскочит да вырубит ящик? Или, поднявшись, выйдет из гостиной, возмущенно поджав губы?

Больше всего Ханну устраивал следующий вариант: все как один, разинув рты, не в силах вымолвить и слова, замрут перед телевизором. А потом? Может, папочка все же соблаговолит переменить мнение? Может, у него достанет ума признать свою неправоту в отношении старшей дочери? Может, все они когда-нибудь соберутся за столом в знак примирения?

Мысль, без сомнения, праведная, но, увы, малореалистичная. Скорее всего никто из них просто не станет утруждать себя просмотром фильма, даже если Ханна сообщит им точное время начала телепередачи или даже вышлет им видеокассету. К тому же лед многолетнего отчуждения вряд ли растопишь одной-единственной телепередачей.

Вздохнув, Ханна снова принялась рассортировывать наброски. Покончив с этим, уже собралась сложить их в папку, как вдруг почувствовала, что с минуты на минуту к ней кто-то пожалует. Оглядевшись, она никого не заметила. Но спина по-прежнему странно позуживала — непременный признак того, что сейчас что-то произойдет. Ханна с детства испытывала подобное, это был дар предчувствия, высоко почитаемый туарегами. Ее внутренний голос иногда заявлял о себе, а иногда нет. Бывало, что предварял некое важное событие, а бывало, что и какой-нибудь пустяк. Но чаще всего, в особенности если Ханна на него рассчитывала, он не подводил. Как раз сейчас и был один из таких моментов.