Наедине с булимией. Обретая себя. - Брамс Алина - Страница 14

сделаться незаметным для мира, для окружающих – и, что парадоксально – обратить тем самым на

себя внимание.

Обратить на себя внимание после своей смерти? Я часто думаю об этой бессмыслице. Страшно

умирать, а еще страшнее – знать, что после твоей смерти о тебе забудут очень быстро. Даже в

самые страшные минуты и часы своего существования что-то внутри меня все равно протестует

против смерти.

«О, небо, забери меня к себе!» - так я молюсь в такие моменты, перекладывая тем самым

ответственность за свою жизнь с себя на небо. – «Но если я умру, что будет после? Я ведь даже не

увижу слез горести родных. Мне будет все равно. И если я готова пойти на смерть, чтобы уйти от

жизни, то, что же может жизнь дать мне взамен – бессмертие?» На этом мои мысли прерываются,

так как разум не может перейти определенную границу: размышления о бесконечности Вселенной

в определенный момент начинают пугать своим безумием.

Я ухожу на свою временную летнюю работу голодной. Желудок все равно давно перестал

понимать, голодна ли хозяйка. Чувство голода я могу определить лишь по критическому

отсутствию глюкозы в крови: когда сильно кружится голова, и каждой клеточкой тела ощущаешь

непреодолимую усталость.

В течение дня я ничего не ем и, возвращаясь домой, устраиваю себе обильный ужин, который не

переваренный летит в унитаз. Мне плохо, дрожит все тело, мигрень яркими пульсирующими

искрами начинает пробиваться через левую теменную кость, безумно хочется чего-то сладкого – я

погибаю, но каждый день напоминает другой, ничего не меняя в своем расписании.

На лице остались одни глаза, которыми я наблюдаю за окружающими, пытаясь определить, чем те

живут. С некоторых пор меня повсюду сопровождает Она, спасая от одиночества. Она все время со

мной спорит, пытается доказать, что я не могу без Нее жить. И хуже всего, что это действительно

так.

Я ем, почти не пережевывая, булку с маслом, запиваю сладким чаем из огромной зеленой чашки.

Перелистываю страницу книги, почти не понимая, о чем там написано. Это особая книга: ее я

читаю только во время приступов - так я называю моменты, когда я ем, заранее зная, чем

закончится моя трапеза.

Намазываю маслом еще один кусок хлеба, доливаю чай. Еще один – и чай. Еще. Еще, пока

желудок не взмолится о пощаде. Я, как пузырь, набитый смесью чая с булкой, смесью, в которой

растворяются все мои тревоги и волнения. И я вырываю с корнем себя саму из себя. Все уходит, и

остаются только стены, впитавшие в себя прошедшие жизни множества предыдущих обитателей.

Через десять минут мне становится жутко холодно. Мысли начинают суетиться и путаться, а тело

ломит. Я пытаюсь потянуться – и с гулким грохотом падаю на пол. Первый раз в жизни я теряю

сознание. Зеленые лианы, обезьяны, безумное движение и шум.

Через какое-то время я открываю глаза и удивленно обнаруживаю, что лежу на полу. По

стоявшему на полке будильнику определяю, что пролежала так пятнадцать минут. «А если бы я

умерла, то лежала бы так до появления интереса со стороны соседей к неприятному запаху из

квартиры?» - думаю я, и от этой мысли мне становится страшно. Я ложусь на диван и пытаюсь

согреться: меня колотит, а в голове ударным молотом бьется мигрень.

– Ну что, доигралась? – Она сидит в кресле рядом, нога на ногу, и, словно доктор, изучающе

смотрит на меня. – Я тебя предупреждала, что со мной нужно быть осторожнее. Ты убьешь и себя

и меня, если продолжишь поедать дешевые булки в таких количествах. Я хочу обратить твое

внимание, что я воспринимаю в качестве жертвы любую еду, даже полезную, ну и вкусную,

конечно.

– Обойдешься. – Я злобно огрызаюсь. От неожиданного сопротивления Она удивленно поднимает

брови. – Я не для того столько работаю, чтобы спускать это на тебя. Ты итак обходишься дорого

моему здоровью, чтобы еще тратиться на тебя. Я все посчитала, и затрачиваю в день на еду ровно

столько, сколько указано в прожиточном минимуме на день.

– Ты с ума сошла? – Она фыркает и достает откуда-то книгу о вкусной и полезной пище. – Вот,

погляди, тут написано, что молодые девушки – вроде тебя – должны потреблять в день две тысячи

пятьсот калорий, из них минимум пятнадцать процентов жира, тридцать процентов белка и

остальное – углеводы. Обязательной основой правильного питания является наличие овощей,

фруктов, кисломолочных и мясных продуктов. – Она потрясла этой книжкой у меня перед носом.

– Я все это знаю, не издевайся надо мной. Я могу лекции читать о правильном питании и

здоровом образе жизни. Все процентные соотношения и калорийность продуктов, режим приема

пищи, правильная физическая нагрузка – я изучила не один десяток книг, посвященных всему

этому.

– Тогда почему ты ешь булку с маслом и с чаем??

– Потому что у меня нет денег, чтобы есть в таких количествах что-то другое! Мне было бы

стыдно тратить столько денег на еду! И так будет, пока я не расстанусь с тобой. И потом – у булки

с маслом аромат детства. По крайней мере, для меня.

– О, дорогая, бедная моя девочка, - Она пытается меня погладить, но я отдергиваю Ее руку. – Ты

так страдаешь. Мне жаль. Однако ты должна понять, что я не уйду, не брошу тебя, пока ты не

вспомнишь. Ты должна вспомнить.

– Я так устала это слышать «должна вспомнить». Может, ты мне скажешь, что ты имеешь в виду?

– Я не могу. Ты должна дойти до этого сама. Знаешь, чем отличается хороший учитель от

плохого?

– Чем же?

– Хороший учитель лишь помогает ученику найти дорогу к правде, которая у каждого – своя. И ты

когда-нибудь поймешь, что я лишь мерцанье маяка, на который ты идешь, спотыкаясь и проклиная

все на свете.

Я лежу на диване и изучаю потолок. Солнце, не спеша, скатывается к горизонту, озаряя комнату, в

которой я лежу, в золотистые оттенки осени. Я обожаю закаты, но не нахожу в себе достаточно

сил, чтобы перебраться на подоконник. К тому же я опасаюсь, что любое движение повлечет меня

на кухню, а еще один приступ способен убить меня сегодня. Я поворачиваюсь на живот и,

зажмурив глаза, смотрю прямо на солнце сквозь ресницы. Когда солнце садится, я думаю о

волшебстве, которым обладает эта вечная планета, способная оживить или убить, осветить или

сжечь. Помоги мне, солнце, проснуться завтра вместе с тобой здоровым человеком.

– Ты можешь обратиться к врачу, я не возражаю. - Она все еще сидит рядом. – Только вряд ли тебе

поможет врач.

– Почему это?

– Потому что вряд ли он мне понравится. Если он мне не понравится, то ты не сможешь ему

доверять, а он не сможет тебе помочь.

– Замкнутый круг.

– Точно.

– И почему он должен тебе понравиться?

– Потому что на самом деле я – твой друг, и я вижу всех людей насквозь. Если врач мне не

понравится, я не смогу позволить ему лечить тебя.

– Ты мой друг? – Я приподнимаю голову, чтобы посмотреть на Нее. – Друзья не заставляют людей

так страдать.

– А я и не заставляю тебя страдать, ты сама это делаешь. Я лишь наблюдаю и подсказываю дорогу.

– Какую дорогу? Куда? О чем ты опять говоришь? – Я откидываю голову обратно на подушку и

начинаю тихонько постанывать. Головная боль не дает о себе забыть ни на секунду.

– Ты устала.

– Да, я устала. Я постоянно думаю о том, какой бы была моя жизнь без булимии. Я представляю,

как я была бы счастлива.

– Ты рассуждаешь в корне неправильно, ведь ты несчастна не оттого, что страдаешь булимией, а,

наоборот, ты страдаешь булимией оттого, что ты несчастна. Ты понимаешь?

– Ты хочешь сказать, что неважно, болела бы я или нет, я чувствовала себя не менее несчастной?

– Именно. Булимия – это лишь верхушка айсберга, возвышающаяся над целой тонной проблем,