Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место - Шляхов Андрей Левонович - Страница 40

— С премиями теперь можно проститься, — предсказал опытный Клюквин. — Раз учитывается не только послеоперационный болевой синдром и послеоперационная тошнота и рвота, но и хренова куча других факторов: послеоперационная головная боль и головокружение, длительная сонливость, зуд, нарушение мочеиспускания, разнообразные неврологические нарушения и много еще чего, — то в каждой анестезии можно найти криминал.

— Да и сами выводы основаны на субъективных оценках, — поддержал Вознесенский. — Где точная грань между плохой анестезией, которая вызвала неприятные ощущения, и приемлемой, имеющей отдельные недостатки, но в целом вполне допустимой?

— И сколько будет хороших анестезий, при которых жалобы совершенно отсутствуют? — спросил Сахаров. — Куда проще делить по старинке. Не написали жалобы на анестезиолога – значит, анестезия была хорошей. Написали – плохой. Так ведь проще.

Данилов в дискуссию вступать не стал – пора было забирать пациентку из обсервационного отделения на операцию планового кесарева сечения.

В обсервации было непривычно шумно. Обе постовые акушерки вместе со старшей и доктором Гуровой стояли перед запертой дверью одной из палат. То одна, то другая начинали стучать в дверь и кричать:

— Откройте дверь! Мы вам ничего не сделаем!

— Что случилось? — поинтересовался Данилов.

— Заперлась изнутри и не открывает, — пояснил подошедший заведующий.

— А где ключ взяла? — спросил Данилов.

— Ключи от палат хранятся на посту или у старшей сестры. Обычно палаты никогда не запираются.

— Да наши замки пилкой для ногтей открыть и закрыть можно, — скривился Гвоздев. — Только бы она ничего с собой не сделала!

— А в окно влезть не пытались? — предложил Данилов.

— Окна закрыты, занавеси тоже. А мне лучше дверь высадить, чем стекла бить, сами понимаете.

Данилов понимал. Сломанная дверь не мешает функционированию палаты, тогда как разбитое окно делает ее непригодной для нахождения пациенток.

— Поможете дверь выбить, Владимир Александрович? Два мужика – это сила.

— Без проблем, Юрий Павлович, только давайте побыстрее, а то мне Копореву из триста двенадцатой на операцию забирать.

— Так она там, — Гвоздев указал глазами на дверь. — Минут десять назад выбежала из своей палаты, начала размахивать пилкой для ногтей и нести какую-то околесицу, что ни она, ни ее ребенок никому не нужны, а потом вдруг решила запереться в чужой палате, где как раз было пусто – кто на обследование ушел, кто в процедурный кабинет.

— С пилкой, говорите? — Данилов неплохо разбирался в замках, всю жизнь врезая и чиня их самостоятельно. — Найдите мне крестовую отвертку и пассатижи. Думаю, что дверь ломать не придется.

— Спаситель вы наш! — обрадовался Гвоздев. — Сейчас куртку накину и принесу инструменты из машины.

Он отсутствовал не дольше минуты: стремительно убежал и столь же стремительно вернулся обратно с плоским пластмассовым чемоданчиком в руках. Данилов тем временем попросил у одной из постовых акушерок канцелярскую скрепку и сделал из нее нехитрый инструмент для нажима на глубоко утопленную кнопочку, фиксирующую накладную панель.

Старшая сестра продолжала стучать в дверь и взывать к разуму затворницы.

Операция по вскрытию двери заняла секунд сорок. Поворотный механизм, как и предполагалось, был заблокирован пилкой для ногтей.

— Корифей! — восхитился Гвоздев и ломанулся в проем.

Данилов последовал за ним. Потом вошли все остальные.

Пациентка Копорева забилась в угол. Сидела, скрючившись, прямо на холодном линолеумном полу и беззвучно рыдала, уткнувшись лицом в ладони.

— Какого черта! — рявкнул Гвоздев, присаживаясь рядом с ней на корточки. — Вы что творите, дорогуша?

— И-и-и-и-и! — тонко и протяжно завыла «дорогуша».

— Встать можете? — спросил Данилов.

— Могу, — тихо ответила Копорева, не отнимая рук от лица и не делая попыток подняться.

— Тогда пойдемте в вашу палату, там и поговорим, — предложил Данилов. — А лучше не пойдем, а поедем.

— Катя, кресло! — распорядился Гвоздев.

— Бегу, Юрьпалыч! — отозвалась одна из постовых акушерок.

Когда каталка была доставлена, Данилов и Гвоздев подхватили рыдающую женщину под руки и усадили в кресло. Гвоздев взялся за рукоятки и покатил каталку в коридор. Данилов пошел следом.

— Вас, Анна Анатольевна, прошу с историей в триста двенадцатую палату, а всем остальным – заниматься своими делами. Концерт окончен.

Копорева вдруг оглушительно рассмеялась.

— Концерт окончен! Здорово сказано!

— Давайте-ка лучше в изолятор, — на ходу изменил решение Гвоздев. — Там спокойнее. И перенесите туда из триста двенадцатой ее вещи.

В изоляторе они помогли Копоревой улечься на кровать, после чего приступили к осмотру.

Данилову в общих чертах уже была ясна суть дела. Внезапная бурная активность, подвижность, переходящая суетливость, рыдания, мгновенно сменяющиеся веселостью, в сочетании с бледностью кожных покровов, расширенными зрачками и немного неуверенными движениями свидетельствовали в пользу кокаина.

Давление у пациентки оказалось повышенным до ста шестидесяти на девяносто пять, пульс участился до ста двух ударов в минуту.

— Знобит чего-то, — пожаловалась Копорева, забираясь под одеяло.

— А во рту сушит? — спросил Данилов.

— Сушит.

— Что принимали, Галина Владимировна?

— Все, что доктора прописывали. — Копорева посмотрела сначала на заведующего отделением, а затем на своего палатного врача Гурову и улыбнулась.

— А еще? — Тон Данилова не располагал к шуткам.

— Больше ничего, вот вам крест! — Гурова вытащила из-под одеяла руку и истово перекрестилась.

— Ничего запрещенного не нюхали и не глотали?

Следов уколов на теле врачи при осмотре не обнаружили.

— За кого вы меня принимаете? — Пациентка попыталась изобразить, что ее оскорбил подобный вопрос, но не выдержала и рассмеялась.

— Вот ее вещи. — В изолятор вошла Катя с тремя пластиковыми пакетами в руке.

— Спасибо, — поблагодарил Гвоздев, кивком отпуская ее и обращаясь к пациентке: – У нас, Майя Леонидовна, сложилось мнение, что вы приняли какой-то наркотик…

— Да что вы, доктор!

— Тогда чем объяснить ваше столь неадекватное поведение? — спросил Данилов. — Да еще перед операцией?

— Да, кстати, — оживилась та, — а почему меня не везут на операцию?

— Потому что она отложена, — покачал головой Гвоздев. — Да уж, отличились вы. Ладно, Анна Анатольевна, вы пока останьтесь здесь, я сейчас пришлю Катю или Веру на индивидуальный пост. Пойдемте, Владимир Александрович.

— Психиатра будете вызывать? — для порядка уточнил Данилов.

— Да, пусть отпишется, а потом возьмем на операцию, — ответил Гвоздев. — Плановую или экстренную, естественным путем ей все равно рожать противопоказано. Кто у вас сегодня дежурит?

— Я и Анатолий Николаевич, — ответил Данилов.

— Значит, я с вами не прощаюсь. Да, Владимир Александрович, вы о кокаине подумали, не так ли?

— О кокаине, — подтвердил Данилов.

— Вполне вероятно. Дамочка состоятельная, ей это удовольствие вполне по карману. Вот ведь жизнь – только от одной беды придешь в себя, как тебе судьба следующую подкидывает. Хорошо, хоть ничего с собой не сделала.

— Сплюньте, — посоветовал Данилов.

Гвоздев демонстративно постучал себя костяшками пальцев по голове и скрылся за дверью своего кабинета.

Данилов вспомнил, что забыл оставить запись в истории родов. Пришлось вернуться в изолятор, взять у Гуровой историю и прямо там же, в изоляторе, быстро написать несколько строк.

Гурова тем временем продолжала расспрашивать пациентку о причинах произошедшего. Та отвечала в классическом для большинства наркоманов стиле, отрицая, изворачиваясь и пересыпая свою речь клятвами и заверениями.

Из обсервации Данилов ненадолго вернулся к себе в отделение, а затем отправился обезболивать первые роды у «договорной» пациентки. В «физиологическом» родзале его и нашла секретарь главного врача – ровно через пять минут после того, как роды закончились.