Последний романтик - Гилберт Элизабет - Страница 12

В то время как мистер Конвей терпеливо объяснял мальчику, какой он жалкий идиот, миссис Конвей каждый день ходила в библиотеку и приносила Юстасу тонны книг – воодушевляющие биографии американцев: Джордж Вашингтон, Дейви Крокетт, Дэниэл Бун, Авраам Линкольн, Кит Карсон, Джон Фримонт, Эндрю Джексон, Джеронимо,[25] Красное Облако,[26] Сидящий Бык.[27] То были серьезные рассказы о героизме, дикой природе и силе духа. Вот кто должен стать твоим кумиром, говорила мать Юстасу, когда отец не слышал. Вот каким человеком ты должен стремиться вырасти – способным изменить мир.

Юстас Конвей даже в детстве (и особенно в детстве) воспринимал сказанное буквально и усвоил мораль этих рассказов так четко, будто его мать приставила ему к уху воронку и влила ему их прямо в голову. Когда он прочел о том, что храбрые индейцы проверяли свою моральную и физическую выносливость, пробегая несколько миль по пустыне с полным ртом воды, но не глотая воду, он попробовал точно так же пробежать несколько миль по лесу. Когда Юстас узнал, что первооткрыватели фронтира годами носили одни и те же штаны из оленьих шкур, он принял решение сшить себе такие же и никогда не надевать другие. Прочитав о том, что Льюис и Кларк взяли с собой в экспедицию столько же бумаги и чернил, сколько еды и пуль, он начал вести дневник. А узнав о том, как одного отважного индейца бросили на вражеской территории в битве с поселенцами и тот, раненный и покинутый всеми, с простреленным коленом, прятался в канаве, укрывшись листьями, поедал ползающих по нему крыс и так пережил зиму… что ж, этот сценарий было трудно воспроизвести, но Юстас отдал дань духу рассказа, попросив семейного дантиста поставить ему пломбу без обезболивания. Он хотел научиться терпеть физическую боль.

Еще в начальной школе Юстас ежедневно таскал с собой по шесть героических биографий и приключенческих книг. Читал книгу в классе, пока ее не отнимала учительница, потом брал другую. Когда и вторая книга попадала в руки учительницы, брался за третью, четвертую и так далее. Когда наконец учительница отбирала все, просто смотрел в окно и придумывал проекты, основанные на прочитанном. К примеру, он был всего лишь в пятом классе, когда начал строить пятиэтажный домик на дереве (с подвалом и коридорами, которые тянулись к ветвям соседнего дерева), следуя описанию подобного дома в «Швейцарском Робинзоне».[28]

Разумеется, школьные учителя понятия не имели, что делать с этим странным мальчиком, который не проявлял интереса к занятиям. И когда Юстас перешел в пятый класс, учительница вызвала миссис Конвей для разговора.

– Мне кажется, Юстас просто неспособен к обучению, – сказала она.

Но было уже слишком поздно: Юстас уже получил свое образование – по крайней мере, в том, что касается навыков и идеалов, привитых ему матерью. А поскольку ее понятия о воспитании противоречили идеям мужа, фокус был в том, чтобы не пытаться объединить эти философии в одну воспитательную доктрину, а применять их отдельно друг от друга, одну – открыто, на виду у всех, а другую – тайно, но последовательно. Юстас терпел отцовскую суровость и унижения лишь по вечерам и выходным, а его долгие свободные дни в лесу заполняли воодушевляющие материнские уроки. Обоих родителей объединяло одно: абсолютная однонаправленность. Оба ставили Юстаса в центр внимания, где он удостаивался высокой похвалы или был унижен. Мать Юстаса внушала ему, что он может изменить мир и любое дело на Земле ему под силу; отец твердил о его никчемности.

Поскольку Юстас воспринимал всё буквально, он верил обоим родителям. Непонятно, как у него голова не взорвалась от всех этих противоречий. Но неудивительно, что в детстве ему казалось, будто он является объектом крупного и садистского научного эксперимента. Что вся жизнь его проходит в огромной лаборатории и его просто проверяют, а его реакции пристально изучают ученые, которых он не видит и чьих мотивов не понимает. Разве можно придумать этому какое-то другое объяснение? Как объяснить, что днем он получает тайное письмо от матери, где написано, что он «красивый, храбрый, бесстрашный, умный и любящий сын», что им «можно только гордиться» и за него надо «воздавать благодарность Небесам» – и в тот самый день пишет в дневнике, что отец сравнил его с «тупым черномазым из трущоб»? «Мне хотелось его убить, – добавляет Юстас. – Не знаю, что со мной будет».

Он спал всего несколько часов в сутки. Остальные члены семьи ложились спать, а Юстас не спал до двух, трех, четырех утра. Доделывал домашнюю работу, которая всегда казалась ему рутиной – за исключением тех случаев, когда он должен был написать доклад на тему вроде «Вигвамы, их прошлое и настоящее». А потом, закончив с уроками, брал свой дневник и исписывал целые страницы рассказами о событиях и наблюдениях.

«Сегодня впервые в этом году ходил к озеру Робинвуд. Поймал большую самку расписной черепахи, которую отпустил в прошлом году зимой перед спячкой».

«Сегодня наконец увидел всех трех черепах в террариуме одновременно!»

«Сегодня Рэнди Кейбл поймал саламандру-альбиноса, и я ее заспиртовал».

«Черному большеглазому полозу нравится его новая клетка».

Он перечитывал дневник, отслеживая свои успехи по выживанию в лесу. Каждый день он ставил перед собой трудные цели по выживанию в условиях дикой природы, потому что, как сам позднее сказал, «вырос в среде и в семье, которая не предусматривала никаких ритуалов становления. Пришлось изобретать их самому».

Сделав записи в дневнике, Юстас не ложился до самого утра и увлеченно совершенствовал свои навыки в вышивании и плетении корзин. Он мог несколько месяцев работать над одной лишь парой мокасин из кожи оленя: сидел при тусклом свете, раскрыв на кровати старую книгу об индейском прикладном искусстве, и копировал сложные узоры из бусин со старых индейских нарядов. Это помогало ему отвлечься.

Мир трагических крайностей, в котором он жил, воспитал из него ярого перфекциониста. Ему было важно проживать каждую минуту своей жизни так, чтобы она была абсолютно идеальной. Это делалось и для того, чтобы уменьшить вероятность отцовских издевок, и для того, чтобы доказать матери, что ее похвала заслуженна. Юстас установил для себя невообразимо высокую планку. (Спустя годы он сокрушался в своем дневнике, что так никогда и не испытал «бесценной свободы детства»; над ним постоянно нависала «угроза неудачи»). Даже наедине с собой, даже ночью, когда он тайно работал над своей любимой индейской вышивкой, его действия должны были быть безупречными – иначе работа не принесла бы никакого удовлетворения. Распарывая неидеальные швы и пробуя снова, Юстас нашивал каждый ряд бусин до тех пор, пока те в точности не воспроизводили работу древних мастеров-шайенов.[29] В своей комнате на Дирвуд-драйв он делал произведения искусства, о которых другой ребенок даже бы не помышлял.

Наконец, выбившись из сил, он выключал свет и пытался уснуть. Иногда лежал в темноте и слушал, как ругаются родители. Часто плакал. А часто засыпал, прижав к горлу охотничий нож. Прикосновение лезвия к шее странным образом успокаивало. Успокаивала мысль, что в любой момент, если станет слишком плохо, он может покончить с собой. Осознание, что у него есть выбор, всегда дарило Юстасу спокойствие, необходимое, чтобы уснуть.

Глава 3