Шипы и лепестки - Робертс Нора - Страница 7

— Наоборот, я был потрясен. Твой маневр и сальса — самые яркие впечатления сегодняшнего вечера. Я отсоединю провода. Посмотрим, не заглохнет ли двигатель. Если все нормально, не уезжай, пока я не сяду за руль.

— Спасибо, Джек. Я перед тобой в долгу.

— Разумеется, — ухмыльнулся он.

Поскольку двигатель не заглох, Джек закрыл сначала капот ее машины, потом своей, бросил провода в багажник, сел за руль и помигал фарами, поезжай, мол. И покатил за ней сквозь снежную пыль, стараясь не думать о том моменте, когда почувствовал теплое дыхание Эммы на своих губах.

Доехав до частной дороги, ведущей к поместью Браунов, Эмма посигналила. Джек остановился и смотрел на мерцающие во мраке задние фонари ее машины до тех пор, пока они не исчезли за поворотом к гостевому дому. Потом он еще немного посидел в темноте, затем включил зажигание и повернул к дому.

В зеркало заднего вида Эмма заметила, что Джек остановился, и подумала, не должна ли она пригласить его выпить кофе. Может, и должна, во всяком случае, могла бы, но момент упущен. И к лучшему, безусловно, к лучшему.

Неразумно поздно ночью наедине развлекать друга семьи, заслужившего оглушительную десятку по ее личной шкале. Особенно когда внутри до сих пор все дрожит, а главное, из-за чего! Из-за какого-то глупого мгновенья под крышкой капота! Мгновенья, когда она чуть не набросилась на парня самым унизительным образом! Нет, это никуда не годится.

Хорошо бы обсудить эту нелепую ситуацию с Паркер, с Лорел или с Мак, а еще лучше — со всей троицей сразу. Нет, и это не годится. Кое-чем невозможно поделиться даже с лучшими на свете подругами. Особенно если учесть, что Джек и Мак когда-то были близки. Пожалуй, Джек был близок со множеством женщин. Конечно, нельзя винить его в этом. Она сама любит мужскую компанию. И секс любит. Иногда одно ведет к другому. И потом, как прикажете найти любовь всей своей жизни, если не утруждать себя поисками?

Эмма подъехала к своему дому, выключила мотор, закусила губу и снова повернула ключ зажигания. Мотор как-то горестно закряхтел, но все же завелся. Наверное, это хороший признак. Надо как можно скорее отправить машину в мастерскую, только сначала расспросить Паркер о механиках, ведь Паркер знает все на свете.

Войдя в дом, Эмма прихватила бутылку воды и отправилась наверх. Из-за Сэма и дурацкого аккумулятора не получилось лечь спать в праведные одиннадцать часов, но к полуночи она вполне успеет, хотя тем самым и лишит себя уважительной причины для прогула запланированной на завтра утренней тренировки. Не стоит даже пытаться увиливать.

Эмма поставила бутылку на тумбочку рядом с фрезией в вазочке, начала раздеваться и только сейчас заметила, что на ней куртка Джека.

— О черт.

Куртка так хорошо пахла. Натуральной кожей и Джеком. Но это не тот запах, что навевает безмятежные сны. Эмма отнесла куртку в дальний конец комнаты и повесила ее на спинку стула. Теперь придется как-то возвращать куртку, но об этом можно побеспокоиться позже.

Кто-нибудь из подруг поедет по делам в город и забросит куртку Джеку. И это вовсе не трусость с ее стороны. Это практицизм. Трусость здесь ни при чем. Они с Джеком часто видятся. Они постоянно видятся. Постоянно. Какой смысл специально ехать к нему, если можно это перепоручить? Наверняка у Джека есть другая куртка. Не похоже, что ему срочно понадобится именно эта. А если ему так необходима именно эта куртка, то почему он ее не забрал?

Сам виноват!

И разве не решено побеспокоиться об этом позже?

Эмма переоделась в ночную сорочку и отправилась в ванную комнату совершать свой ежевечерний ритуал: снимать макияж, протирать лицо тоником, наносить увлажняющий крем, чистить зубы, расчесывать волосы. Привычные действия и красота ее ванной комнаты обычно способствовали расслаблению. Эмма обожала яркую веселую плитку, ванну на ножках, полку с бледно-зелеными бутылочками, в которые она ставила любые цветы, которые оказывались под рукой… Правда, сейчас ей показалось, что крохотные нарциссы, празднующие приход весны, смеются над ней, и она раздраженно выключила свет.

Ритуал продолжился удалением с кровати приличной горки декоративных подушек, складыванием вышитого покрывала и взбиванием подушек для сна. Наконец Эмма скользнула под пуховое одеяло, свернулась клубочком, наслаждаясь шелковистостью простыней, нежным ароматом фрезии и…

Черт! Даже сюда доносится запах его куртки.

Вздыхая, Эмма перекатилась на спину.

Ну и что? Ну и что, если в голове роятся похотливые мысли о лучшем друге брата лучшей подруги? Это не преступление. Похотливые мысли абсолютно естественны, и в них нет ничего предосудительного. На самом деле эти самые мысли очень даже полезны, приятны и не запрещены законом.

Она была бы сумасшедшей, если бы они не лезли ей в голову, а вот превращать их в руководство к действию действительно было бы сумасшествием.

Интересно, как отреагировал бы Джек, если бы она преодолела тот последний дюйм и поцеловала его? Ну, точно не отшатнулся бы. И они провели бы несколько очень приятных минут на пустынной обочине в таинственной снежной дымке. Разгорающийся жар тел, ускоряющееся биение сердец…

Нет, нет и нет… я опять все романтизирую. Ну почему я всегда так стремительно выскальзываю из здоровой похоти в романтику? Ладно, это моя личная проблема, и я прекрасно знаю, что ее истоки в романтической любви моей мамы и папы. Естественно, я мечтаю о том, что посчастливилось найти им.

Итак, прочь романтику. Никаких мыслей о долгой и счастливой жизни с Джеком. Ограничимся похотью. Если бы мы с ним сплелись в жарком объятии на обочине, то после импульсивного и, несомненно, сногсшибательного поцелуя нам стало бы неловко, пришлось бы бормотать извинения или пытаться превратить все в шутку. Получилась бы очень напряженная и дурацкая ситуация. Простая истина заключается в том, что время для похоти давно упущено. Мы друзья, почти что семья. Нельзя флиртовать с друзьями и с членами семьи. Лучше, гораздо лучше держать свои мысли при себе и продолжать поиски настоящей любви — любви на всю жизнь.

3

Эмма устало втащилась в спортзал в главном доме. Ее переполняли обида и жалость к себе. Вероятно, поэтому она с утра чувствовала себя совершенно разбитой и испытывала непреодолимое отвращение к тренажерам, которые Паркер подобрала так же безукоризненно, как все, что она делала.

На экране плоского телевизора бормотал что-то диктор CNN, Паркер — с неизменной телефонной гарнитурой наматывала мили на эллиптическом тренажере. Сдернув фуфайку, Эмма злобно покосилась на нагло сверкающий в углу «Бауфлекс» и повернулась спиной и к нему, и к велотренажеру, и к полке с компакт-дисками, на которых слишком самоуверенные или слишком пылкие инструкторы заманивали простачков в мир йоги и пилатеса, пытали несчастных огромным ярким мячом или унижали гимнастикой тай чи.

Эмма раскатала коврик, уселась, намереваясь разогреться перед тренировкой, но в конце концов просто растянулась на полу.

— Доброе утро. Ты не выспалась? — спросила Паркер, не останавливаясь ни на секунду.

— Сколько ты уже пашешь на этой штуковине?

— Хочешь сюда? Я почти закончила. Сейчас освобожу, только сбавлю темп.

— Я здесь все ненавижу. Пыточная камера с натертыми полами и красивыми стенами все равно остается пыточной камерой.

— Тебе станет легче, когда пройдешь милю-другую.

— С чего вдруг? — Распростертая на полу Эмма вскинула руки. — Кто это сказал? Кто решил, что все должны каждый день шагать до посинения или скручиваться в неестественные позы? Кто решил, что это полезно? Я думаю, те, кто продает все эти жуткие тренажеры и рекламирует соблазнительные гимнастические костюмы вроде твоего. — Эмма уставилась на синевато-серые обтягивающие легинсы Паркер и ее серую с розовым маечку. — Сколько у тебя таких прикидов?

— Тысячи, — сухо ответила Паркер.

— Вот видишь? А если бы тебя не убедили шагать до посинения и скручиваться в неестественные позы — и так классно при этом выглядеть, — ты не тратила бы бешеные деньги на спортивные костюмы, а жертвовала бы их на добрые дела.