Порою нестерпимо хочется... - Кизи Кен Элтон - Страница 58

Но очень трудно быть настороже с людьми, когда они к тебе хорошо относятся. Тогда я еще не знал, что эта коварная тактика доброты и тепла, подрывающая замысленную мною месть, растянется так надолго.

Итак, я выпил кофе и с радостью принял носки — естественно, не теряя бдительности на случай возможных фокусов, — зашнуровал кроссовки, причесался и последовал за Хэнком на кухню знакомиться с его женой, даже ни на секунду не заподозрив, что эта подлая девица окажется еще более коварной, милой и нежной, чем ее проходимец муж, и что быть настороже с ней будет практически невозможно. Девица стояла повернувшись к плите, и волосы ее спадали по спине, переплетаясь с лямками фартука. И в ярком кухонном свете она была столь же прекрасна, как и в мягком сиянии своей комнаты. Хэнк взял ее за подол плиссированной юбки и потянул, потом перехватил за рукав блузки, на котором не хватало пуговицы, и повернул лицом ко мне. «Вив, это Леланд». Она убрала прядь, упавшую на лоб, протянула руку и, улыбнувшись, тихо произнесла: «Привет». Я кивнул.

— Ну, и что скажешь? — спросил Хэнк, делая шаг назад, как коннозаводчик, демонстрирующий призовую двухлетку.

— По меньшей мере, мне надо посмотреть ее зубы.

— Ну это, я думаю, можно будет устроить. Девушка оттолкнула его руку.

— Что такое?.. О чем это он говорит, Леланд?

— Ли, если не возражаешь.

— Или Малыш, — добавил Хэнк и ответил за меня: — Не волнуйся, я говорил о тебе лишь хорошее, родная. Разве не так, Малыш?

— Он сказал, что одна твоя половина не сравнится ни с одной из целых женщин…

— А Ли сказал, что, для того чтобы судить, ему надо познакомиться с тобой целиком. — Он прикасается к пуговицам блузки. — Так что, если ты…

— Хэнк!..

Она поднимает ложку, и Хэнк проворно отскакивает в сторону.

— Но, родная, должны же мы решить…

— Но не здесь же, на кухне. — Она кокетливо берет меня за руку. — Мы с Леландом, с Ли уж как-нибудь решим это сами, без тебя. — И для закрепления сделки вызывающе встряхивает головой.

— Заметано! — говорю я, и она, смеясь, возвращается к плите.

Но ни этот смех, ни вызывающий кивок не могут утаить краски, которая, как красный прилив, поднимается от лифчика, чашечка которого, как мне известно, прикреплена к бретельке французской булавкой.

Хэнк зевает, взирая на кокетство своей жены.

— Единственное, о чем я прошу, — чтобы ты меня сначала покормила. Я даже ежа могу проглотить. А ты, Малыш?

— Единственное, о чем прошу я, — это как-нибудь поддержать мои силы, чтобы я смог заползти по лестнице обратно.

— Рыба будет через несколько минут, — говорит она. — Джэн пошла в амбар за яйцами. Ли, узнай у Джо, все ли дети готовы и вымыты? И Генри, кажется, уже гудит. Хэнк, не сплаваешь за ним?

— Черт бы его побрал, похоже, он и впрямь решил превратиться в гулящего кота…

Хэнк уходит заводить лодку, а я иду в соседнюю комнату помогать Джо сгонять его отару, искушаемый предательскими ароматами, звуками и видениями предстоящего ужина, сцены которого роятся вокруг меня, как пропагандистский фильм Госдепартамента, состряпанный для внедрения американского образа жизни в сознание всех голодных и бездомных в распоследней лачуге по всему миру: «Не слушайте вы эти коммунистические бредни, вот как на самом деле мы живем в наших добрых старых СэШэА!» — и чувствую первое невнятное шебуршание канцерогенной примеси чувства в крови, которое будет вскрыто холодным скальпелем рассудка лишь месяц спустя, когда оно уже затвердеет и оформится так, что не будет подлежать удалению… Гончая Молли снова пытается подняться на лапы и подвывает, чувствуя, как холодна земля; мгновение она стоит, но лунный свет слишком тяжел и холоден, и она снова валится под его морозным грузом.

Бармен Тедди взирает сквозь переплетение неоновых огней на темный изгиб реки, тоскливо мечтая о январе: ничего хорошего нет в этом бабьем лете — одни сверчки, комары да пустозвоны, которые ни за что не истратят больше десяти центов зараз. Дождь и распутица — вот что приносит доллары. Дайте мне темный маслянистый вечер, пронизанный дождем и неоном. Такой, когда начинают выползать человеческие страхи. Такой, когда спиртное льется рекой!

А Вив сквозь прядь волос, опять упавшую на глаза, смотрит, как Ли неловко вытирает мокрое лицо дочке Джо Бена. Она понимает, что он еще никогда в своей жизни не мыл ребенка. Какой странный мальчик — такой худой и изможденный. И такие глаза, словно он побывал на грани пропасти и даже заглядывал туда…

Пока Ли мыл девочку, вся рубашка на нем вымокла, и он откладывает полотенце и закатывает рукава. Вив видит его воспаленную кожу.

— Ой… что у тебя с руками? Он пожимает плечами.

— Боюсь, они были слишком длинны для рукавов моей рубашки.

— Надо смазать фундуком. Вот, Ли, присядь-ка на минутку. Сейчас…

Она смачивает жидкостью сложенное кухонное полотенце. Едкий запах специй и алкоголя вспыхивает в кухонном тепле. Его руки лежат на клетчатой скатерти так же неподвижно, как два куска мяса на прилавке у мясника. Оба молчат. До них доносится звук приближающейся моторки и пьяное пение Генри. Услышав его, Вив улыбается и качает головой. Ли спрашивает, как она относится к тому, что у нее появилось еще одно животное, о котором надо заботиться.

— Еще одно животное?

— Конечно. Только взгляни на этот зверинец. — Пение с улицы становится громче. — Во-первых, старый Генри, который, верно, требует немало внимания…

— Ну, на самом деле не так уж и много. Он не всегда так пьет. Только когда у него болит нога.

— Я имею в виду — из-за своего возраста и этого несчастного случая. Потом дети, ты же, наверное, помогаешь следить за детьми Джо Бена? А все собаки, корова? Думаю, что, если уж на то пошло, и брат Хэнк нуждается в нежном омовении фундуком…

— Нет, — улыбается она, — не похоже.

— Ну все равно, неужели ты не расстраиваешься, когда тебе приходится взваливать на себя еще одну обузу?

— А ты всегда относишься к себе так? Как к обузе?

Ли улыбается и спускает рукава.

— По-моему, я первым задал вопрос.

— О… — она закусывает прядь волос, — по-моему, это помогает мне держать себя в форме. Старый Генри говорит, что это единственный способ, чтобы не зарасти мхом, — но когда я начинаю об этом думать…

— Точно так! Точно так! — Дверь распахивается, и входит Генри с зубным протезом в руках. — Я всегда говорю, что в Орегоне надо держать себя в форме… чтобы лапы были волосатыми, а задница не зарастала мхом. Всем добрый вечер и доброго здоровьица. Вот и ты, девочка. — Он щелкает челюстью, зубы клацают, сияя в ярком кухонном свете. — Не сполоснешь их мне, а? Уронил во дворе, а какая-то собака попыталась нацепить их себе. А-ап! Как она ими пыталась сцапать муху, а! Режет на лету. Мммммм! Я был прав: я унюхал лосося еще у дома Эванса.

Вив отходит от раковины и протирает челюсть полотенцем.

— Понимаешь, Ли, когда я начинаю задумываться над этим, — такое ощущение, что Вив обращается к челюсти, потом, вскинув голову, она улыбается Ли, — нет, меня это не огорчает… К тому же по сравнению с некоторыми сделать что-то для тебя доставит мне одно удовольствие.

Гончая Молли прерывисто вдыхает лунный свет. Тедди слушает дождь. Ли — но это уже месяц спустя, — сняв штаны, сидит на кровати и бережно осматривает исцарапанные ноги после полупьяной охоты, с которой он только что вернулся, уверяя встревоженные тени, что он прекрасно обойдется без их помощи, огромное спасибо… «И без фундука, у меня есть средство поцелительнее! « На столике рядом с кроватью лежат три коричневатые сигареты. Записная книжка в ожидании замерла на коленях. Тут же шариковая ручка и спички. Поерзав, он придает подушкам за спиной удобное положение, берет сигарету, закуривает, глубоко затягиваясь и удерживая дым как можно дольше, прежде чем выпустить его с легким шипением: прелессс-но. Затягивается еще раз и откидывается назад. Когда полсигареты уже выкурено, он принимается писать. Временами он улыбается, перечитывая особенно удавшуюся строчку. Строчки ложатся ровно и аккуратно, фразы закругляются сами собой, не нуждаясь в поправках: