Порою нестерпимо хочется... - Кизи Кен Элтон - Страница 50

Ты разбил мне сердце, солгав невзначай, Ты ушел, меня бросил, не сказав прощай; О твои холодные глаза…

Мы останавливаемся рядом с Энди, который пытается завести электропилу. Пила кашляет, лает и снова затихает, потом вновь огрызается визгливым голосом. Энди ухмыляется нам и вопит: «Пошла!» — примериваясь к боку огромной ели. Фонтан белых опилок взрывается в солнечных лучах. Мы стоим и смотрим, как он делает подрубку. Энди скашивает под слишком большим углом, потом обходит дерево с другой стороны и снова вгрызается в него пилой. Когда дерево начинает трещать, качаться и наконец обрушивается вниз, я бросаю взгляд на парня и вижу, что это зрелище произвело на него впечатление. Настроение у меня от этого несколько улучшается. А то я уже начал думать, что мне вообще не удастся найти с ним общий язык; что двенадцать лет учебы сделали его настоящим иностранцем, который хоть и пользуется некоторыми словами из нашего языка, но их явно недостаточно для того, чтобы сблизиться, чтобы суметь разговаривать друг с другом. Но когда я вижу, как он смотрит на низвергающееся дерево, я говорю себе: «Ага, вот оно; ему тоже нравится смотреть, как падает дерево. Клянусь Господом, так оно и есть».

— Ну мы здесь только солнце заслоняем, — говорю я. — Пошли. — И мы трогаемся дальше.

Джоби уходит заводить лебедку. Ли идет за мной через вырубку туда, где начинается стена леса. Там, где громоздятся кучи обрубленных веток и дремлет колючий ягодник, просека заканчивается, и до самого неба тянутся макушки деревьев. Это место я люблю больше всего — граница, за которой начинается лес. Оно мне всегда напоминает границу поля, где остановился жнец.

Я слышу, как у нас за спиной начинает хрипеть и захлебываться лебедка. Джо сидит между рычагами, тросами и проводами, как пойманная в силки птица, и дергает за дроссель. Транзистор болтается у него на груди, и его выкрики то доносятся до нас, то заглушаются шумом. Из выхлопной трубы вылетает клуб синего дыма, и в какое-то мгновение мне кажется, что вся машина вот-вот разорвется от напряжения. «Эту чертову хреновину надо было заменить вместе со стариком», — говорю я. Малыш ничего не отвечает. Мы трогаемся дальше. Издали слышны удары топора — это Джон обрубает ветви и сучья. Гулкий, как у деревянного колокола, звук заглушается только транзисторными трелями, которые то приносит, то уносит ветерок. Все это — начало дня, эти звуки и то, как Ли уставился на падающее дерево, — все это заметно улучшает мое настроение. И я даже начинаю думать, что, может, все не так уж скверно, как я решил сначала.

Я указываю Ли на ряд деревьев:

— Вот твое место сражения, Малыш. Надо посмотреть, на сколько тебя хватит. — Я специально хочу поддеть его. — Само собой, я не надеюсь, что ты долго продержишься, но не волнуйся — если отбросишь копыта, у нас тут есть носилки. — Я подмигиваю ему. — Парень Орланда идет по другой стороне… он поможет, когда ты отстанешь.

Вид у Ли такой, словно он только что получил приказ отправиться на передовую, — весь внимание, челюсти сжаты. Я собирался всего лишь пошутить, но чувствую, что вышло это, прямо как у старого Генри, когда он несет какую-нибудь отменную околесицу. Я прекрасно понимаю, что худшего способа общаться с Ли и выдумать трудно, но, черт бы меня побрал, меня несет и несет.

— Сначала тебе, конечно, придется несладко. Может даже показаться, что я пихнул тебя в самое грязное дело. (И это будет недалеко от истины.) Но делать нечего. Самая простая работа — с механизмами, но учить тебя слишком долго, к тому же это дело опасное даже для знающего человека. А кроме того, у нас времени в обрез…

(А может, потому что я знал, как тяжело будет ставить дроссельную заслонку новичку, мне и не удавалось говорить с ним нормально. Честно говоря, я сердился на себя за то, что поручаю ему такое дело. Со мной такое бывает…)

— Но уж тут ты точно станешь мужчиной. (Не знаю. Сначала я как-то успокоился на его счет, а потом снова начал дергаться, как накануне с Вив, когда объяснял ей нашу сделку с «Ваконда Пасифик». У меня это происходит со всеми, кроме Джо Бена, нам с ним вообще нет нужды разговаривать…)

— Если тебе удастся продержаться пару первых дней, считай, ты победил; если нет — ну что ж, на нет и суда нет. Куча черномазых не может заниматься этим делом, и ничего.

(Мне всегда тяжело разговаривать с людьми, если надо держать себя в руках. Ну, скажем, с Вив я каждый раз начинаю, прямо как Чарльз Бойер или еще кто-нибудь такой, а заканчиваю в духе старика, когда он объясняет шерифу Лейтону, как в этой стране нужно обращаться с красной заразой и управляться с коммуняками! А уж, можете мне поверить, свирепее этого я не слышал ничего. Когда старина Генри обрушивается на красных, страшнее этого ничего не придумаешь…)

— Единственное, о чем я тебя прошу, — не халтурь.

(Потому что Генри был глубоко убежден, что хуже красных только евреи, а хуже евреев могут быть только высокопоставленные черномазые, но хуже их всех, вместе взятых, были проклятые южные фанатики, о которых он регулярно читал. «Вместо того чтобы подкармливать их нашими северными налогами, отравить бы их всех там…»)

— Значит, берешь вот этот конец троса и тянешь его сюда. Сейчас я тебе покажу. Давай отвали. Нагнись и следи за тем, что я делаю…

(Что касается меня, я не спорил со стариком, во-первых, потому, что я не видел никаких красных в Америке, потом, меня совершенно не волновали черные, а что касается фанатиков — я тоже плохо себе это представлял… зато Вив здорово с ним сцепилась на тему всяких там расовых дискриминаций. Помню… постой, дай-ка вспомню, чем все это кончилось…)

— О'кей, теперь смотри. Ли стоит, засунув руки в карманы, Хэнк объясняет не спеша и терпеливо, показывая своим видом, что дважды он повторять не будет, поэтому лучше усвоить сразу. Он показывает, как надеть петлю на поваленное и окоренное дерево, как зацепить ее за трос, натянутый от ворота до перекладины, закрепленной на макушке дерева. «Врубаешься?» Я киваю, и Хэнк продолжает объяснять мне мои обязанности на день. «О'кей». Хэнк дергает трос, проверяя его прочность, и ведет Ли вверх по склону к высокому пню, от которого к пыхтящей и лязгающей в семидесяти пяти ярдах лебедке серебристой змейкой сбегает более тонкий трос. «Дернешь один раз — значит „тащи“». Он дергает тросик. Резкий писк свистка на лебедке приводит в движение крохотную фигурку Джо Бена. Трос натягивается как струна. Лебедка начинает дрожать от напряжения; разъяренный рев; и бревно, подпрыгивая, начинает двигаться вверх по склону к складу. Когда оно достигает вершины, Джо Бен соскакивает на землю и, перевалившись через гору бревен, отцепляет дроссель. Один из ребят Орланда со скрипом разворачивает стрелу подъемника, похожую на скелет какой-то доисторической рептилии; Джо Бен устанавливает разинутую пасть ковша по бокам бревна, отбегает в сторону и делает отмашку. И снова огромное бревно подпрыгивает и взмывает в воздух, а Джо Бен уже во всю прыть возвращается к своей лебедке. «Джо Бену несладко приходится. Но ничего не поделаешь». К тому моменту, когда подъемник, развернувшись, опускает бревно в кузов грузовика, Джо Бен уже нажимает рычаг лебедки, и трос снова начинает разматываться. Вырывая куски дерна, он змеится по кустам к тому самому месту, где в ожидании замерли Хэнк и Ли… Я надеялся, что Хэнк объяснит еще что-нибудь, и ругал его про себя на чем свет стоит за молчание — вероятно, он считал, что сказанного довольно. Последняя минута перед началом моего Первого Дня…

(Дело в том, что все свободное время Вив читает и знает довольно много разных вещей — тут-то и коренилась загвоздка, потому что ничто так не бесит Генри, как люди, особенно женщины, которые знают что-то о вещах, по поводу которых у него уже есть свое мнение… В общем, как бы там ни было, они сцепились по поводу того, что сказано в Библии относительно всех этих расовых вопросов…) Они смотрят, как трос подползает к ним все ближе и ближе. «А теперь, когда тебе нужно, чтобы он остановился, дерни два раза «. Компрессорный свисток издает два жалобных писка. Трос останавливается. «О'кей, теперь смотри — показываю еще раз».