Перси Джексон и последнее пророчество - Риордан Рик - Страница 42

— Мой сын, — сказал он, — я — бог путешественников, бог дорог. Если я о чем и могу говорить с уверенностью, так это о том, что ты должен идти своим путем, хотя у меня от этого сердце разрывается на части.

— Ты не любишь меня!

— Клянусь… я тебя люблю. Отправляйся в лагерь. Я сделаю так, чтобы тебя как можно скорее отправили в экспедицию. Может быть, ты сразишься с гидрой или похитишь яблоки Гесперид. У тебя будет возможность стать великим героем, прежде чем…

— Прежде чем что? — Голос Луки теперь дрожал. — Что видела моя мать? Отчего она стала такой? Что случится со мной? Если ты меня любишь — скажи.

— Не могу. — Лицо Гермеса приняло суровое выражение.

— Значит, я тебе безразличен! — выкрикнул Лука.

Разговор в кухне резко оборвался.

— Лука? — позвала Мей Кастеллан. — Это ты? Что с моим мальчиком — все ли в порядке?

Лука отвернулся, пряча лицо, но я увидел слезы в его глазах.

— У меня все хорошо. У меня теперь новая семья. Мне не нужны ни ты, ни она.

— Но я — твой отец, — напомнил Гермес.

— Отец должен быть рядом с сыном. А я тебя в первый раз вижу. Талия, Аннабет — мы уходим! Быстро!

— Мой мальчик, не уходи! — крикнула ему вслед Мей Кастеллан. — Я как раз приготовила тебе ланч!

Лука бросился прочь из дома — Талия и Аннабет припустили за ним. Мей Кастеллан попыталась было догнать их, но Гермес удержал ее.

Когда захлопнулась сетчатая дверь, Мей упала на руки Гермеса. Ее начало трясти. Глаза Мей открылись — они теперь светились зеленым светом, и она в отчаянии ухватила Гермеса за плечи.

— Мой сын! — прошелестела она хриплым голосом. — Опасность! Страшная судьба!

— Я знаю, любимая, — печально сказал Гермес. — Поверь мне: знаю.

Сцена поблекла. Прометей убрал руку от моего лба.

— Перси? — спросила Талия. — Что… что с тобой было?

Я вдруг понял, что весь мокрый от пота.

Прометей сочувственно кивнул.

— Ужасно. Богам известно будущее, но они ничего не делают. Даже для своих детей. Сколько им понадобилось времени, чтобы рассказать тебе о твоем пророчестве, Перси Джексон? Тебе не кажется, что твоему отцу известно твое будущее?

Я был слишком ошеломлен, чтобы ответить ему.

— Пе-е-ерси, — предостерегающе проблеял Гроувер, — он играет твоими чувствами. Пытается вызвать у тебя ненависть к богам.

Гроувер умел читать эмоции, а потому, наверное, чувствовал, что Прометей близок к успеху.

— Неужели ты и в самом деле в чем-то винишь своего друга Луку? — спросил титан. — А как насчет тебя самого, Перси? Ты хочешь быть заложником своей судьбы? Кронос готов предложить тебе кое-что получше.

Я сжал кулаки. Какие бы сильные чувства ни вызывало у меня то, что показал Прометей, Кроноса я ненавидел еще сильнее.

— Я предлагаю тебе сделку. Скажи Кроносу, пусть отменяет штурм, пусть покинет тело Луки Кастеллана и вернется в Тартар. Тогда, может быть, я не уничтожу его.

Эмпуса зарычала, ее волосы взметнулись новыми языками пламени, но Прометей только вздохнул.

— Если ты передумаешь, — сказал он, — у меня есть для тебя подарок.

На столе появилась греческая ваза. Она была высотой около метра и шириной сантиметров тридцать, шлифованная, с черно-белыми геометрическими рисунками. Наверху — керамическая крышка на кожаных ремешках.

Увидев ее, Гроувер застонал.

— Это не… — у Талии перехватило дыхание.

— Да-да, — сказал Прометей. — Вы ее узнали.

Глядя на вазу, я ощутил необъяснимое чувство страха.

—  Этопринадлежало моей кузине, — сказал Прометей. — Пандоре.

— Так это и есть ящик Пандоры?

— Не знаю, откуда взялась история про ящик, — покачал головой Прометей. — Никакого ящика никогда не было. Был пифос — кувшин для хранения всякой всячины. Я так думаю, что пифос Пандоры просто звучит иначе, но не в этом суть. Да, она и в самом деле открыла этот кувшин, в котором находились почти все те демоны, которые теперь преследуют человечество, — страх, смерть, голод, недуги.

— Не забудь про меня, — проурчала эмпуса.

— Ни в коем разе. Первая эмпуса тоже находилась в этом кувшине, и ее выпустила Пандора. Но вот что мне кажется забавным в этой истории: все всегда обвиняют Пандору. Она наказана за свое любопытство. Боги внушают вам мысль: урок состоит в том, что человечество никуда не должно соваться. Не должно задавать вопросов. Должно только делать, что ему говорят. Вообще-то этот кувшин был придуман Зевсом и другими богами. Это была месть мне и всему моему семейству — моему бедному простодушному брату Эпиметею и его жене Пандоре. Боги знали, что она откроет кувшин. Они были готовы вместе с нами наказать и все человечество.

Я вспомнил сон про Аида и Марию ди Анджело. Зевс уничтожил целый отель, чтобы устранить двух маленьких полубогов. Он спасал свою шкуру, потому что боялся пророчества. Он убил невинную женщину и, наверное, через секунду и думать об этом забыл. Аид был ничем не лучше. Отомстить Зевсу он не мог — сил не хватало, а потому он проклял оракула, обрек маленькую девочку на ужасную судьбу. А Гермес… почему он бросил Луку? Почему он хотя бы не предупредил его, не попытался его лучше воспитать, чтобы тот не переметнулся к силам зла?

Наверно, Прометей действительно играл моими чувствами.

«Но что, если он прав? — думал я. — Чем на самом деле боги лучше титанов?»

Прометей постучал по крышке кувшина Пандоры.

— Там остался только один дух, когда Пандора открыла крышку.

— Надежда, — вспомнил я.

Прометей довольно посмотрел на меня.

— Отлично, Перси. Элпис, дух надежды, он не оставит человечество. Надежда не уходит, не получив разрешения. Освободить ее может только человеческое дитя.

Титан по столешнице подтолкнул кувшин в мою сторону.

— Я даю тебе этот кувшин, чтобы он напоминал тебе о сущности богов, — сказал Прометей. — Если тебе так нравится, держи в нем Элпис. Но если ты решишь, что хватит разрушений, хватит ненужных страданий, тогда открой крышку. Выпусти Элпис. Распрощайся с надеждой, и тогда я буду знать, что ты сдался. Я тебе обещаю: Кронос будет милосерден. Он пощадит тех, кто останется в живых.

Я смотрел на кувшин с нехорошим чувством. Я сообразил, что Пандора, как и я, страдала синдромом дефицита внимания, сопровождаемого гиперактивностью. Я ничто не могу оставить в покое. Не нравилось мне это искушение. Что, если в этом и состоит мой выбор? Может быть, пророчество сводится к тому, что я должен решить, открыть мне этот кувшин или оставить закрытым.

— Не нужна мне эта посудина, — проворчал я.

— Слишком поздно, — сказал Прометей. — Подарок вручен. Отдать его назад нельзя.

Он встал. Эмпуса подошла к нему и взяла под руку.

— Морриан! — окликнул Прометей синего гиганта. — Мы уходим. Возьми флаг.

— Ой-ой, — сказал гигант.

— Мы скоро встретимся, Перси Джексон, — пообещал Прометей. — Так или иначе, но встретимся.

Эфан Накамура смерил меня напоследок полным ненависти взглядом. После этого парламентарии развернулись и не спеша двинулись по тропинке Центрального парка, словно совершали обычную прогулку в обычный воскресный день.

Глава четырнадцатая

Полет свиньи

Когда мы вернулись в «Плазу», Талия отвела меня в сторону.

— Что тебе показывал Прометей? — спросила она.

Я неохотно рассказал ей о моем видении в доме Мей Кастеллан. Талия потерла бедро, словно дала знать о себе ее старая рана.

— Да, жуткая была ночка, — призналась она. — Аннабет тогда была совсем маленькая, и я не думаю, будто она толком понимала, что увидела. Она просто знала, что Лука расстроен.

Я посмотрел из окна отеля на Центральный парк. Небольшие костры все еще горели на севере, но в остальном город казался на удивление спокойным.

— Ты знаешь, что случилось с миссис Кастеллан? То есть я хочу спросить…

— Я знаю, что ты хочешь спросить. Я никогда не видела, чтобы у нее был… ну, этот припадок, но Лука рассказывал, как у нее горят глаза, какие странные вещи она говорит. Он заставил меня пообещать, что я никому не скажу. Почему так случилось — понятия не имею. А Лука если и знал, то мне он об этом не сказал.