Реникса - Китайгородский Александр Исаакович - Страница 2

А вот абзац из другого рассказа:

«Представитель центрального управления кустарной и художественной промышленности заходит по пути на искусственный спутник на рюмочку радиоактивной и застает там собственную жену тет-а-тет с одним американским роботом…»

В третьем произведении – телевизионной пьесе – «машина времени» приносит из далекого будущего человека, в мозг которого введены две индивидуальности. Сверх того в нем в скрытом виде сидит нан. Выясняется, что наны бывали и раньше, то есть в наше время. Пришелец из будущего сообщает: «Когда они появлялись, люди говорили, что это одержимость или как там…» Так что старые наши знакомые – черти – переименовались в будущем в нанов.

Юмористическая ситуация пьесы заключается в ссоре двух личностей, помещенных в одну оболочку.

Смешно и занятно. Я прочитал последнюю строчку. Хорошо, но, к сожалению, мало.

Мне оставалось откинуть спинку кресла и предаться размышлениям. Мысли привлекло название на обложке. А в самом деле, зачем называют эти сочинения научной фантастикой? Куда лучше было бы назвать – юмористическая фантастика.

Да и в других случаях стоит ли злоупотреблять прилагательным «научная»? Фантастические ситуации иногда используются авторами для того, чтобы острее ставить философские и политические проблемы. Часто научно-фантастический роман – это просто современная сказка для больших детей. И совсем редко появляется книга, в которой автор, возводя в энную степень достижения науки, фантазирует о будущем мира. Пожалуй, только такие произведения и заслуживают названия научно-фантастических.

Для борьбы с легковерием было бы полезно провести линию (или, вернее, полосу), отделяющую научную фантазию от беспочвенной.

Спешу оговориться. Все стили хороши, кроме скучного. И я вовсе не собираюсь ратовать за ограничение жанра. Напротив, я полагаю, что помещение героя в какие-то фантастические условия, как это любят делать Лем и многие другие авторы, является интересным и часто увлекательным литературным приемом. Любая фантастика приемлема. Но не всякое сочинение этого рода дозволительно преподносить под лозунгом «А почему бы и нет?».

Убеждая читателя, что все на свете возможно, мы отучаем его сомневаться и критически мыслить. То есть помогаем распространять легковерие. Я не уверен, что это мнение не приведет в раздражение некоторых читателей, а главным образом отдельных писателей.

«Как?! В век немыслимых дерзаний, в то время, когда все сказки становятся былью, когда наука и техника доказали свои беспредельные возможности, появляется сомнения в том, что нам откроют грядущие десятилетия? Это уж слишком!»

Этот голос явственно прозвучал в книге, которую я держал в руках, и я немедленно вспомнил своего недовольного слушателя с портфелем, не пожелавшего согласиться с тем, что видение в тех условиях, когда видеть невозможно, является чепухой.

Я и правда не возьму на себя смелость предсказывать открытия будущего. Но я рискну утверждать, что есть вещи, которые наука никогда не откроет. Я верю, что здание науки строится кирпич за кирпичом. Я знаю, что ее предыдущие завоевания не отменяются последующими. Я убежден, что всё, что противоречит науке, несбыточно.

Эта простая мысль, казалось бы, тривиальна. Но оказывается, того, кто не сталкивается с естествознанием, кому не дороги его успехи, эта мысль может раздражать.

В том же сборнике научной фантастики в рассказе Лукодьяконова устами героя говорится:

«Но когда некоторые деятели с апломбом заявляют, что пришельцев (с других планет или звезд) не только не было, но и быть не может, я злюсь. Мне кажется, что такие деятели втайне придерживаются взглядов Птолемея на строение вселенной. Хотя вслух хвалят Коперника».

Очень характерная фраза! Вот интересно, станет ли злиться такой герой, если «некоторые деятели» скажут, что никогда собака не рожала котенка, что никогда реки не текли в гору, что никогда человек не передвигал предметы силой своей воли и что так действительно никогда не было и не будет?

Скорее всего станет. Поскольку еще встречаются люди, исповедующие принцип, что легче верить сказкам, чем учиться научному мышлению. А скептика обругают, заявив, что он руководствуется здравым смыслом. А наука-де неоднократно доказывала, что здравый смысл приводит к заблуждениям, неприятию нового и прочим грехам.

Досадным является то, что, ругая здравый смысл (а этим действительно занимались многие естествоиспытатели и я в том числе), люди, причастные к науке, и герой Лукодьяконова иже с ними, понимают под здравым смыслом совсем иные вещи.

Когда физики срамили здравый смысл за то, что он не приемлет отсутствие траектории у электрона или относительность времени, мы имели в виду ограниченность мышления. А вот некоторые авторы научно-фантастических романов и множество их верных читателей и почитателей пригвоздили здравый смысл к столбу позора за то, что он-де доверяет слепо законам природы.

Придется изменить терминологию. Во всех последующих изданиях своих популярных и публицистических книг я внесу соответствующие изменения. Атаку на здравый смысл придется теперь называть атакой на ограниченность мышления. А за здравый смысл, который не допускает коварства со стороны законов природы, буду теперь вступаться. Пора!

В чем состоял характер заблуждений, заставлявших людей упорствовать в своем желании видеть в электроне горошинку и считать, что протяженность временного интервала имеет абсолютный характер, мы разберем детально попозже. Сейчас же достаточно сказать, что эти ошибки возникли из-за неспособности представить себе, что законы эти, справедливые в одних строго определенных условиях, перестают быть верными тогда, когда условия иные. Плохо было не то, что человек верил в законы природы. Плохо было то, что он забыл об их опытном происхождении и экстраполировал далеко за пределы условий, при которых они были установлены.

Так в недрах физики возникли квантовая механика и теория относительности, а их развитие показало: нельзя переносить правила, найденные для мира больших тел, на мельчайшие частички вещества; нельзя думать, что тела, которые движутся с земными скоростями, подчиняются тем же законам, что и тела, которые перемещаются с немыслимыми для воображения скоростями, близкими к скорости света.

Вполне прав средневековый житель Сибири, ничего не знающий о далеких странах, когда говорит: зимой выпадает снег – это закон природы. И верно, для их определенных широт это незыблемый закон. Но тот же человек проявит ограниченность мышления (а вовсе не здравый смысл), если, перебив рассказчика о климате Южной Индии, будет говорить, что это сказки и такого не может быть.

Таким образом, здравый смысл, признаком которого является утверждение: этого никогда не может быть, потому что ни я, ни мои родственники, ни знакомые ничего подобного не видели, – не подлежит осмеянию. Заверениям здравого смысла надо придать жесткие рамки, после чего к ним надо относиться с превеликим уважением, поскольку они есть не что иное, как обобщения человеческого опыта.

Необходимость изменить терминологию и таким образом отмежеваться от нападок на здравый смысл стала для меня ясной после того, как я прочитал две странички комментариев к сочинениям Лема, помещенных в сборнике, который помог мне скоротать часы в самолете. Озаглавлены эти примечания вполне уместно:

«Лем смеется». Однако оказывается, что Лем смеется в двух случаях из трех. Рассказ «Автоинтервью» назван ироническим; «Сказка о цифровой машине» – юмористической; а вот телевизионная пьеса заслужила другую оценку. Мы должны увидеть в ней, по словам комментатора, «сочетание смелой и удивительно щедрой фантазии с подлинно современным по типу научным мышлением, сверкающего, будто беззаботного юмора с глубокой философской мыслью».

Все верно. И относительно фантазии, и относительно юмора. Глубокой же философской мысли я, честно говоря, не разглядел. Однако не станем по этому вопросу спорить: десяток ассоциативных ступеней приводит, как известно, к глубоким филоз-з-зофическим заключениям даже из созерцания яичной скорлупы. А вот слова «современное по типу научное мышление» обязательно следовало бы заменить словами «современная научная терминология». И тогда всё стало бы на свое место.