Два названия - Киселев Владимир Леонтьевич - Страница 16

Впрочем, в полку к нему относились хорошо, приглашали его в роты, с удовольствием слушали, как он читал пламенные, зажигательные статьи Ильи Эренбурга, как рассказывал о подвигах бронебойщика Ивана Болото и других героев обороны Сталинграда.

Командира роты старшего лейтенанта Орлова, больше известного в части под именем Васька Орлов, отчаянного черноволосого, чернобрового красавца парня, и командиров взводов, да и значительную часть бойцов, Шевченко Павел застал в противотанковом рву за позициями роты. У костра хлопотал ординарец Васьки Орлова – Сапожников – бывший повар московского «Савоя», он раскладывал на плащ-палатке ржаные сухари, размоченные в воде с раздавленной ежевикой.

В те дни со снабжением было плохо, роты получали только старые, каменной твердости ржаные сухари, ржавую горько-соленую селедку и желтый, плохо очищенный сахар-песок. Шевченко Павел был очень голоден и почувствовал, как рот у него заполнился слюной.

– Агитатор пришел! – искренне обрадовался Васька Орлов. – И нюх же у человека. Действительно вовремя.

Сапожников саперной лопатой разрыл костер, и Шевченко Павел увидел, что в раскаленном песке целиком изжарен обмазанный глиной кабан. Жаркое положили на плащ-палатку, и Сапожников принялся его разделывать штыком от самозарядной винтовки.

– Первый кусок – гостю, – сказал Васька Орлов и протянул Шевченко Павлу кусок мяса и влажный сухарь, на котором слоем лежала давленая кислая ежевика, или, как называл ее Сапожников, ожина.

– Здорово, – сказал Шевченко Павел, обжигай пальцы горячим куском жареного сала и не решаясь вонзить в него зубы. – Вот видите, товарищи! А мы еще ругаем наших интендантов. Напрасно мы их ругаем, раз эти люди под огнем сумели доставить на самый опасный участок целого кабана.

– Какие интенданты, – давясь смехом, отозвался Васька Орлов. – Интенданты даже наркомовских «сто грамм» не могут доставить. Стрельбы боятся. Это – мои ребята.

– А где же они взяли? – удивился Шевченко Павел.

– Все там же… в селе, на нейтралке…

Шевченко Павел положил сало и сухарь на плащ-палатку. В связи с трудностями снабжения появились случаи мародерства, и рассвирепевший командующий отдал приказ, что людей, виновных в том, что у населения отбирают кабанов, коров, гусей и кур, будут расстреливать, как за вооруженные грабежи.

– Извините, товарищи, – сказал Шевченко Павел, – но я этого есть не буду.

– Ну и не ешь, – добродушно рассмеялся Васька Орлов, – раз ты сыт. Только не рассчитывай, что тебе что-нибудь останется.

– Извините, но, кроме того, я должен буду доложить об этом командованию. Мне очень не хотелось бы этого, я жалею, что пришел не вовремя, но иначе я не могу. Иначе я больше не смогу быть агитатором.

– Докладывать? – закричал младший лейтенант Докошенко, командир взвода. Он поднялся на ноги, с силой дергая крышку кобуры и хватаясь за рукоятку пистолета. Его круглое доброе лицо покраснело до свекловичного цвета, он заикался: – На кого это ты… докладывать? Да я тебя тут же, на месте, гада…

– Не трогай его, – сказал Васька Орлов, – пусть идет. Пусть доносит. Если у него совесть такая.

– Не дойдет! – закричал Докошенко, взвешивая в руке пистолет.

– Иди, иди, – повторил Васька Орлов.

И Шевченко Павел пошел, всей спиной ощущая, какой он большой и беззащитный, вслушиваясь в то, не раздастся ли выстрел, и с ужасом думая, что если выстрел раздастся и пуля убьет его, то он этого выстрела не услышит.

Со звуком, какой бывает, если потрясти в руках лист фольги, пролетела мина. Он упал, услышал глухой взрыв – бум! – просвистели осколки, ему хотелось не вставать, просто ползти дальше, но усилием воли он заставил себя подняться и продолжать путь.

Он так и не решился оглянуться.

Комиссар дивизии, полковой комиссар Триголов, несколько дней тому назад был ранен осколком бомбы в плечо, но оставался на передовой. Перед тем как Шевченко Павел отправился в шестую роту, ему стало совсем плохо, он лежал в беспамятстве, и его отправили в тыл, а на его место прислали нового человека, старшего батальонного комиссара Костина.

Комиссар Костин – пожилой человек с брюзгливым желтым лицом – слушал Шевченко Павла, не поднимая глаз. Затем посмотрел на него с выражением, какое бывает у целящегося комендантского взвода.

– Как вам не стыдно. Там люди жизнь отдают. Они на самом опасном участке, а вы… Делу, конечно, будет дан ход. Старший лейтенант Орлов, о котором я слышал только хорошее, пойдет под трибунал, но вас хочу предупредить – нам такие политработники не нужны. Вот так.

На следующий день Ваську Орлова судил военный трибунал. Приговор «расстрелять» был тут же заменен штрафным батальоном. А Шевченко Павла назначили командиром взвода взамен убитого в последнем бою старшего сержанта по фамилии Седых – пожилого сибиряка, о храбрости которого и умении сберечь жизнь солдат своего взвода рассказывали чудеса.

Из младшего политрука Шевченко Павел превратился в младшего лейтенанта. Для этого ему пришлось спороть с левого рукава звездочку и оставить один кубик в петлице. На вторую ночь его службы в новой должности, он еще не успел и с людьми познакомиться, румынская дивизия, которая стояла против их части, устроила ночной поиск. В небо взлетали ракеты, трещали автоматы, и страшно звучали голоса румын, перекликавшихся между собой: «Ракеташ, ракеташ!» Шевченко Павел не знал, его не научили, что полагается делать в ночном бою, как обороняться, и когда в его окопе разорвалась граната и его оглушило, он выскочил и побежал, а за ним бежали, падали и снова вскакивали солдаты его взвода.

За отступление без приказа, за то, что взвод потерял станковый пулемет и два ручных, Шевченко Павла направили в штурмовую группу, которая должна была поддержать штрафбат, отвлечь огонь на себя.

– Искупите свою вину перед Родиной кровью, – сказал Шевченко Павлу командир батальона майор Гиммельфарб.

В штрафном батальоне было к этому времени всего двадцать шесть человек, и редко в нем бывало намного больше людей – в него попадали лишь офицеры, совершившие воинские преступления и не лишенные своих званий, а таких на фронте было немного. Но эти двадцать шесть человек в операциях того рода, в каких их использовали, в самом деле стоили целого батальона. Сейчас штрафному батальону было дано задание прорваться в немецкий тыл, добраться до аэродрома у села Ивановка, поджечь бензохранилище и уничтожить самолеты.

Начать прорыв должна была штурмовая группа, составленная тоже из штрафников, но иного рода – бойцов, отставших от своей части, остатков взводов и рот, отступивших без приказа, людей, самовольно покинувших свою часть для того, чтобы навестить друга в соседней части, и числившихся дезертирами. Всего в штурмовой группе набралось более пятисот человек.

Саперы за ночь расчистили проход в минном поле. Штурмовая группа бежала за «огневым валом».

Шевченко Павел почувствовал, как что-то его обожгло, как из левой ноги выше колена потекла кровь, он схватился за ногу руками, а кровь текла сквозь пальцы, а затем прямо под ногами что-то взорвалось, и он упал и уже не знал, в самом ли деле он полз куда-то по влажной скользкой глине или ему это привиделось.

Пожилой огромный солдат тащил его на плащ-палатке, а затем у стога сена, где ему сделали перевязку, он увидел Ваську Орлова. Васька Орлов был без гимнастерки, грудь у него было перевязана намокшим окровавленным бинтом, он улыбался весело и счастливо и говорил:

– Ну вот, агитатор, я искупил кровью.

А рядом с ним стоял откуда-то взявшийся младший лейтенант Докошенко и плакал, и тыкал Ваське свой «ТТ», потому что «там в тылу мало ли что бывает».

– Все это из-за тебя, гад, – размахивая пистолетом, кричал Докошенко Шевченко Павлу, а Васька Орлов все так же весело и счастливо улыбался и говорил:

– Да хватит тебе, хватит. Я еще вернусь.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Ровно в восемь часов утра капитан Павел Шевченко заступил на дежурство. Недавно он был назначен на ответственнейшую должность оперативного дежурного разведывательного управления.