Российская фантастика: поиск предназначения - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 2

Сказано же — не сотвори себе кумира. А братья Стругацкие уже в конце шестидесятых стали кумирами не только читателей фантастики, но и молодых авторов, и даже издателей с цензорами. Я имею в виду наиболее мыслящую, наиболее способную к собственным суждениям и часть авторов, издателей и цензоров. Наименее способные сплотились вокруг редакции фантастики издательства «Молодая гвардия» — Ю.Медведев, В.Щербаков, С.Павлов, А.Гуляковский… Не о них речь, их отрицательная роль была очевидна, борьба с этой группой не требовала усилий на художественном уровне.

Наиболее способные, талантливые и перспективные молодые авторы стали членами семинаров фантастики в Малеевке (а впоследствии — в Дубулте), в Москве и Ленинграде, причем питерским семинаром неизменно руководил (и делает это по сей день) Борис Натанович Стругацкий. Авторитет братьев Стругацких был непререкаем — их книги определяли уровень, к которому должен стремиться каждый автор. С уровнем — согласен. Но было еще кое-чт о…

Пример — А.и Б.Стругацкие утверждали, что фантастика должна быть социальной, что героями фантастики должны быть наши современники, что «характер придумать невозможно». Результат — социальная фантастика и антиутопия стали синонимом фантастики вообще. Произведение, написанное в любом другом из многочисленных поджанров фантастики, априори полагалось находящимся вне пределов Большой литературы. Разумеется, при этом декларировалось, что нужно «много фантастики, хорошей и разной». Это естественно — попробуйте найти у нас в Израиле человека, который сказал бы, что он вообще против мира! Но одновременно говорилось и другое: фантастика — это метод, фантастика должна быть социальной, фантастика должна …

А. и Б.Стругацкие почитались как борцы с тоталитаризмом, с советским строем (вообще говоря, не с со строем как таковым, но с дураками-начальниками и бюрократами — перечитайте «Улитку на склоне» и «Сказку о Тройке»), их не публиковали, тем самым поднимая в глазах читателей и молодых авторов на еще менее досягаемую высоту. Результат — строй-то братья Стругацкие не развалили, но цензоры под микроскопом начали выискивать «криминал» не только у них, но у всех авторов-фантастов, и находили его там, где криминала не было даже в подсознании у автора. Хочу сказать, к слову, что произведения братьев Стругацких, безусловно, оказали немалое влияние на умонастроения интеллигенции, в том числе и диссидентской, но, несмотря на все это, тоталитарный строй в СССР просуществовал бы века, если бы не иные причины — прежде всего, экономические.

Это, впрочем, одна сторона медали. Вторая — на всех заседаниях своего семинара (напомню — именно из этого семинара вышли и А.Столяров, и В.Рыбаков, и С.Логинов, и другие талантливые авторы) Борис Натанович говорил о необходимости писать Большую литературу. Да, фантастику, но фантастический элемент, идея, сюжет — детали конструкции, важные, конечно, но в Большой литературе есть вещи, гораздо более необходимые.

А.Николаев, критик, один из редакторов питерского журнала «200», писал недавно: «Сколько умных слов было сказано о Большой Литературе на семинаре Б.Н. Одного я там почти не слышал — о читателе. В Малеевке было модно писать непроходняк. Потом это вошло в кровь. Не принято думать о легкости чтения — наоборот. Чем сложнее, тем лучше. Однажды на семинаре я не выдержал, сказав: 'За шесть лет я слышал здесь много рассуждений от вас, Борис Натанович. Но ни разу вы не говорили об интересном сюжете, об антураже, об интриге. И как следствие — ваши ученики об этом не думали.' Не хотят участники семинара писать ничего, кроме Большой Литературы.»

Вот парадокс: сами братья Стругацкие писали именно фантастику, не пренебрегая сюжетом, идеями, антуражем — достаточно перечитать «Пикник на обочине», «За миллиард лет до конца света» или «Жука в муравейнике». В качестве учителя, Б.Н. вводил «семинаристов» в мир Большой литературы, законы которой не всегда совпадают, а иногда противоречат законам фантастики как жанра.

Установка на создание произведений Большой литературы, установка на сознательное мученичество (писать «непроходняк» — престижно!) плюс авторитет Б.Н., с которым, даже споря, соглашались, сделала свое дело.

Советский Союз почил в бозе, цензоры стали просто читателями, а фантасты, наконец-то, получили возможность причислить себя к авторам Большой литературы. Плюс остаточный синдром представлений о фантастике как о литературе прежде всего социально-обличающей. Результат не замедлил сказаться. Вторичность идеи «Иного неба» по сравнению с «Человеком в высоком замке» можно считать несущественным недостатком — что делать, фантастика России вынужденно проходит через стадии, давно пройденные фантастами США. Но Ф.Дик писал фантастику, сообразуясь с законами жанра и читательского восприятия. А.Лазарчук писал «Иное небо», стараясь не сойти со столбовой дороги российской словесности, с пути Большой литературы. Цитирую того же А.Николаева: «читатель с этой дороги не просматривался».

Оно, конечно, правильно, — нужно читателя поднимать на некий уровень понимания текста, а не самому опускаться до низин смысла. И если бы речь шла только о том, что на книжных развалах Москвы, Питера и Тель-Авива берут Дика и Хайнлайна, а Лазарчука не берут, это утверждение было бы не лишено смысла. Пусть читатель дорастет. Но скандал, разразившийся в 1994 году на «Интерпрессконе», когда против «лучшего романа года» выступили фэны — профессиональные и самые вдумчивые читатели фантастики — говорит об ином.

Тот же А.Николаев пишет в «200»: «Мне нравятся произведения членов семинара. Очень нравятся. Но я не уверен, что смогу своих пацанов лет через дцать уговорить прочитать любимые мои книги. То есть, книги Стругацких — вне всякого сомнения. А вот книги Столярова — не знаю…»

В отличие от А.Николаева, я знаю, что и сейчас не рискнул бы рекомендовать своим детям «Послание к коринфянам» А.Столярова, лучшую повесть прошлого года. Да, это Большая литература, согласен. Но это литература для литературы, вещь в себе. Читатель даже не просматриваетс я…

Профессиональные читатели — фэны — назвали лучшим романом 1993 года «Гравилет 'Цесаревич'» В.Рыбакова. Роман этот принадлежит к тому же поджанру альтернативной фантастики, что и «Иное Небо» А.Лазарчука. Альтернатива, правда, использована иная: в 1917 году не произошла Октябрьская революция. В мире «Гравилета», впрочем, не было не только Октябрьской, но Февральской революции, равно как и событий 1905 года. Мир, по В.Рыбакову, начал развиваться «не по нашей» линии в последней трети ХIХ века — в результате не родился В.И.Ульянов. Коммунисты — да, были, но, по В.Рыбакову, стали чем-то вроде религиозной секты с очень высокими (коммунистическими!) нравственными принципами. Герой романа, князь Трубецкой, офицер госбезопасности России, — коммунист, что не мешает ему возглавить расследование гибели наследника престола. И докопаться до истины, каковая ставит героя перед сложной нравственной проблемой, ибо, как выясняется, теракт устроили… коммунисты из «нашего мира». Сталкиваются два коммунистических мировоззрения: то, каким оно должно быть, и то, каким оно стало во всем известной нам реальности.

«Гравилет», как принято говорить, не лишел недостатков: от концептуальных (почему «разветвление» произошло в ХIХ веке — неужто прежде человечество жило по верным этическим принципам?) до чисто литературных (в конце ХХ века герои разговаривают языком семидесятых годов века прошлого — неужели развитие русского разговорного языка определялось приходом к власти коммунистов?). Вероятно, в «Гравилете» литературных недостатков больше, нежели в «Монахах под луной» А.Столярова. Но фэнов, отдавших этому произведению свои симпатии, понять можно — роман В.Рыбакова написан, а роман А.Столярова сделан, и, мне кажется, читателю не нужно объяснять разницу между этими определениями. Причем, «сделанность» «Монахов» и «Послания к коринфянам» направлена на то, чтобы ввести автора в ряд писателей, «делающих» Большую литературу, а «Гравилет», при всех его недостатках, наверняка из Большой литературы не выпадает, как не выпадает из нее, на самом деле, всякая хорошая фантастика.