Забытый брак - Милберн Мелани - Страница 25

— Развод вполне может быть мирным, устраивающим всех соглашением. Если мы перестанем чувствовать влечение и привязанность друг к другу, я не вижу причин оставаться вместе. В этом случае каждый из нас имеет полное право продолжать жить своей жизнью, разделяя родительские обязанности.

— Очевидно, наши взгляды на брак не совпадают. Я всегда думала, что супруги должны оставаться вместе. Конечно, отношения могут портиться, но ведь это верно для любых отношений, не только для супружеских. Двое разумных взрослых людей, которые уважают друг друга, всегда могут найти выход из сложной ситуации, вместо того чтобы убегать и прятаться от нее.

— Как странно слышать это от тебя. Позволь напомнить, что совсем недавно ты сбежала от своего законного мужа.

— Как это похоже на тебя, — сказала Эмелия, сжав побелевшие губы. — Переложить всю вину на меня и самоустраниться, как будто ты безгрешен. Ты оттолкнул меня от себя, Хавьер. У тебя не было для меня времени. Я была игрушкой, которую ты брал с полки, когда тебе хотелось поиграть. Ты не делился со мной своими планами, я должна была гадать, когда и как надолго ты снова уедешь по делам. Бизнес всегда стоял у тебя на первом месте. Я отдала все, чтобы быть с тобой, и не получила ничего взамен.

— Позволь возразить, милая. Я потратил состояние на одежду и украшения для тебя. Я привозил тебе подарки из каждой поездки. Я знаю многих женщин, которые мечтают, чтобы им уделяли столько внимания.

— Ты так ничего и не понял? — Она хлестнула мужа взглядом. — Я ненавижу все эти дизайнерские микроплатья и нелепые туфли, которыми забит мой гардероб. Я чувствую себя в них дорогой проституткой. Я никогда не хотела от тебя ничего подобного.

— Ради всего святого, Эмелия, а что же ты от меня хотела?

— Я хотела, чтобы ты любил меня, — сказала она так тихо, что ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать. — Отец мог любить меня только на своих условиях. Когда я встретила тебя, то подумала, что все будет по-другому, но я ошиблась. Ты хочешь того, что я не могу тебе дать, Хавьер. Я не могу быть трофейной женой, пустой оболочкой человека. Я отдала тебе сердце и душу не для того, чтобы ты раздавил их каблуками своего цинизма.

Она повернулась и вышла из гостиной. Хавьер ожидал, что Эмелия хлопнет дверью, как это сделали бы на ее месте многие другие женщины, но услышал лишь мягкий щелчок, который отозвался в его сердце выстрелом.

Глава 10

Прошла почти неделя. Хавьер редко попадался Эмелии на глаза, он даже в супружескую постель приходил так поздно ночью, что это уже можно было назвать скорее ранним утром. Он работал как одержимый, пока не начинал валиться с ног от усталости. Даже сон не стирал резких морщин у его рта, а в те редкие моменты, когда они с Эмелией встречались взглядами, она видела хмурое, загнанное выражение его глаз.

Алдана несколько раз видела, как хозяйку тошнит по утрам, когда меняла постельное белье.

— Так вот почему вы вернулись к сеньору Мелендесу, — сказала домоправительница, без труда сложив два и два. — Вам нужен отец для вашего ублюдка.

— Я старалась быть с вами вежливой. — Эмелия расправила плечи. — Я знаю, что вы считаете меня недостойной Хавьера. Но если хотите сохранить работу, потрудитесь держать свое мнение при себе.

Алдана пробормотала что-то неразборчивое, сгребла белье в кучу и, прижав его к груди, вышла из спальни.

Эмелия выбросила этот инцидент из головы, но, когда в пятницу вечером Хавьер вернулся из поездки в Кадис, сразу поняла, что у них опять какие-то проблемы. Она спустилась в каминный зал и застала мужа со стаканом виски, который определенно не был первым за сегодняшний день. Уголки его рта опустились, в глазах плескалась тьма. Эмелия заметила и ссутуленные плечи, и перекошенный галстук, и мятую рубашку.

— У тебя был трудный день?

— Можно сказать и так. — Испанец приложился к стакану. — У тебя?

— У меня все отлично. Я ездила верхом на Каллиде.

— Ты уверена, что это разумно? — нахмурился он. — А если бы ты упала?

— Я не упала. И я буду ездить только до тех пор, пока доктор не велит мне перестать.

Они немного посидели в тишине.

— Что-то не так, Хавьер?

— Ты рассказывала кому-то за пределами виллы о своей беременности? Друзьям, знакомым, кому-нибудь?

— Нет, конечно. Кому я могла рассказать? Я провожу день за днем здесь, загорая возле бассейна или катаясь на лошади кругами, пока ты занят неизвестно чем в деловых поездках, откуда неизвестно когда вернешься.

С потемневшими от гнева глазами Хавьер разложил на кофейном столике несколько газет:

— Посмотри на это. Тебе не нужно читать все, общая идея одна: воссоединение семьи Мелендес — скандал с внебрачным ребенком.

Сердце Эмелии ухнуло куда-то вбок, горло сжала невидимая липкая рука.

— Я не понимаю. Как они узнали, что я беременна? Доктор не могла никому рассказать, это было бы нарушением профессиональной этики.

— Это именно та ситуация, которой мне очень хотелось избежать. — Хавьер смахнул газеты на пол.

— У меня был неприятный разговор с Алданой несколько дней назад. Я собиралась сказать тебе, но ты задержался, и я забыла.

— Что ты ей сказала?

— Проблема в том, что сказала мне она. Алдана услышала, как меня тошнит. Она обвинила меня в том, что я вернулась, чтобы навязать тебе чужого ребенка.

— И что ты ей ответила?

— Я сказала, что ей лучше держать свое мнение при себе, если она хочет работать здесь.

— Понятно.

— Она никогда не любила меня, Хавьер. Ты прекрасно знаешь, что Алдана так и не приняла меня как твою жену. Она не позволяет мне ничего делать, ничего трогать, ничего приносить в этот идиотский мавзолей, который ты называешь своим домом. Я стараюсь быть вежливой, но не стану терпеть оскорбления.

— Я тебя понимаю. Я поговорю с ней.

— Только не увольняй ее из-за меня. — Эмелия посмотрела на свои руки. — Я же не уверена, что это она рассказала о моей беременности журналистам.

— Ты готова предоставить Алдане кредит доверия, когда все указывает на то, что она виновата?

— Хавьер, она никогда не выдавала твоих тайн прежде. На вилле сосредоточена вся ее жизнь, ей нравится работать на тебя. Вряд ли она готова рисковать своим местом.

Испанец приподнял лицо жены за подбородок, задумчиво провел подушечкой большого пальца по ее нижней губе.

— Ты слишком доверчива, querida. Даже у близких людей иногда появляются мотивы для предательства.

— Эти сплетни в газетах… — Эмелия скосила глаза на бумажную горку на полу. — Мы можем что-то сделать?

Он поднял жену на ноги, обнял за талию:

— Не волнуйся. Сплетни утихнут, как только новость перестанет быть свежей.

— Но ты веришь, что это твой ребенок? Хавьер понял, что за этим вопросом кроется нечто большее. Эмелия просила его взять на себя обязательства, которых он до сих пор успешно избегал.

Испанец и сейчас не был уверен, что готов. Кто может дать гарантии, что он не станет таким же несостоятельным родителем, как его отец? В последние несколько дней Хавьер начал осознавать, насколько понятие отцовства шире, чем простое донорство спермы. От испанца требовалось дать пожизненную клятву любви и ответственности без условий и ограничений. Его отец оказался на это не способен, после смерти матери он спихнул Хавьера нянькам и учителям, а сам продолжал жить своей жизнью как ни в чем не бывало. Ребенок, которого носила Эмелия, заслуживал лучшей судьбы, и Хавьер собирался сделать все возможное, чтобы окружить его теплом и любовью.

— Это наш ребенок, Эмелия. Я горжусь тем, что я его отец.

Эмелия порывисто обняла мужа:

— Я люблю тебя.

— Я очень рад, что ты об этом вспомнила.

— Если бы я не вспомнила, я бы влюбилась снова.

— Ты думаешь?

— Я знаю. — И она подняла голову навстречу его поцелую.

Париж нежился в бархатном тепле индейского — или, в других странах, бабьего — лета, и каждый новый день оказывался более солнечным и погожим, чем предыдущий. Первую неделю они провели в блужданиях вокруг Лувра и собора Парижской Богоматери, отдыхая в бесчисленных маленьких кафе. Большую часть времени им удавалось избегать репортеров, хотя один особо настойчивый поднялся за ними на Эйфелеву башню в надежде на интервью. Прогоняя его вниз, Хавьер прижимал жену к себе, словно стараясь своим телом прикрыть ее от любопытных глаз. Эмелия светилась изнутри, тронутая таким проявлением заботы и, как знать, может быть, любви. Иногда она замечала, как муж смотрит на нее задумчивым взглядом, как будто открывая ее для себя заново.