Песочные часы (СИ) - Романовская Ольга - Страница 4

Девочки притихли, некоторые, самые маленькие, всхлипывали. А я старалась запомнить малейшую деталь пейзажа. И не только потому, что все для меня было ново — я лелеяла мысль о побеге.

Наконец подъем кончился, и дорога побежала по относительно ровной местности.

Пустынно, голо и пустынно, будто здесь никто и не живет.

— Добро пожаловать на остров Хорс, девочки! — обернулся к нам один из солдат. — Ротики не разеваем и не скулим, скоро приедем.

Куда приедем, на горизонте нет ни намека на какое-то поселение?

Откуда оно выросло, я не поняла. Мы просто обогнули очередную каменную гряду, защищавшую от ледяных порывов ветра, и оказались у ворот крепости. Но почему ее возвели не на гряде, не на том холме над морем, а здесь, на равнине? Потом я поняла почему: строителям не нужно было господство над окружающей территорией, им важна была максимальная внутренняя и внешняя защита. Но вовсе не от врагов.

Форт опоясывал земляной вал, за ним высились известняковые стены без единой бойницы. И везде солдаты, вооруженные арбалетами. У тех, кто охранял ворота, были ружья.

Повозка остановилась. Возница соскочил с козел и предъявил человеку в серой форме с синей косой полосой на груди какую-то бумагу.

— А, новая партия, — лениво протянул тот, бегло просмотрев лист глазами. — Завози!

Заскрипели ворота, и мы миновали сначала земляной вал, а затем и недра стен крепости. Сгрузили нас на круглом дворе, по периметру обнесенном решеткой. Сгрудившись, как овцы, мы жались друг к другу, гадая, что же с нами сделают.

Прошло, наверное, полчаса, когда к нам вышла небольшая группка людей, судя по виду, гражданских, в сопровождении дюжины солдат. Скептически хмуря брови, они рассматривали нас, а потом велели солдатами проводить перед ними по пять девушек. Их бесстыдно рассматривали, щупали, делали какие-то комментарии по поводу внешности и производили первичный отбор: кого-то сразу отбраковывали в хыры (так в Арарге называли рабов, абсолютно бесправных, принадлежавших одновременно и хозяевам, и всем свободным араргцам), кого-то отводили для предметного осмотра во внутренние помещения форта.

Двор был полон рыданий, криков, иногда даже раздавались слова проклятий. Те, кто отчаянно сопротивлялись, царапали и кусали солдат, плевали в лица торговцев, немедленно становились хырами. Если такая девушка умудрялась причинить более-менее серьезный вред кому-то из араргцев, ее волокли к специальной скамье, привязывали и на глазах всех пороли. Если же обходилось без синяков и царапин, то, заработав пощечину или крепкое словцо, девушка получала в 'подарок' ошейник с железным кольцом и металлические браслеты с такими же кольцами на руки и ноги. Их надевали прямо во дворе, балахон на шнуровке и набедренную повязку (больше хырам не разрешалось носить ничего, даже женщинам) выдавали позже, очевидно, после гигиенических процедур.

Для некоторых девушек тяжкая жизнь хыры начиналась сразу же после отбора. Я видела, как конвоировавшие одну из них солдаты надругались над несчастной чуть ли не у всех на глазах. Удосужились лишь вывести ее за решетку, прижали к стене и заломили руки над головой… Для Арарга это было в порядке вещей, у хыры не надо было спрашивать согласия, она принадлежала любому аверду, то есть свободному человеку. Абсолютно бесправное существо, хуже вещи, любая провинность которой строго каралась.

Я оказалась в последней партии. Шла, не чувствуя ног от страха. Вдруг меня тоже вот так отволокут к стене и изнасилуют? И не один, а сразу двое.

Встала там, где велели. Чужой опыт заставил меня молчать и не двигаться.

От группы торговцев отделился невысокий щуплый человек в кожаной куртке на меху. Подошел ко мне вплотную, взял за подбородок, посмотрел на глаза и зубы, будто у породистой лошади, затем, велев солдату заломить мне руки за спину, потрогал грудь. Судя по ухмылке, остался доволен.

— Раздеть до рубашки, — скомандовал он.

Естественно, приказ тут же был выполнен.

Теперь меня, практически голую, придирчиво щупали трое, о чем-то переговариваясь между собой.

Араргец в кожаной куртке развернул меня спиной к себе, глянул номер и попросил принести мой опросный лист.

— Семнадцать, — радостно улыбнулся он, — самое то! Если она здорова и невинна, из нее выйдет великолепная торха, я бы сказал, элитная торха. После благоприятного осмотра врача я согласен заплатить в казну двести цейхов.

Видимо, остальные торговцы не готовы были расстаться с такой суммой денег, и я досталась человеку в кожаной куртке.

Когда меня вели внутрь казарменных помещений, в которых до отправки торговцам содержался живой товар, я, скрестив пальцы связанных рук, молилась, чтобы меня не сделали хырой. Только бы торхой! Еще тогда я инстинктивно чувствовала, что участь торхи не так печальна, как беспросветное существование хыр.

Комнатка была небольшая, без окон, начисто выбеленная. Из мебели: стул, стол, ширма, а за ширмой — простое ложе, покрытое простыней. За столом сидел человек и что-то писал в толстой амбарной книге.

— Еще одна? — лениво бросил он через плечо. — Иди за ширму и раздевайся.

Раздевайся? Куда дальше раздеваться: на мне только нижняя рубашка, белье и чулки.

Оторвавшись от своих бумаг, араргец вопросительно посмотрел на меня:

— Ну, что стоишь? Не стесняйся, я врач, меня твои прелести не интересуют. Или мне позвать солдат, чтобы они тебя держали?

Судорожно сглотнув, я отправилась за ширму. Взялась за подол рубашки, но снять не решилась.

— Давай, не задерживай меня, — врач взял странного вида перчатки и шкатулку с инструментами. — Ладно, тогда сначала просто сядь и покажи мне свое горло.

Он внимательно осмотрел мое горло, нос, глаза, кожу, сосчитал пульс, спросил, чем я болела в детстве, потом, видимо, отчаявшись, что я сделаю это сама, снял с меня рубашку и пощупал живот. Удовлетворенно кивнув, врач вернулся к столу и сделал отметки на обороте моего опросного листа, занес какие-то сведения в книгу.

Обрадованная, что все закончено, я собралась, было, одеться, но араргец остановил меня:

— Подожди, самого главного мы еще не видели. Белье снимай. Сначала верх.

Щёки покрылись пунцовыми пятнами. От смущения я замерла.

— Ты, что, никогда у врача не была? Для тебя я не мужчина, так что хватит краснеть.

Дрожащими руками я распустила ленту и сняла бюстье. Врач вслух обозначил форму груди, записал данные в оба документа, а потом тщательно осмотрел, надавливая и пощипывая, выдающую часть моего тела, поинтересовавшись, не находила ли я на груди каких-либо уплотнений. Я ответила отрицательно.

— Что ж, прекрасно! Судя по всему, ты здорова. Теперь снимай трусики и ложись на спину.

Видимо, я посмотрела на него с таким ужасом, что смогла достучаться даже до зачерствевшего на работе араргца.

— Успокойся, никто тебя насиловать не собирается, — он погладил меня по спине и сам избавил от спорного предмета одежды. — А теперь будь умницей и дай мне взглянуть.

Умницей мне пришлось быть поневоле, сама, разумеется, я не собиралась раздвигать ноги перед первым встречным, но врач был знатоком своего дела.

— Девственница, — он выпрямился и снял перчатки. — Не так уж и страшно, а? Ладно, одевайся, сейчас отдам твою карточку. В хыры тебя точно не отправят, так что можешь радоваться.

А мне было все равно, жалкая, зареванная, я лежала на этой простыне, судорожно сжимая согнутые в коленях ноги. Было мерзко.

К счастью, унижения мои на этом окончились. Меня накормили, позволили вымыться и снабдили чистой одеждой — серым платьем с разрезами на бедрах. Под него надевалась тонкая нижняя юбка; нижняя рубашка не полагалась. Лиф платья держался на шнуровке. Бюстье мне оставили прежнее, зато выдали две пары чистых трусиков. Вот и все 'приданое' торхи.

Утомленная дорогой и пережитыми событиями, я быстро заснула на общей кровати с двумя другими девушками.

Разбудили меня грубо: какой-то ангерец в поношенной одежде тряс за плечи и что-то кричал на местном наречии, которого я не знала. Видимо, он был из крестьян и никогда не покидал пределов Арарга, не общался с представителями других народов, иначе бы говорил на сойтлэ. Для некоторых, например, нашего княжества сойтлэ был родным языком, как, в прочем, для остальных народов долины Старвея, для некоторых, как Арарга, — приобретенным. Сойтлэ произошел от альвийского диалекта, а так как альвы в свое время играли огромную роль в жизни людей, то, разумеется, именно люди приобщились к их языку, а не наоборот.