Песочные часы (СИ) - Романовская Ольга - Страница 15

— Входи, — его раздраженный тон развеял самые призрачные чаяния.

Потупившись, покорно сложив руки на животе, я переступила порог и опустилась на колени — все равно потребует это сделать. Глаза вперились в бардово-золотой ворс ковра, выхватив краешек растительного узора.

— Изображаешь покорность? — он подошел и вскинул мой подбородок, заставив посмотреть на себя. — Раскаянья я не вижу. Похоже, ты совсем не сожалеешь о случившемся. Наказание было слишком мягким? Зеленоглазка, я задал вопрос!

Я вздрогнула и испуганно взглянула на него, нервно облизнув губы: во второй руке норна была та самая плеть. Видимо, сейчас он изобьет меня повторно, без свидетелей и с большей жестокостью.

— Советую отвечать, когда я спрашиваю, — виконт больно запрокинул мне голову. — Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Оскорбила моего гостя. В моем доме. В моем присутствии. Будучи моей торхой. Часть тени этого оскорбления ложится и на меня, как на твоего хозяина. Знаешь, что я должен был с тобой сделать?

Свист рассекаемого плетью воздуха заставил меня закрыть глаза. Но удара не последовало.

— Ты не имеешь права в чем-то упрекать, обвинять, а, тем более, оскорблять норна. Любого норна. За публичное оскорбление аверда тоже полагается наказание, — хозяин отпустил меня и начал расхаживать по комнате, поигрывая плетью. — Ты должна молчать, что бы они говорили и ни делали. Законом тебе дозволяется сопротивляться только в двух случаях: если кто-то из них попытается овладеть тобой силой или покалечить. Но и здесь ты должна позвать на помощь кого-то из моих людей. Тебе повезло, что ты не причинила Анафу никакого вреда, а то бы познакомилась с моим палачом. Кричала бы так, что в соседней деревне было слышно. И не факт, что после этого осталась бы торхой. Между прочим, — он остановился напротив меня, — за оскорбление торхой норна положено от десяти до сорока ударов плетью, а ты отделалась семью. К тому же их смягчала одежда, хотя пороть тебя следовало обнаженной. Цени мою доброту.

Я покорно поцеловала подставленную руку.

Сорок ударов плетью я бы не вынесла…

— Надеюсь, подобное больше не повторится?

— Да, хозяин, — прошептала я.

— Свободна!

Не веря, что так легко отделалась, я встала и, поклонившись, выскользнула за дверь.

Через неделю после моего наказания должен был состояться праздник в честь начала уборки урожая, я планировала пойти туда вместе со слугами, даже со дня на день хотела попросить разрешения у хозяина, но теперь, похоже, на моих походах на деревенский рынок и по другим служебным надобностям можно было поставить крест. А я-то так хотела побывать в городе, вернее, скажем иначе — мне периодически жизненно необходимо было бывать в городе. Да и на праздник хотелось: все там будут, а я останусь сидеть в своей башне, призраком бродить по замку. Даже виконт к себе не позовет: через два дня он куда-то уезжает, мельком обмолвился. А вдруг возьмет с собой, он ведь говорил, что торха должна повсюду следовать за хозяином.

Перестилая постель в спальне норна, тщательно смахивая пыль с мебели, меняя полотенца в ванной и доливая благовония (Сара выдавала их под личную ответственность, специальным нестираемым мелком ставила зарубку на сосуде, а потом строго проверяла, не поддалась ли служанка соблазну украсть немного для своих нужд), я думала, стоит ли вообще заводить разговор на тему праздника.

Хозяин не звал меня несколько дней, что-то писал ночами в своем кабинете. Один раз вроде бы желал со мной уединиться, но, видимо, мой изможденный вид отбил всякую охоту. Я была ему благодарна: спина болела, я одна-то спала с трудом. Много плакала, чувствовала себя разбитой, да еще эти ежемесячные мучения, на нервной почве пришедшие раньше срока…

Заслышав шаги, я вздрогнула, прижав к груди стопку полотенец.

Я не смогу, не умею я просить. Да и страшно. Может, и не стоит вовсе? Ничего, посижу в башне одна, подумаю о своей горестной жизни…

Снова встало перед глазами лицо матери, вспомнился дом… Если бы не война, я бы уже окончила школу, к свадьбе готовилась. Мы бы с Иахимом ели ягодное мороженое, любовались закатами. Он бы меня в первый раз поцеловал… Всего этого меня безжалостно лишили. Хорошо, хоть я не любила Иахима, просто привязалась, как к другу, а то бы точно наложила на себя руки.

Всхлипнув, я положила полотенца на место, наклонилась, поправляя баночки на полочках, проверила, до блеска ли оттерли ванную хыры.

Тоска, мертвой хваткой вцепившись в горло, не отпускала. Не выдержав, я села и, уткнувшись в бортик ванной, разрыдалась. Беззвучно, я привыкла, что здесь можно плакать только так, не привлекая внимания своими рыданиями.

Кевар, как я хочу обратно в Кевар! Я не желаю быть вещью, чьей-то игрушкой, я хочу к отцу, маме, подругам! Хочу стоять за прилавком в папиной лавке, щупать отрезы тканей, вдыхать их запах, хочу печь вместе с нашей кухаркой яблочно-ягодный пирог, хочу поехать с компанией друзей загород, покататься на лодке, посидеть среди высокой травы, намазывая на хлеб взбитый с малиной творог. Я хочу домой!!!

— Зеленоглазка? Лей? — при звуке его голоса я разрыдалась еще больше.

Что ему нужно от меня, зачем он меня мучает? Неужели в Арарге так мало женщин, что требуется похищать их у родных, надевать на них ошейники, унижать, принуждать быть ласковыми? Почему они не делают это с араргками, есть же, в конце концов, женщины, которые сделают за деньги все, что хочет мужчина. Я как-то видела одну такую, да и в городе были такие дома, в которые ходили, чтобы развлечься, а нам, девушкам, строго-настрого запрещали даже проходить мимо.

Зачем ему я????

— Что случилось?

Я вздрогнула, когда хозяин обнял меня и поднял на ноги. Потянулась за мешком с грязным бельем, чтобы откланяться и уйти, сбежать в прачечную, но виконт буквально выволок меня из ванной и усадил на кровать.

Нет, я не желаю, чтобы он успокаивал меня подобным образом!

Но виконт просто налил и протянул мне стакан воды:

— Выпей и успокойся. Что там у тебя случилось?

Вроде бы норн не сердится, вроде бы беспокоится. Но не обо мне — о своей игрушке, на меня ему наплевать.

— Ничего, хозяин, простите. Я сейчас быстро закончу уборку. Если угодно, я могу прийти позже, — сделав несколько глотков, я встала, прошла в ванную и тщательно вымыла стакан.

— Мне угодно знать, почему ты плакала. Кто-то тебя обидел?

Я отрицательно покачала головой.

Может, стоит спросить его о празднике? У него хорошее настроение, он может позволить…

— Хозяин, а можно мне… Наверное, мне отныне запрещено покидать стены замка? — упавшим голосом вымолвила я, заранее приготовившись к положительному ответу.

— Так вот в чем дело! — рассмеялся Тиадей и привлек меня к себе. — Хочешь вместе со всеми на праздник начала сбора урожая? Это очень хорошо, что ты понимаешь, что не достойна пойти туда и должна быть наказана.

Я кивнула, безропотно позволяя ослабить шнуровку платья. Ну да, столько дней воздержания… И ему, наверняка, абсолютно плевать на мои желания, на то, что у меня болит живот и что я только что постелила новые простыни. Надеюсь, ему хоть противно станет, когда он увидит, что со мной сегодня спать нельзя?

Но хозяин ограничился моей грудью и, запустив пальцы под бюстье, неожиданно произнес то, чего я не ожидала услышать:

— Я ведь могу и отпустить тебя. А, зеленоглазка, ты очень хочешь на праздник? Попроси!

Виконт отпустил меня и, отойдя, сел в кресло.

Поправив сползшее белье и заново зашнуровать платье (теперь я знала, почему для него был выбран именно такой фасон: все для удобства и услаждения хозяина), я подошла к Тиадею, опустилась перед ним на колени и прикоснулась губами к руке:

— Хозяин, смиренно прошу Вас отпустить меня. Обещаю не делать ничего, что могло бы опорочить Ваше имя.

Теплая ладонь легла мне на макушку:

— Я отпускаю тебя, Лей.

Не веря своему счастью, я подняла на него глаза: нет, не шутит.