Труды дня - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 40

— Кусочек краски облегчил бы мне душу, — жалобно сказал мистер Уардроп. — Я знаю, половина труб конденсатора сдвинута с места, один Бог знает, как далёк от точности двигатель и как нам нужен новый воздушный насос, а большой паровой котёл течёт, словно сито, — и куда ни погляжу, одно хуже другого, но краска все равно что одежда для человека, а у нас её почти нет.

Шкипер откопал откуда-то старую, липкую краску отвратительного зеленого цвета, которую употребляли для парусных судов, и мистер Уардроп щедро покрыл ею машины, чтобы возбудить в них уважение к себе.

Что касается его лично, то чувство это возвращалось к нему с каждым днём, так как теперь он постоянно обвивал себе бедра материей, но экипаж, которому пришлось работать под его началом, не разделял этих чувств. Законченный труд удовлетворял мистера Уардропа. Ему хотелось плыть в Сингапур и отправиться домой поскорее, не заботясь о мести, чтобы показать свои машины собратьям по ремеслу, но экипаж и капитан воспротивились этому. Им ещё не удалось вернуть себе чувство собственного достоинства.

— Было бы безопаснее сделать, как вы говорите, пробное испытание, но нищие не могут быть разборчивы, решимся сразу. Если удастся развести пары, то есть ещё надежда на спасение — на возможность спасения.

— Сколько нужно вам времени, чтобы развести пары? — спросил шкипер.

— Бог знает! Четыре часа, день, полнедели…

— Сначала надо убедиться в возможности, не можем же мы остановиться, пройдя полмили!..

— Клянусь душой и телом, ведь мы и так развалина! Но мы могли бы добраться до Сингапура.

— Мы погибнем у Пиланг-Ватаи, но там же потом и можем быть спасены, — послышался ответ, сказанный голосом, не допускавшим возражений. — Это моё судно — и за восемь месяцев было время обдумать все.

Никто не видел, как отплыл «Галиотис», хотя многие слышали. Он отплыл в два часа утра, перерубив канаты, машины подняли оглушительный шум, разнёсшийся далеко по морю; нельзя сказать, чтобы этот звук доставил большое удовольствие экипажу. Мистер Уардроп отёр слезу, когда услышал эту новую песню машины.

— Она лепечет что-то, она лепечет что-то, — прохныкал он. — Это голос сумасшедшего.

И если у машин есть души, как это думают их хозяева, он был совершенно прав. Тут были крики и шум, рыдания и взрывы болтливого хохота, безмолвие, во время которого напряжённый слух старался уловить ясную ноту, и мучительные удваивания там, где должен быть один низкий звук. Среди винтов пробегал ропот, слышались предупреждения, а болезненное трепетание сердца гребного винта говорило, что он требует исправления.

— Как она это делает? — сказал шкипер.

— Она движется, но она разрывает мне сердце. Чем скорее мы будем в Пиланг-Ватаи, тем лучше. Она безумна, и мы разбудим весь город.

— А как насчёт её безопасности?

— Что мне за дело до её безопасности! Она сошла с ума! Послушайте только! Конечно, нигде не задевает, но разве вы не слышите?..

— Только бы шла, остальное мне решительно все равно, — сказал шкипер.

Судно шло, таща за собой громадное количество водорослей. С двух медленных узлов в час оно торжественно поднялось до четырех. При дальнейшем ускорении хода стойки опасно дрожали, и машинное отделение наполнялось паром. Утро застало судно вдали от суши, заметная рябь виднелась из-под его кормы, но внутренности его горько жаловались. Вдруг, как будто вызванное шумом, по пурпуровому морю быстро пронеслось тёмное небольшое лёгкое судно — проа, — похожее на сокола; из любознательности оно подошло вплотную к «Галиотису» и осведомилось, не находится ли он в безнадёжном состоянии? Известно, что суда, даже пароходы белых людей, погибали в этих водах, и честные малайские и яванские торговцы иногда помогали им по-своему. Но на этом судне не было дам и хорошо одетых офицеров. Люди — белые, голые и свирепые — кишели на его бортах, некоторые с раскалёнными прутьями, другие с большими молотами; они набросились на невинных чужестранцев и, прежде чем кто-либо мог сказать, что случилось, завладели лёгким судном, законные владельцы которого очутились в воде. Спустя полчаса груз проа — саго, трепанги и сомнительный компас — был на «Галиотисе». Два громадных треугольных паруса последовали за грузом и были прилажены к оголённым мачтам «Галиотиса».

Паруса поднялись, вздулись, наполнились, и пустое паровое судно пошло по ветру. Паруса придали ему три узла в час. Чего лучшего могли желать люди? Но если и раньше вид «Галиотиса» был печален, то новое приобретение сделало его ещё более ужасным. Представьте себе почтённую подёнщицу в трико танцовщицы, пьяную, и, шатаясь, идущую по улицам — и вы получите некоторое смутное представление о виде этого грузового судна в девятьсот тонн, оснащённого, как шхуна, колебавшегося под своей оснасткой и с шумом бешено несущегося по глубокому морю. Это удивительное путешествие под парусами продолжалось, а экипаж блестящими глазами в отчаянии смотрел через борт, непричёсанный, небритый, постыдно раздетый.

В конце третьей недели «Галиотис» показался в виду Питанг-Ватаи, гавань которого представляет собой наблюдательный пункт для морского патруля, следящего за ловлей жемчуга. Здесь канонерки остаются целую неделю перед отправлением в дальнейший путь. На Питанг-Ватаи нет селения, только поток воды, несколько пальм и гавань, в которой можно безопасно укрываться, пока не уляжется первая ярость западно-восточного муссона. Они увидели низкий коралловый берег с кучей заготовленного побелевшего угля, покинутые хижины моряков и флагшток без флага.

На следующее утро «Галиотиса» не было — только маленькая проа качалась под тёплым дождём у устья гавани; её экипаж жадными глазами наблюдал за дымом канонерки на горизонте.

Несколько месяцев спустя в одной английской газете появилась краткая заметка, сообщавшая, что канонерка одной иностранной державы потерпела аварию, наткнувшись на полном ходу на обломки затонувшего судна в устье какой-то отдалённой гавани.