Свет погас - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 29

Но Нильгау на сей раз запел «Ноктюрн для Джулии» Геррика, и Дик, не дав ему закончить, вновь появился на пороге, не вполне одетый, но совершенно спокойный, невозмутимый и жаждущий выпивки. Его порыв нахлынул и иссяк, подобно тому, как у форта Килинг за приливом неотвратимо следует отлив.

Глава IX

Всю следующую неделю Дик не притрагивался к работе. Наконец снова наступило воскресенье. Этого дня он всякий раз ожидал с робостью и нетерпением, но с тех пор как рыжеволосая нарисовала его портрет, он ощущал в душе гораздо более робости, чем нетерпения.

Выяснилось, что Мейзи решительно отринула его совет серьёзно заняться рисунком. Она горячо увлеклась нелепой затеей написать «прелестную головку». Дик не без труда сдержал досаду.

— Тогда что толку давать тебе советы? — сказал он язвительно.

— Но ведь я пишу картину — настоящую картину, и я уверена, что Ками позволит мне выставить её в Салоне. Надеюсь, ты не против?

— Нет, отчего же. Но ведь ты не успеешь к открытию выставки.

Мейзи несколько смутилась. Ей стало не по себе.

— Из-за этой выставки мы уезжаем во Францию на месяц раньше, чем предполагалось. Здесь я только подготовлю эскиз для картины, а закончу в студии Ками.

У Дика замерло сердце, и он готов был в негодовании развенчать свою королеву, хотя она всегда безупречна. «Именно теперь, когда я возомнил, будто мне удалось чего-то достичь, она уезжает ловить журавля в небе. Этак и рехнуться недолго!»

Но спорить не приходилось, потому что рыжеволосая была тут как тут, в мастерской. И Дик ограничился лишь взглядом, полным неизъяснимой укоризны.

— Жаль, — сказал он, — по-моему, ты совершаешь ошибку. Но какую же картину ты задумала написать?

— Свой замысел я почерпнула из одной книги.

— Это уже плохо. Никак не годится писать картины по книгам. И кроме того…

— Дело было так, — объяснила рыжеволосая, стоя у него за спиной. — Я читала Мейзи вслух «Град беспросветной ночи». Вы знаете эту книгу?

— Более или менее. Боюсь, что я высказался опрометчиво. Там есть живописные места. Что же пленило её воображение?

— Образ Меланхолии:

В голосе девушки звучало ленивое презрение, которого она даже не пыталась скрыть. Дик поморщился.

— Но ведь это уже сделал один скромный художник, некто Дюрер, — сказал он. — Как там говорится в стихах?

С таким же успехом можно заново писать «Гамлета». Пустая трата времени.

— Ничего подобного, — возразила Мейзи, со стуком ставя на стол чашки как бы в подтверждение своих слов. — Я непременно это сделаю. Неужто тебе не ясно, что за великолепное получится произведение?

— Да какая, к черту, может быть работа без достаточной подготовки? Заимствовать сюжет всякий дурак сумеет. Нужна подготовка, чтоб осуществить замысел, — подготовка и убеждённость, а не бездумная погоня за случайной прихотью.

Дик процедил эти слова сквозь зубы.

— Ты попросту ничего не понимаешь, — сказала Мейзи. — А я полагаю, что мне это удастся.

И снова за спиной у Дика зазвучал голос:

Сдаётся мне, что Мейзи намерена изобразить на картине самое себя.

— Восседающей на троне из своих же отвергнутых картин? И не подумаю, милая моя. Меня пленил замысел как таковой. Тебе, Дик, не по душе прелестные головки. И едва ли ты способен их изобразить. Ты обожаешь только кровь и трупы.

— Это уже прямой вызов. Если ты способна изобразить Меланхолию, а не просто печальную женскую головку, то я способен на большее и докажу это. Много ли ты вообще смыслишь в Меланхолиях?

Теперь уж Дик был совершенно убеждён, что на свете не много найдётся людей несчастнее его.

— Она была женщина, — сказала Мейзи, — и долго страдала, пока чаша страданий не переполнилась. Тогда она начала надо всем этим смеяться, а я решила нарисовать её и отдать картину в Салон.

Рыжеволосая девушка встала и, посмеиваясь, вышла за дверь.

Дик бросил на Мейзи покорный и безнадёжный взгляд.

— Не будем говорить о картине, — сказал он. — Но ты и впрямь хочешь вернуться к Ками за месяц до срока?

— Я должна, чтобы вовремя закончить картину.

— И это единственное, чего ты хочешь?

— Конечно. Оставь глупости, Дик.

— Но ведь у тебя нет способностей. Есть лишь кое-какие мыслишки да мелочные побуждения. Просто непостижимо, откуда в тебе столько упорства, что ты вот уж десять лет ни о чем, кроме работы, думать не можешь. Итак, ты уезжаешь — на целый месяц раньше?

— Этого требует моя работа.

— Твоя работа — тьфу!.. Но нет, извини, я не хотел тебя обидеть. Пусть так, дорогая. Конечно, твоя работа этого требует, а я… я лучше прощусь с тобой до будущего воскресенья.

— Ты даже не выпьешь чаю?

— Нет, спасибо. Ведь ты позволишь мне уйти, дорогая? Тебе же от меня ничего не нужно, а заниматься рисунком бесполезно.

— Лучше бы ты остался, и мы поговорили бы о моей картине. Когда хоть одна-единственная картина имеет успех, это непременно привлекает внимание ко всем остальным. Я убеждена, что у меня есть удачные работы, только их никто не замечает. И напрасно ты так грубо их разругал.

— Прости меня. Мы ещё поговорим о Меланхолии как-нибудь в воскресный день. Таких дней будет ещё четыре — да, один, два, три, четыре, — а потом ты уедешь. До свиданья, Мейзи.

Мейзи в задумчивости стояла у окна до тех пор, пока не вернулась её подруга, которая была чуть бледнее обычного.

— Дик ушёл, — сказала Мейзи. — А я как раз собралась поговорить с ним о своей картине. Но он только о себе думает, не так ли?

Подруга открыла было рот, словно хотела что-то сказать, но тут же снова сомкнула губы и продолжала читать про себя «Град беспросветной ночи».

А Дик тем временем расхаживал в Парке вокруг дерева, которому уже не первое воскресенье изливал душу. Он ругался на чем свет стоит, и чувствуя, что английский язык бессилен выразить всю его ярость, стал сетовать на арабском, который как нарочно предназначен для изъявления горестных чувств. Он был недоволен наградой, полученной за долготерпеливое повиновение; в равной мере он был недоволен собой; и прошло немало времени, прежде чем он убедил себя, что королева всегда безупречна.