Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения

Киплинг Редьярд Джозеф

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 3

Изменить размер шрифта:

СТИХИ О ТРЕХ КОТИКОЛОВАХ

Перевод В. и М. Гаспаровых

В японских землях, где горят

бумажные фонари,

У Бладстрит Джо на всех языках

болтают и пьют до зари.

Над городом веет портовый шум,

и не скажешь бризу, не дуй!

От Иокогамы уходит отлив,

на буй бросая буй.

А в харчевне Циско вновь и вновь

говорят сквозь водочный дух

Про скрытый бой у скрытых скал,

Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,

а «Штральзунд» стоял против двух.

Свинцом и сталью подтвержден, закон Сибири скор.

Не смейте котиков стрелять у русских Командор!

Где хмурое море ползет в залив меж береговых кряжей,

Где бродит голубой песец, там матки ведут голышей.

Ярясь от похоти, секачи ревут до сентября,

А после неведомой тропой уходят опять в моря.

Скалы голы, звери черны, льдом покрылась мель,

И пазори играют в ночи, пока шумит метель.

Ломая айсберги, лед круша, слышит угрюмый бог,

Как плачет лис и северный вихрь трубит в свой снежный рог.

Но бабы любят щеголять и платят без помех,

И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех.

Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет,

Но даст американец-вор им сто очков вперед.

Под русским флагом шел «Сполох», а звездный лежал в запас,

И вместо пушки труба через борт — пугнуть врага в добрый час.

(Они давно известны всем — «Балтика», «Штральзунд», «Сполох»,

Они триедины, как сам Господь, и надо петь о всех трех.)

Сегодня «Балтика» впереди — команда котиков бьет,

И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет.

Пятнадцать тысяч отменных шкур — ей-богу, куш не плох,

Но, выставив пушкой трубу через борт, из тумана вышел «Сполох».

Горько бросить корабль и груз — пусть забирает черт! —

Но горше плестись на верную смерть во Владивостокский порт

Забывши стыд, как кролик в кусты, «Балтика» скрыла снасть,

И со «Сполоха» лодки идут, чтоб краденое красть.

Но не успели они забрать и часть добычи с земли,

Как крейсер, бел, как будто мел, увидели вдали:

На фоке плещет трехцветный флаг, нацелен пушечный ствол,

От соли была труба бела, но дым из нее не шел.

Некогда было травить якоря — да и канат-то плох,

И, канат обрубив, прямо в отлив гусем летит «Сполох».

(Ибо русский закон суров — лучше пуле подставить грудь,

Чем заживо кости сгноить в рудниках, где роют свинец и ртуть)

«Сполох» не проплыл и полных двух миль, и не было залпа вслед;

Вдруг шкипер хлопнул себя по бедру и рявкнул в белый свет:

«Нас взяли на пушку, поймали на блеф — или я не Том Холл!

Здесь вор у вора дубинку украл и вора вор провел!

Нам платит деньги Орегон, а мачты ставит Мэн,

Но нынче нас прибрал к рукам собака Рубен Пэн!

Он шхуну смолил, он шхуну белил, за пушки сошли два бревна,

Но знаю я «Штральзунд» его наизусть — по обводам это она!

Встречались раз в Балтиморе мы, нас с ним дважды видал

Бостон, Но на Командоры в свой худший день явился сегодня он —

В тот день, когда решился он отсюда нам дать отбой, —

С липовыми пушками, с брезентовою трубой!

Летим же скорей за «Балтикой», спешим назад во весь дух,

И пусть сыграет Рубен Пэн — в одиночку против двух!»

И загудел морской сигнал, завыл браконьерский рог,

И мрачную «Балтику» воротил, что в тумане шла на восток.

Вслепую ползли обратно в залив меж водоворотов и скал,

И вот услыхали: скрежещет цепь — «Штральзунд» якорь свой выбирал.

И бросили зов, ничком у бортов, с ружьями на прицел.

«Будешь сражаться, Рубен Пэн, или начнем раздел?»

Осклабился в смехе Рубен Пэн, достав свежевальный нож

«Да, шкуру отдам и шкуру сдеру — вот вам мой дележ!

Шесть тысяч в Иеддо я везу товаров меховых,

А божий закон и людской закон — не северней сороковых!

Ступайте с миром в пустые моря — нечего было лезть!

За вас, так и быть, буду котиков брать, сколько их ни на есть».

Затворы щелкнули в ответ, пальцы легли на курки —

Но складками добрый пополз туман на безжалостные зрачки.

По невидимой цели гремел огонь, схватка была слепа,

Не птичьей дробью котиков бьют — от бортов летела щепа.

Свинцовый туман нависал пластом, тяжелела его синева —

Но на «Балтике» было убито три и на «Штральзунде» два.

Увидишь, как, где скрылся враг, коль не видно собственных рук?

Но, услышав стон, угадав, где он, били они на звук.

Кто Господа звал, кто Господа клял, кто Деву, кто черта молил —

Но из тумана удар наугад обоих навек мирил.

На взводе ухо, на взводе глаз, рот скважиной на лице,

Дуло на борт, ноги в упор, чтобы не сбить прицел.

А когда затихала пальба на миг — руль скрипел в тишине,

И каждый думал «Если вздохну — первая пуля мне».

И вот они услыхали хрип — он шел, туман скребя, —

То насмерть раненный Рубен Пэн оплакивал себя.

«Прилив пройдет сквозь Фанди Рейс, проплещет налегке,

А я не пройду, не увижу следов на темном сыром песке.

И не увижу я волны, и тралеров, тронутых ей,

И не увижу в проливе огней на мачтах кораблей.

Гибель мою в морском бою, увы, я нынче нашел,

Но есть божий закон и людской закон, и вздернут тебя, Том Холл!»

Том Холл стоял, опершись на брус: «Ты сам твердить привык:

Божий закон и людской закон — не северней сороковых!

Предстань теперь пред божий суд — тебе и это честь!

А я утешу твоих вдов, сколько их ни на есть».

Но заговоренное ружье вслепую со «Штральзунда» бьет,

И сквозь мутный туман разрывной жакан ударил Тома в живот.

И ухватился Том Холл за шкот, и всем телом повис на нем,

Уронивши с губ: «Подожди меня, Руб, — нас дьявол зовет вдвоем.

Дьявол вместе зовет нас, Руб, на убойное поле зовет,

И пред Господом Гнева предстанем мы, как котик-голыш предстает.

Ребята, бросьте ружья к чертям, было время счеты свести.

Мы отвоевали свое. Дайте нам уйти! Эй, на корме, прекратить огонь! «Балтика», задний ход!

Все вы подряд отправитесь в ад, но мы с Рубом пройдем вперед!»

Качались суда, струилась вода, клубился туманный кров,

И было слышно, как капала кровь, но не было слышно слов.

И было слышно, как борта терлись шов о шов,

Скула к скуле во влажной мгле, но не было слышно слов.

Испуская дух, крикнул Рубен Пэн: «Затем ли я тридцать лет

Море пахал, чтобы встретить смерть во мгле, где просвета нет?

Проклятье той работе морской, что мне давала хлеб, —

Я смерть вместо хлеба от моря беру, но зачем же конец мой слеп?

Чертов туман! Хоть бы ветер дохнул сдуть у меня с груди

Облачный пар, чтобы я сумел увидеть синь впереди!»

И добрый туман отозвался на крик: как парус, лопнул по шву,

И открылись котики на камнях и солнечный блеск на плаву.

Из серебряной мглы шли стальные валы на серый уклон песков,

И туману вслед в наставший свет три команды бледнели с бортов.

И красной радугой била кровь, пузырясь по палубам вширь,

И золото гильз среди мертвецов стучало о планширь,

И качка едва ворочала тяжесть недвижных тел, —

И увидели вдруг дела своих рук все, как им бог велел.

Легкий бриз в парусах повис между высоких рей,

Но никто не стоял там, где штурвал, легли три судна в дрейф.

И Рубен в последний раз захрипел хрипом уже чужим.

«Уже отошел? — спросил Том Холл. — Пора и мне за ним».

Глаза налились свинцовым сном и по дальнему дому тоской,

И он твердил, как твердят в бреду, зажимая рану рукой:

«Западный ветер, недобрый гость, солнце сдувает в ночь.

Красные палубы отмыть, шкуры грузить — и прочь!

«Балтика», «Штральзунд» и «Сполох», шкуры делить на троих!

Вы увидите землю и Толстый Мыс, но Том не увидит их.

На земле и в морях он погряз в грехах, черен был его путь,

Но дело швах, после долгих вахт он хочет лечь и уснуть.

Ползти он готов из моря трудов, просоленный до души, —

На убойное поле ляжет он, куда идут голыши.

Плывите на запад, а после на юг — не я штурвал кручу!

И пусть есиварские девки за Тома поставят свечу.

И пусть не привяжут мне груз к ногам, не бросят тонуть в волнах —

На отмели заройте меня, как Беринга, в песках.

А рядом пусть ляжет Рубен Пэн — он честно дрался, ей-ей, —

И нас оставьте поговорить о грехах наших прошлых дней!..»

Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах.

Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг — на парусах.

Путь будет прост лишь при свете звезд для опытных пловцов:

С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов.

Свет этих вех ясен для всех, а браконьерам вдвойне

В пору, когда секачи ведут стаю среди камней.

В небо торос, брызги до звезд, черных китов плеск,

Котик ревет — сумерки рвет, кроет ледовый треск.

Мчит ураган, и снежный буран воет русской пургой —

Георгий Святой с одной стороны и Павел Святой — с другой!

Так в шквалах плывет охотничий флот вдали от берегов,

Где браконьеры из года в год идут на опасный лов.

А в Иокогам е сквозь чад твердят,

сквозь водочный дух вслух

Про скрытый бой у скрытых скал,

Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,

а «Штральзунд» стоял против двух.