Рикша-призрак - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 14

— Окончательно. Мы хлопочем уже о помещении.

Отис Айир «остолбенел», по словам м-с Хауксби, рассказывавшей о происшедшем м-с Маллови.

— Он вёл себя как пони капитана Керрингтона, — сердито говорила м-с Хауксби. — Или даже скорее как осел на последней процессии Гимхана. Упёрся передними ногами и не хотел сделать ни шага дальше. Полли, мой мужчина начинает разочаровывать меня. Что мне делать?

Обыкновенно м-с Маллови нелегко было удивить чем-нибудь, но в этот раз она широко открыла глаза.

— Вы провели его уже так далеко, — сказала она. — Поговорите с ним, спросите, что это значит.

— Непременно. Сегодня, на танцевальном вечере.

— Нет, нет! Ни в коем случае за танцами, — предостерегла м-с Маллови. — Мужчины никогда не бывают сами собой во время танцев. Подождите лучше до завтрашнего утра.

— Невозможно. Если уж он пришёл в такое настроение, нельзя терять больше ни одного дня. Вы будете? Нет? Так подождите меня, дорогая. Я ни в каком случае не останусь после ужина.

М-с Маллови ждала весь вечер, глядя задумчиво и внимательно на огонь, и временами улыбалась сама себе.

— О! О! О! Этот человек идиот! Настоящий идиот! Я в отчаянии, что познакомилась с ним! — М-с Хауксби ворвалась к м-с Маллови среди ночи, чуть не плача.

— Ради Бога, что случилось? — Но глаза её ясно говорили, что она уже заранее знала ответ.

— Что случилось! Спросите, что не случилось! Он был там. Я подошла к нему и сказала: «Ну, теперь объясните, что все это значит?» Не смейтесь, пожалуйста, дорогая, я не могу выносить этого. Мы сели в отдалении от всех, и я снова потребовала объяснения. И он сказал… О! У меня не хватает терпения говорить с такими идиотами! Вы знаете, что я сказала ему, что намерена поехать в Дарджилинг на следующий год? Мне решительно все равно, где быть. Я привыкла переезжать с места на место. Он начал говорить, и так многословно, о том, что не будет больше заботиться о повышении, потому что… Потому что он может быть назначен в провинцию, далеко от Дарджилинга, а его округ, где живут эти создания, в одном дне расстояния…

— А-а-хх! — протянула м-с Маллови тоном, вмещающим в себя целый лексикон.

— Слышали ли вы что-нибудь подобное этакой бессмыслице? И это все, что вышло из моих стараний! Ведь я могла сделать для него все! Все на свете! Ведь с моей помощью он мог пройти хоть на край света. Ведь я его создала, не так ли, Полли? Разве я не создала этого человека? Разве он не обязан мне всем? И вместо благодарности испортить мне все именно в ту минуту, когда дело так хорошо наладилось, ну разве это не безумие!

— Только немногие мужчины способны оценить вашу преданность.

— О, Полли! Не смейтесь надо мной. Я презираю всех мужчин с этой минуты. Я готова убить его! Какое право имеет этот человек… эта тварь, которую я вытащила из грязи, любить меня?

— А он любит?

— Любит. Я не помню половины того, что он сказал, я была так взбешена. О, но эта нелепость все-таки случилась! Я не могу смеяться, потому что готова, скорее, кричать от ярости. Он нёс околесицу, а я бесилась. Боюсь, что мы страшно шумели в нашем уединённом углу. Поддержите моё достоинство, дорогая, если завтра будет об этом кричать вся Симла. Затем он в пылу своего красноречия наклонился вперёд и… — я уверена, что этот человек сумасшедший, — и поцеловал меня.

— Нравственность, не заслуживающая упрёка, — промурлыкала м-с Маллови.

— Все они такие были, такие и будут! Но что это был за бессмысленный поцелуй. Я уверена, что он никогда в жизни не поцеловал ни одной женщины. Я откинула голову назад, и что-то такое скользнуло, клюнуло в самый подбородок… сюда… — М-с Хауксби слегка ударила веером по своему маленькому мужскому подбородку. — Я пришла в ярость и сказала ему, что он не джентльмен, что я жалею, что встретилась с ним, и тому подобное. Но он был так подавлен, что я не могла даже больше сердиться. Потом я пошла прямо к вам.

— Было это до или после ужина?

— О, раньше… гораздо раньше ужина. Но правда это ужасно?

— Дайте подумать… До завтра я не скажу вам ничего. Утро вечера мудрёнее.

Утром пришёл слуга и принёс великолепный букет роз м-с Хауксби для сегодняшнего бала.

— Он не считает себя достаточно наказанным, — сказала м-с Маллови. — Что там за записочка в середине?

М-с Хауксби развернула изящно сложенную записку — тоже результат её обучения Отиса, — прочла её и трагически простонала:

— Окончательно свихнулся! Стихи! Его собственные, как вы думаете? О, и я потратила столько труда и возлагала столько надежд на такого слезливого дурака!

— Нет. Это из сочинения м-с Браунинг и, принимая во внимание события, как говорит Джек, прекрасный выбор. Слушайте.

М-с Маллови начала читать чувствительное любовное стихотворение, но м-с Хауксби прервала её:

— Я не могу! Не могу, не могу!

Глаза её наполнились слезами.

— На это нельзя даже сердиться. Это все так печально.

— Во всяком случае, он ничем вас не компрометирует, — сказала м-с Маллови. — Решительно ничем. По опыту я знаю, что мужчины прибегают к стихам, когда собираются обратиться в бегство. Подобно лебедю, который поёт, как вы знаете, перед смертью.

— Полли, вы нисколько не сочувствуете мне.

— Не сочувствую? Разве это уж так ужасно? Если он несколько ранил ваше тщеславие, то уж вы, конечно, гораздо сильнее ранили его душу.

— О, никогда, никогда нельзя понять мужчин! — проговорила м-с Хауксби.

БЯ-А, БЯ-А, ЧЁРНАЯ ОВЦА

ПЕРВАЯ КОРЗИНА

Айя, хамаль и Мита, грязный, толстый мальчуган в красном с золотом тюрбане, уложили Понча в постель. Юди, уже закрытая занавесками от москитов, почти засыпала. Пончу было позволено не ложиться до обеда. Многие привилегии были даны Пончу за последние десять дней. Много доброты и снисходительности проявляли окружающие ко всем его шумным и беспокойным выходкам. Теперь он сидел на краю постели и преспокойно болтал голыми ногами.

— Понч-бэбэ ляжет спать? — вопросительно намекнула айя.

— Нет, — ответил Понч. — Понч-бэбэ будет слушать сказку о Рэнни, который превратился в тигра. Мита будет рассказывать, хамаль спрячется за дверь и будет реветь, как тигр, когда будет нужно.

— Но мы разбудим Юди-бэбэ, — пробовала возразить айя.

— Юди-бэбэ не спит, — пропищал тоненький голосок из-за занавески. — «Жил был в Дели Рэнни…» Говори дальше, Мита, — и она спала уже, когда Мита начал рассказывать сказку. Никогда ещё не исполнялась просьба Понча о сказке с такой готовностью, как сегодня.

Он сидел и размышлял, а хамаль рычал, как тигр, во всех углах комнаты.

— Будет! — властно остановил Понч. — Почему не идёт папа, чтобы сказать, что пришёл дать мне пут-пут?

— Понч-бэбэ уезжает, — сказала айя. — На будущей неделе Понча-бэбэ уже не будет, и некому будет брать меня за волосы. — Она смотрела грустно на мальчика-хозяина, который был очень дорог её сердцу.

— По железной дороге? — спросил Понч, вставая на постели. — До самого Нассика, где живёт Ренни-тигр?

— Нет, в этом году не в Нассик, маленький сахиб, — сказал Мита, сажая его на плечи. — Туда к морю, где растут кокосовые орехи, а потом через море на большом корабле. Возьмёшь с собой Миту в «Билант»?

— Всех возьму! — провозгласил Понч с высоты своего величия, сидя на плечах Миты. — И Миту, и айю, и хамаля, и Бини-садовника, и сахиба капитана, всех.

В голосе Миты не звучала насмешка, когда он возразил: «Сахиб очень милостив», кладя маленького человека в постель, в то время как айя сидела в дверях, освещённая лунным светом, и убаюкивала его бесконечным, протяжным гимном, который пела обыкновенно в римско-католической церкви. Понч свернулся клубочком и заснул.