Наулака: История о Западе и Востоке - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 17

Кейт развернула свёрток и вынула черно-жёлтый плед с ярко-красной бахромой, связанный довольно неуклюже. Вот чем королевы Гокрал Ситаруна заполняют свой досуг…

— Это все, — сказал малыш. Но похоже было, что уходить ему не хотелось.

Когда Кейт рассматривала жалкий дар, её горло сдавила судорога. Мальчуган, все это время не отходивший от Тарвина и не выпускавший его руку, начал заново дословно повторять материнское послание, не пытаясь объяснить, что оно означает, при этом его пальчики все сильнее и сильнее сжимали руку Тарвина.

— Передайте, пожалуйста, вашей матери, что я ей очень благодарна, — растерянно произнесла Кейт, не вполне владея голосом.

— Ответ должен быть другой, — сказал малыш и посмотрел умоляюще на своего высокого друга-»англичанина».

Неожиданно в голове Тарвина промелькнуло воспоминание о ленивых разговорах торговых агентов на веранде гостиницы. Он быстро подошёл к Кейт и, положив руку ей на плечо, прошептал хрипло:

— Разве вы не понимаете, что она имеет в виду? Это же сам мальчик… Ткань, которую она ткала целых девять лет.

— Но что же я могу сделать? — вскричала Кейт, совершенно сбитая с толку.

— Присматривать за ним. Постоянно и неустанно. Вы же очень сообразительная и разберётесь, что к чему. Ситабхаи нужна его жизнь. Она не должна добиться своего.

Кейт постепенно начинала понимать ситуацию. Все возможно в этом ужасном дворце, даже убийство ребёнка. Она уже догадалась о том, как ненавидят друг друга королева-мать и новая, молодая жена махараджи. Махараджа Кунвар стоял неподвижно в сумерках угасавшего дня, поблёскивая алмазами своей драгоценной одежды.

— Может, мне повторить ещё раз? — спросил он.

— Нет-нет-нет, малыш! Нет! — закричала она, бросаясь на колени перед ним и прижимая его худенькое тельце к своей груди с внезапной нежностью и жалостью. — Ник! Что мы будем делать в этой ужасной стране? — Она заплакала.

— Ну ладно! — сказал махараджа абсолютно безучастно. — Мне сказали уходить только после того, как вы заплачете. — Он кликнул стражу и экипаж и отбыл, оставив свой небогатый подарок на полу.

В полутёмной комнате слышались всхлипывания Кейт. Ни миссис Эстес, ни её мужа не было дома. Это маленькое словечко «мы», произнесённое ею, наполнило сердце Тарвина сладким трепетом. Он наклонился к ней и обнял, и Кейт не стала возражать и отчитывать его.

— Вдвоём мы справимся с любыми трудностями, — прошептал он, когда её голова легла ему на плечо.

Х

В этой записке, которую Тарвин получил на следующее утро, он находил все новые и новые оттенки скрытого смысла. Перестав строить бесчисленные догадки и предположения, он мог с уверенностью сказать себе лишь одно: несмотря на минутную слабость, Кейт твёрдо стояла на ногах, и заставить её свернуть с избранного пути будет нелегко.

Кейт приехала в эту страну не только ради того, чтобы бороться с горем и страданием, жившими во дворце. Это была лишь часть её работы. И если несчастья столь ужасны под сенью трона, что же должен тогда выносить простой народ?

Кейт отправилась осмотреть госпиталь.

— В больнице только один врач из туземцев, — говорила ей миссис Эстес по дороге, — и он всего лишь туземец, а это значит лентяй.

— Как здесь можно лениться? — вскричала её спутница. Они въезжали в городские ворота, и их обдало волной жара.

— В Раторе все очень скоро начинают лениться, — ответила миссис Эстес с лёгким вздохом, думая о тех высоких надеждах и отчаянных усилиях сделать хоть что-то, с которых начинал в Раторе её муж, и о том, как на смену им пришла обволакивающая апатия.

Кейт держалась в седле уверенно и смело, как и подобает девушке, выросшей на американском Западе: ездить верхом и ходить дети начинают там одновременно. Её не лишённая аристократизма фигурка казалась ещё стройнее и симпатичнее, когда она сидела на лошади. Внутренний свет, рождённый решимостью сделать своё дело, освещал её простое лицо, придавая ему духовную, возвышенную красоту. Её согревало сознание того, что она приближалась к своей цели, в течение двух лет притягивавшей к себе все её помыслы и мечты. Когда они свернули с главной улицы города, то увидели толпу, собравшуюся в ожидании у подножия лестницы из красного песчаника; лестница вела вверх, к площадке, на которой стояло белое трехэтажное здание с надписью «Государственная амбулатория». Буквы налезали друг на друга, а по обе стороны от двери сползали вниз.

Кейт почудилось, что она видит сон, когда бросила взгляд на толпу женщин в ярко-красных, темно-красных, синих, шафрановых, голубых, розовых и бирюзовых платьях из необработанного шелка. Почти у каждой женщины был ребёнок, привязанный к бедру, и когда Кейт, подъехав ближе, натянула поводья, она услышала, что над толпой стоит гул плача и причитаний. Женщины хватали её за стремена, за ноги, протягивали ей своих детей. Она взяла одного младенца, крепко прижала его к груди и начала нежно убаюкивать. Малыш горел в лихорадке.

— Будьте осторожны, — сказала миссис Эстес, — в горах за городом свирепствует оспа, а эти люди и понятия не имеют ни о каких предосторожностях.

Кейт ничего не ответила, потому что слышала только жалобный женский плач. Осанистый белобородый туземец в халате из верблюжьей шерсти и в кожаных сапогах вышел из дверей больницы и, растолкав женщин, приблизился к Кейт и низко поклонился ей.

— Вы новая леди-директор? — спросил он. — Больница готова для осмотра. Отойдите от мисс сахиб[10]! — закричал он на местном наречии, когда Кейт спустилась с лошади и толпа сомкнулась вокруг неё. Миссис Эстес осталась в седле и сверху наблюдала за происходящим.

Одна из женщин, жительница пустыни, очень высокая, с золотистым цветом кожи и ярко-алыми губами, отбросила с лица покрывало, схватила Кейт за руку и потащила за собой, громко и свирепо выкрикивая что-то на непонятном Кейт языке. В глазах её было горе, которое не могло оставить равнодушным. Кейт последовала за ней без сопротивления, и когда толпа расступилась, увидела верблюда, опустившегося на колени прямо на дороге. На спине верблюда сидел мужчина, худой, как скелет, и что-то бормотал, бессмысленно пощипывая обитое гвоздями седло. Женщина выпрямилась во весь рост, а потом, не говоря ни слова, бросилась на землю, обняв ноги Кейт. Кейт наклонилась, чтобы поднять её, а доктор, стоя на ступеньках лестницы, бодрым голосом кричал:

— О, это ничего! Не волнуйтесь. Это настоящий сумасшедший, её муж. Она уже не первый раз привозит его сюда.

— И вы ничего до сих пор не сделали, чтобы помочь ему? — поворачиваясь к доктору, спросила гневно Кейт.

— А что я могу? Она же не оставляет его здесь лечиться, а то бы я поставил ему мушки.

— Мушки! — прошептала Кейт в ужасе от услышанного. Она, наконец, схватила женщину за руки и крепко держала их в своих руках. — Скажите ей, что его надо оставить здесь, — произнесла она громко. Доктор исполнил её приказание. Женщина глубоко вздохнула и добрых полминуты пристально вглядывалась в лицо белой женщины. Потом она взяла её руку и положила мужу на лоб, а сама села на пыльную дорогу и закрылась покрывалом.

Кейт, до глубины души поражённая столь странными движениями восточной души, посмотрела на женщину и под влиянием сердечного порыва и сострадания, которое не знает различий между народами, нагнулась и тихо поцеловала её в лоб.