Наулака: История о Западе и Востоке - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 14

Грум наклонился вперёд.

— Я не помню, о богоподобный.

— Я вспомнил, — вдруг закричал мальчик. — Миссис Эстес говорит, что это припадки. А что такое припадки?

Тарвин с нежностью коснулся плеча ребёнка, но глаза его были прикованы к облачку пыли.

— Будем надеяться, что она вылечит вас от них, милый мальчик, какими бы они ни были. Но кто эта женщина, о которой вы говорите?

— Я не знаю её имени, но она вылечит меня. Отец послал за нею экипаж. Смотрите!

Коляска принца съехала на обочину дороги, уступая место разболтанной, дребезжащей, готовой вот-вот развалиться почтовой карете, приближение которой сопровождалось безумными звуками надтреснутой трубы.

— Во всяком случае, это лучше, чем телега с парой буйволов, — сказал Тарвин, не обращаясь ни к кому в частности. Ему пришлось приподняться с сиденья, потому что он начинал задыхаться от пыли.

— Молодой человек, разве вы не знаете, кто она? — спросил он хриплым голосом.

— Её сюда прислали, — сказал махараджа Кунвар.

— Её зовут Кейт, — сказал Тарвин; слова застревали у него в горле, — и попробуйте только забыть это. — А затем уже про себя, довольным шёпотом: — Кейт!

Мальчик сделал знак рукой своей свите, и та, разделившись на две части, выстроилась в две шеренги по обе стороны дороги, и вид у эскорта был хоть и потрёпанный, но бравый, как и подобает кавалеристам. Карета остановилась, и Кейт, раздвинув створки носилок, напоминавших паланкин, вышла на дорогу в мятом платье, запылённая, растрёпанная после долгого путешествия, с глазами, красными от недосыпания, изумлённая и растерянная. Ноги у неё затекли и чуть было не подкосились, но Тарвин, выскочив из коляски, подхватил её, невзирая на присутствие свиты и грустноглазого мальчика, одетого в золото и парчу, кричавшего: «Кейт! Кейт!»

— Беги домой, малыш, — сказал Тарвин. — Итак, Кейт?..

Но у Кейт хватило сил лишь плакать и повторять, задыхаясь:

— Это вы! Вы! Вы!

IX

За день до приезда Кейт, когда её ещё никто не ждал, миссис Эстес пригласила Тарвина на завтрак, а Тарвин был не такой человек, чтобы в последний момент отказаться от приглашения из-за того, что кто-то там приехал, и на следующее утро за завтраком он сидел напротив Кейт и улыбался ей, и она невольно улыбалась ему в ответ. Несмотря на бессонную ночь, она была очень свежа и мила в белом миткалёвом платье, в которое она переоделась, сняв дорожный костюм, и, когда после завтрака они оказались вдвоём на веранде (миссис Эстес пошла заниматься домашним хозяйством, а мистер Эстес ушёл в город, в миссионерскую школу), он начал делать ей комплименты по поводу её прохладной белой одежды, не принятой на Западе. Но Кейт остановила его.

— Ник, — сказала она, глядя ему в лицо, — вы сделаете для меня то, о чем я попрошу вас?

Видя, что она настроена весьма серьёзно, он попытался отделаться шуткой, но она перебила его:

— Нет, то, о чем я попрошу вас, очень важно для меня. Я этого очень хочу, Ник. Вы сделаете это?

— Разве есть на свете что-либо, чего бы я для вас не сделал? — спросил он уже серьёзно.

— Не знаю. Может быть, именно это. Но вы должны это сделать.

— Чего же вы хотите?

— Уезжайте отсюда!

Он покачал головой.

— Но вы обязаны.

— Послушайте, Кейт, — сказал Тарвин, глубоко засунув руки в карманы своего белого сюртука, — я не могу. Вы не понимаете, куда приехали. Вы не знаете этих мест. Попросите меня о том же самом через неделю. Я и тогда не соглашусь уехать. Но зато смогу хотя бы поговорить с вами о вашей просьбе.

— Теперь я знаю все, что нужно, — ответила она. — И хочу делать то, ради чего сюда приехала. Я не смогу делать это, если вы останетесь здесь. Ведь вы же понимаете это, правда, Ник? С этим уже ничего не поделаешь.

— Нет, поделаешь. Я поделаю. Я буду хорошо вести себя.

— Не надо говорить о том, что вы будете добры ко мне. Я это и так знаю. Но даже вы, несмотря на всю вашу доброту, будете мешать мне. Поверьте мне, Ник, и уезжайте. Но это вовсе не означает, что я хочу прогнать вас, вы же понимаете.

— Ах так! — произнёс Тарвин с улыбкой.

— Ну… вы же знаете, что я имею в виду, — ответила Кейт сурово.

— Да, знаю. Но если я буду правильно вести себя, все уладится. И это я знаю тоже. Вот увидите, — сказал он мягко. — Путешествие было ужасным, да?

— Вы обещали мне, что не поедете за мной.

— Я и не ехал за вами, — ответил Тарвин, снова улыбаясь и подвешивая для неё гамак. Сам же он уселся в одно из глубоких кресел, стоявших на веранде, положил ногу на ногу, а на колени водрузил белый тропический шлем, который начал носить недавно. — Я специально поехал другим маршрутом.

— Как так? — спросила Кейт, опускаясь в гамак.

— Через Сан-Франциско и Иокогаму. Ведь вы же велели мне не ездить за вами.

— Ник! — в одном этом коротком слоге слились упрёк и порицание, симпатия и отчаяние, которые рождались в ней в ответ и на самые невинные, и на самые большие его дерзости.

— Ну полно, Кейт, вы же не могли предположить, что я останусь дома и позволю вам приехать сюда и в одиночку искать счастья на этой старой песочной куче, ведь так? Нужно иметь каменное сердце, чтобы отправить вас в Гокрал Ситарун одну — ведь вы же ещё малышка. Я только об этом и думаю с тех пор, как приехал сюда и увидел, что это за местечко.

— Но почему вы не сказали мне, что едете сюда?

— Ну, вас не очень-то интересовали мои дела, когда мы виделись в последний раз.

— Ник! Я не хотела, чтобы вы приезжали сюда, но обязана была приехать сама.

— Ну, что же. Вот вы и приехали. Надеюсь, вам здесь понравится, — произнёс он мрачно.

— Неужели здесь так плохо? — спросила она. — Хотя, впрочем, мне все равно.

— Плохо? — повторил он. — Помните Мастодон?

Мастодон был одним из тех городов Запада, которые давно потеряли своё будущее — город без жителей, покинутый и заброшенный.

— У них здесь достаточно природных и прочих ресурсов, — сказал он. — И не надо говорить, что их будто бы извиняет тот факт, что страна их бедна. Это хорошая страна. Достаточно переселить в Ратор жителей одного из находящихся на подъёме городов нашего Колорадо, завести хорошую местную газету, организовать торговую палату и дать знать миру о том, что здесь можно найти, — и через шесть месяцев здесь начнётся бум, который охватит и всю империю. Но к чему им это? Они мертвы. Это мумии. Это деревянные идолы. Здесь, в Гокрал Ситаруне, не хватает обыкновенного, простейшего, старомоднейшего действия, быстрого и энергичного, не хватает суматохи, шума, ну хотя бы телеги с молоком, едущей по городу.

— Да-да, — прошептала она еле слышно, и глаза её заблестели. — Потому я сюда и приехала.

— Я не понимаю вас.

— Я приехала потому, что они не похожи на нас, — разъяснила она, обратив к нему своё сияющее лицо. — Если бы они были образованны и мудры, что бы мы могли сделать для них? Они нуждаются в нас именно потому, что они неразвиты, глупы и не знают, какой дорогой им идти. — Она глубоко вздохнула. — Как хорошо, что я все-таки приехала.

— Как хорошо, что вы со мной, — сказал Тарвин.

Она вздрогнула.

— Больше никогда так не говорите, Ник, — сказала она.

— О, Господи! — простонал он.

— Понимаете, в чем дело. Ник, — сказала она серьёзно, но нежно. — Я не принадлежу больше тому миру, о котором вы говорите. И даже отдалённая возможность этого исключена для меня. Смотрите на меня как на монахиню. Как на человека, который отринул все радости, отказался от счастья, оставив себе лишь работу.

— Гм… Можно я закурю? — Она кивнула, и он зажёг сигару. — Я рад, что смогу принять участие в торжественной церемонии.

— Какой церемонии? — спросила она.

— Вашего пострижения в монахини. Но я верю, что этого не случится.

— Почему же?

Он что-то пробормотал, не вынимая сигары изо рта. Потом поднял на неё глаза.

— Готов поручиться всем своим богатством — вы не примете постриг. Я знаю вас, я знаю Ратор, я знаю…