Девочка-тайна - Нестерина Елена Вячеславовна - Страница 24

Господи, так зачем же Гликерия сюда её привезла?! Где они находятся? Где город, где что – совершенно непонятно! Оле не хотелось слышать, как Гликерия сейчас начнёт рассказывать о своих готических чувствах к Макушеву, убеждать, что они друг другу действительно подходят – это будет невыносимо! Хотелось убежать – но только в какую сторону? Оля даже дёрнулась куда-то вправо, но Гликерия схватила её за руку.

– Любовь – это здорово, – сказала Гликерия. – У меня любви никогда не было. Знаешь, Оля, мне кажется, что раз это у тебя настоящая любовь, то придётся за неё страдать.

– То есть? – Качели смысла бросили Олю в жар. Что Гликерия хочет сказать? Что-то явно не о своих чувствах к Макушеву…

– Ну… Страдать, – пожала плечами Гликерия. – Любить его без взаимности. Или как-то стараться вернуть. Страдания бывают разные.

– Да-а? – такого Оля не ожидала совсем. – А зачем?

– Что – «зачем»?

– Страдать и любить без взаимности.

– Как зачем? – пожала плечами Гликерия. – Любовь же. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что любовь – это счастье. И невзаимная – когда любишь, страдаешь, надеешься, ничего взаимного не получается, но ты всё равно любишь – и от этой своей любви счастлив. И взаимная – как результат, к которому всё-таки можно прийти, только через всякие переживания, трудности. Страдания то есть. Через целое море, просто через бездну страдания. Ну, вот они у тебя, эти страдания, и начинаются. Чтобы после них было счастье…

Оля изо всех сил сдерживала слёзы. Слёзы злости и беспомощности.

– Обычно страданий нагоняют, чтобы сюжет интереснее был – в кино или книге, – шлепком убирая с лица выбившиеся волосы, сказала она, – а в обычной жизни в основном всегда любовь складывается без таких ужасных страстей.

– Ну и отлично! – улыбнулась Гликерия. – Но у тебя-то вот с ходу не сложилась.

Оля заплакала и отвернулась.

– Только не плачь, пожалуйста. – Голос Гликерии дрогнул. – Конечно, лучше всего, если бы любовь складывалась счастливо, взаимно. Но видишь, как всё на самом деле оказывается…

Она вздохнула и посмотрела в сторону моря.

А Оля представила себе, как любит Сашку – а он не отвечает взаимностью. И забывает о ней. Проходят годы, она всё любит, а у Сашки дети и внуки. Она любит, молчит, страдает и наслаждается своей прекрасной односторонней любовью. А у Сашки без неё всё очень даже хорошо. Фу. Такое не пойдёт… Тот вариант, при котором она носится за Макушевым и старается его вернуть – то упрашивая, то ревнуя, то шантажируя, то устраивая пакости его девушкам, Оле даже представлять не захотелось. Это невозможно. Нет. В таком варианте любовь ей тоже не нравилась. Хотелось только взаимной.

– А как-то по-другому разве не может всё разрешиться? – неуверенно спросила она Гликерию.

– Как? – удивилась та.

– Подождать, пока он одумается и вернётся… – неуверенно проговорила Оля.

– То есть подождать, пока в его печальном расколотом сердце, – Гликерия изобразила пальцами кавычки, – не пройдёт любовь ко мне?

– Наверное…

– А ты что, думаешь, это у него и правда любовь?

– Да я-то откуда знаю?! – крикнула Оля и яростно взмахнула руками.

Гликерия села на песок.

– Одна настоящая любовь так быстро сменилась на другую? – не глядя на Олю, хмыкнула она.

Оля дёрнула плечом.

– Хотя, если ты помнишь, – жёстко продолжала Гликерия, – он сказал, что к тебе любовь была не настоящая, а тренировочная.

А Гликерия оказалась беспощадной. Она будто раскатывала Олино чувство шипованными шинами.

– Скажи, вот ты бы… – падая на холодный песок рядом с Гликерией и с надеждой глядя ей в глаза, спросила Оля, – как поступила на моём месте?

– Если бы у меня оказался такой предатель? – Глаза Гликерии сузились. – Я бы ему не поверила. Не простила. И не поняла. Но есть великодушные люди. Они прощают и дают шанс. Они молодцы, они добрее. И, наверное, правы. Да и финалы их любовных историй наверняка все с хеппи-эндами… Но я уверена: предавший один раз не остановится уже никогда. Так что, как быть, не знаю…

Оля кивнула, соглашаясь. Слезинка выкатилась из её глаза, скользнула на нос и капнула с его кончика. По щекам пробежали ещё несколько.

Гликерия вскочила на ноги и потянула Олю за локоть.

– Глупо говорить «не плачь», – сказала она, – ты плачь, конечно. Вот ведь… Я такого от него не ожидала. Вот и нагулялись мы с вами…

…Девочки пошли вдоль кромки воды. Волны зализывали следы, что оставались на песке. Одна волна, вторая – и вот на гладкой поверхности не оставалось ни ямочки, ни борозды от колёс скутера. Если бы, думала Оля, в человеческой душе так быстро и бесследно затягивались раны…

Вспоминая Сашку и его слова, Оля снова и снова принималась плакать. И, глядя на пустыннейший унылый пейзаж, вдруг поняла, что её тоска и горе как будто растворяются в общей тоске, сливаются с ней и… слабеют, пропадают. Да, Оля не знала, как поступит с непостоянным Сашкой, посыпавшиеся звонки которого сейчас игнорировала. Но она чувствовала, что со всем справится. Оле казалось, что вот сейчас, упав и ударившись о дно пропасти горя и несчастья, она устремилась вверх. Выживем, да, выживем! – весёлой песней играло у неё в голове. А Сашка – дурак! Дурак, дурак, дурак!

Но – ну его! Ну его! Пока что…

У Гликерии-то тоже проблема! Да ещё какая…

– Они тебя замучают, – вздохнув, проговорила Оля. – Затаскают на всякие разборы поведения, запозорят. А учителя подхватят это и тоже житья не дадут. Были у нас такие случаи. В основном все сдаются – и до конца учёбы сидят тише воды, ниже травы, только чтобы не выперли. Один мальчишка в другую школу перевёлся. А ещё одна девчонка…

– Я не сдамся, – перебила её Гликерия. – Не позволю им вмешиваться в мою жизнь. Знаешь, я ведь не очень умею ладить с людьми. А они агрессивны и беспощадны – если хоть чуть-чуть затронуть их интересы. Лучшее средство для выживания среди них – это быстрый и смелый ум. Но ещё важнее – острый язык. Те, кто привык нападать на всяких непохожих и необычных, хорошо понимают только силу и хлёсткое слово. На которое или не успевают, или не могут возразить.

Оля подумала, что Гликерия, конечно, права. Но разве у самой Гликерии всегда получается защищать себя?

– Знаешь, сколько раз я проигрывала? – как будто отвечая на её вопрос, проговорила Гликерия. – Сколько раз они «делали» меня – и морально, и даже физически?

– Били?!

– Ну да… Считай, что я слишком гордая, но вот об этом рассказывать я не буду, – нахмурилась Гликерия. – Сильные не боятся рассказывать о своих поражениях. А я не считаю себя сильной… Я знаю, какая жизнь ждёт тех, кого «сломали» и убедили влиться в общую биомассу. Я видела, как мучаются вечно проигрывающие, но несломленные. Которым и жить не удаётся так, как они хотят, но и сдаться они не имеют права. Вот и бьются… У меня умирали друзья. И выживали – те, которые сумели противопоставить тому миру, который им не нравится, что-то своё. Отходили в сторону. Вот про это, если хочешь, я как-нибудь расскажу…

– Да, да!

Гликерия прикрыла глаза, махнула головой и продолжала с жаром:

– Я знаю, ты сейчас скажешь, что не все люди плохие и не все собираются плохо ко мне относиться.

Оля именно это и хотела сказать, а потому улыбнулась. Но Гликерия не улыбалась. То, что она говорила, было для неё очень важно. Оля даже обрадовалась – ну вот хоть что-то Гликерия о себе расскажет.

– Моя мама тоже говорит, что хороших людей больше, только они реже встречаются. Понимаешь, если умеешь комфортно существовать среди людей: не давать себя в обиду и не обижать никого – твоё счастье, а если не умеешь – то и не связывайся. Не общайся в смысле. Я не умею. Поэтому особо и не общаюсь, если ты заметила.

Оля закивала.

– Язык у меня не острый и ум не быстрый. Я стараюсь изо всех сил. Держусь такой надменной и неприступной, а на самом деле знаешь, как меня колбасит после общения с каким-нибудь Костиком. Которому нельзя – ну просто никак нельзя поддаваться!