Боги ждут жертв - Кинжалов Ростислав Васильевич - Страница 47

Хун-Ахау вынул из мешка большой кусок нефрита, подал с поклоном Кавоху. Глаза батаба блеснули. Он быстро схватил камень, взвесил его на руке и сказал значительно:

– Теперь я вижу, что вы хорошие люди! Что же вам надо от меня?

Как бы в рассеянности Кавох положил около себя камень, а через секунду задвинул его за спину.

Хун-Ахау понял, что дело сделано. Поверил ли батаб в рассказанную им историю или нет, однако было видно, что расставаться с драгоценным подарком он не собирается. И юноша уже более уверенным голосом попросил правителя селения разрешить им остаться в Чаламте и быть земледельцами. Батаб задумался.

– Хорошо, – затем сказал он. – Пусть будет так. В нашем селении есть одинокий старик Чинаб, потерявший сына. Если он согласится вас усыновить, то все устроится к лучшему. – Кавох повернулся к сыновьям На-Цина, все еще стоявшим около неожиданных гостей: – Пусть кто-нибудь из вас сбегает в поля, разыщет Чинаба и приведет его сюда. Быстро!

Чуэн, младший из братьев, рванулся, как испуганный олень. Батаб проводил его довольным взглядом.

– Меня слушаются без возражений, – сказал он, переводя снова взгляд на лица пришельцев. – Запомните это! Конечно, чтобы вас усыновил Чинаб, требуется согласие членов его рода и совета старейшин нашего поселения, но я думаю, что возражений не будет! – Кавох чуть заметно улыбнулся. – У тебя есть еще нефрит? – спросил он неожиданно Хун-Ахау.

– Да, еще два куска, – ответил юноша.

– Давай их мне, – приказал батаб. – На один мы устроим праздник всему селению, когда вы станете членами рода Чинаба, а другой я буду хранить для тебя в своем доме. Еще настанут времена, когда он тебе понадобится.

Хун-Ахау молча вручил Кавоху оставшиеся куски драгоценного камня. Батаб обратился к Ах-Мису:

– А ты согласен? Почему ты все время молчишь?

Ах-Мис переступил с ноги на ногу, шумно проглотил слюну, вздохнул и наконец сердито ответил:

– За меня говорит мой брат! Раз он сказал, то я согласен!

– А думает за тебя тоже твой брат? – с ехидцей поинтересовался батаб.

– Да! Хун-Ахау думает и за меня, – простодушно ответил Ах-Мис.

– Какое счастье выпало Чинабу! – обратился Кавох к На-Цину. – Сразу два сына, и один из них умный, а другой очень сильный!

Ни На-Цин, ни Хун-Ахау не успели ничего сказать в ответ на это замечание, как вдруг Ах-Мис добродушно прогудел, обращаясь к батабу:

– Ты еще не знаешь, почтенный батаб, как умен Хун-Ахау. Подожди, скоро он будет думать и за тебя! Он может, он все может…

И, утомленный непривычно долгой для него речью, оборвав ее, великан махнул рукой.

Хун-Ахау похолодел. Лицо На-Цина вытянулось, и он с заметной тревогой ожидал, что же последует за дерзкими словами пришельца. Но батабу явно нравилась простодушная гордость Ах-Миса своим братом.

– Что же, – согласился он миролюбиво. – Раз уж твой брат такой умный, то пусть иногда думает и за меня. Но я буду совсем спокоен, если кроме него это же будешь делать еще и ты!

– Мне это будет трудно, – признался честный Ах-Мис.

– Очень жаль, – насмешливо проговорил Кавох. – Очень жаль, что ты не сможешь мне помочь! Если бы и ты за меня думал, мне бы жилось совсем спокойно…

Ах-Мис не понял насмешки, а Хун-Ахау обрадовался, что неуместные слова его простодушного друга не обидели батаба и все окончилось шуткой.

Скорым шагом подошел запыхавшийся старик, за которым следовал Чуэн, и низко поклонился батабу.

– Эти два чужестранца хотят жить в нашем селении, Чинаб, – обратился Кавох к пришедшему. – У тебя нет сыновей, и я подумал, будет хорошо, если ты усыновишь их. Ты согласен?

Старик робко оглядел Хун-Ахау и Ах-Миса. Было видно, что юноши ему понравились.

– Как прикажешь, владыка, – ответил он тихим голосом.

– Вот и хорошо, – обрадованно сказал Кавох. – Ну-ка, молодец, – обратился он к Чуэну, – сбегай за Хапай-Каном, попроси его прийти сюда!

Несколько минут прошло в молчании. Хун-Ахау украдкой рассматривал своего будущего отца, и его сразу потянуло к этому тихому, усталому от жизни человеку. Чем-то он напоминал юноше и его погибшего отца, и доброго Вукуб-Тихаша, бесстрашно приютившего в своей хижине преследуемых рабов. Он сделает все, чтобы облегчить жизнь Чинаба, и, быть может, не только его одного, мысленно решил Хун-Ахау.

– А вы что стоите здесь? – вдруг обратился батаб к На-Цину и его сыновьям. – Идите, занимайтесь своими делами!

На-Цин неохотно тронулся с места, все время оглядываясь, – ему очень хотелось узнать, чем кончится эта необычная история. За ним двинулись его сыновья, тоже с неохотой. Но ослушаться батаба было невозможно.

Вновь подбежал Чуэн. За ним торжественно вышагивал небольшого роста сухощавый старик – жрец поселения, Хапай-Кан. Приблизившись к батабу, он начал неразборчиво бормотать молитвы, а потом окропил всех присутствующих «девственной водой». Эту воду Хапай-Кан и его помощники собирали вдали от населенных мест, в пещерах, где она капала со сводов. Окончив обряд, жрец посмотрел на батаба. Тот кратко изложил историю пришельцев и приказал Хапай-Кану определить счастливый день для обряда усыновления.

Старик пожевал сухими губами, раздумывая, а затем произнес высоким дребезжащим голосом:

– Прежде всего эти пришедшие юноши должны пройти обряды очищения. Начать им придется с трехдневного поста. Потом они принесут малую кровавую жертву… – Жрец постепенно вдохновлялся, перечисляя предстоящие испытания, глаза его заблестели. – Потом…

– Что будет потом, они узнают в свое время, – перебил батаб Хапай-Кана. – А пока запри их в святилище для поста. Идите за ним, – обратился он к юношам, указывая на жреца. – А ты, Чинаб, останься здесь, мне еще нужно поговорить с тобой!

Юноши склонились перед батабом, махнувшим им на прощание рукой, и отправились за жрецом.

Хапай-Кан шел, размахивая руками, и раздраженно ворчал вслух:

– Конечно, я не великий жрец Киригуа и мне можно приказывать. Но почему он не приказывает великому жрецу? Потому что он всего-навсего батаб Чаламте, а не правитель… О жаба, проглотившая посланца!

Слушая его ворчание, Хун-Ахау внутренне улыбался. Несмотря на сердитый голос, старик казался скорее смешным, чем грозным. И вообще все вокруг казалось Хун-Ахау приветливым и веселым. И хижины жителей Чаламте. И солнечные пятна на листьях деревьев. И доброжелательные улыбки встречавшихся на их пути людей.

Неожиданно Хун-Ахау поймал быстрый, полусмущенный, полулукавый взгляд, брошенный на него девушкой, стоявшей у двери одной из хижин, мимо которой они шли. Хун-Ахау узнал ее – это была Иш-Кусам. «Ласточка», – подумал он. И селение Чаламте сразу стало для юноши словно роднее и привлекательнее.

Глава двадцать вторая

СПУСТЯ ТРИ ГОДА

С того памятного дня, когда Хун-Ахау и Ах-Мис, безвестные юноши, впервые пришли в Чаламте, прошло три года. Сильные, ловкие, трудолюбивые, успевшие, несмотря на молодость, многое повидать, они быстро снискали уважение и симпатии большинства жителей поселка. У обоих вскоре появились друзья. А потом пришла и любовь. Женой Хун-Ахау стала стройная Иш-Кусам. Обзавелся семьей и великан Ах-Мис, взявший в жены самую миниатюрную девушку в селении. Оба стали отцами. У Хун-Ахау рос сын, названный в честь навсегда ушедшего друга Шбаламке. Когда же у него родилась дочка, девочке дали имя в память погибшей бабушки – Иш-Субин. Почти одновременно и у Ах-Миса в хижине появился крошка Укан.

Хун-Ахау и Ах-Мис жили, как некогда жили их отцы, простые земледельцы: они много трудились и мало отдыхали. И с каждым днем они все больше и больше привыкали к Чаламте, точно родились и выросли в этом селении.

Просыпаясь на рассвете в хижине, еще не освободившись от объятий сна и навеянных сновидений, Хун-Ахау представлял, что он в родительском доме. Казалось, что сейчас он услышит голос отца, увидит мать. Как и в детстве, вкусно пахли только что испеченные кукурузные лепешки. Такую же вареную фасоль, как та, что готовила мать, подавала ему теперь утром заботливая Иш-Кусам.