Принц для сахарской розы - Щеглова Ирина Владимировна - Страница 9

Взрослые разошлись, предоставив нас самим себе. Мы сообща накрыли стол и устроили себе настоящий праздник. Мне очень понравилось чувствовать себя хозяйкой! Когда все основательно объелись сладкого, мы устроили танцы. Выяснилось, что, кроме Венсана, никто не умеет танцевать вальс. Он нас учил по очереди. Корону мне пришлось снять, все-таки в ней было не слишком удобно. Я танцевала и с малышами, чтобы никого не обидеть. Они так смешно старались подражать Венсану!

Куда-то пропали Нурик и Аднан. Мы нашли их в спальне, где они и уснули. Маленькие еще, устали.

Вернулись мама и папа, спящих малышей отнесли по домам. Венсан еще раз поблагодарил всех нас и сказал, что ему тоже пора.

Когда мы прощались у дверей, он наклонился и поцеловал меня в щеку. Кажется, никто не видел…

Наши встречали Новый год с американцами на вилле шефа Ананьина. Около полуночи меня разбудила мама:

– Ирина, вставай! Скоро Новый год! Одевайся, сейчас будет фейерверк!

Мы вышли на улицу. Я увидела много людей и сонную Юльку.

А потом все закричали: «Ур-ра!», – и ка-ак бабахнуло!

Я стояла рядом с Юлькой и смотрела в небо, на осыпающиеся разноцветные звезды.

– Хороший праздник, – зевая, сказал Юлька.

– Да-а, – согласилась я, вспоминая, как Венсан поцеловал меня перед уходом.

Глава 9

Снег, ангина и сирийский доктор

Никаких особенных развлечений в поселке не было. Все приходилось выдумывать самим.

Наши мамы увлеклись вязанием. Они скупали модные журналы, изучали сложные узоры, а потом хвастались своими успехами.

Еще у нас в Контракте была библиотека и старая швейная машинка «Зингер».

Старинную швейную машинку мама узурпировала сразу же и никому ее не давала. Дело в том, что машинка была нерабочая, поэтому интереса к ней женщины не проявляли, она пылилась среди ненужных вещей в нежилой вилле. Да и шить-то никто не умел. Машинку мама обнаружила при разборке всякого хлама, перенесла к себе, наладила ее как-то, чем сразу же вызвала зависть остальных. Женщины потянулись с просьбами «подрубить, ушить, сострочить…».

– Вот при мне и строчи! – заявила мама на попытку одной из женщин унести починенный инструмент.

– Она же общая! – гудела супруга начальника Контракта Лида Ананьина.

– Была общая, а стала моя! – отрезала мама.

– Гала, ты не права, – не унималась Лида.

– Хорошо, забирай. Но больше я ее чинить не буду. Бегать по всем виллам для того, чтобы правильно вставить нитку в шпульку, или смазать, или иголку поменять, – не дождетесь!

И женщины смирились.

Библиотека была кочующей, но перемещалась она медленно. Понятное дело: книги кто-то должен был переносить, а все всегда были страшно заняты. Поэтому книги переезжали раз в несколько месяцев, и то только потому, что занимали у своих временных владельцев целую комнату и каждая женщина рада была от них избавиться. За библиотекой надо было смотреть: вести формуляры, мыть полы после незваных гостей, то бишь читателей, одним словом – напрягаться. А напрягаться никто не любит.

Конечно, мы смотрели телевизор. По вечерам взрослые собирались у кого-нибудь дома, общались, пили чай, разговаривали. Помимо сериалов телевизор показывал затяжные марокканские концерты, которые мы смотрели, ничего не понимая, потому что певице, пропевшей особенно долгую ноту, зрительный зал устраивал бешеную овацию, на что счастливая исполнительница отвечала еще более долгим вибрирующим звуком своего голоса, чем вводила поклонников в полный восторг.

Мужчины смотрели новости, которые марокканские дикторы читали на арабском и французском языках. У нас были свои любимчики – те, кто четко, раздельно и медленно произносил текст. Тогда можно было его перевести и что-то понять, особенно если при этом показывали какой-нибудь отснятый сюжет.

С дикторами здоровались, обсуждали покрой их пиджаков и форму галстуков, прическу, дикцию и вообще – умение вести себя перед камерой. Сравнивали с нашими дикторами, всегда в пользу наших, разумеется.

Нашелся старый видеомагнитофон и коллекция древних российских фильмов, оставшаяся от прежних поселенцев. Юлькин папа все это отремонтировал и стал устраивать что-то типа домашнего кинотеатра. В поселке, конечно, никакого кино не было, поэтому на наши просмотры часто приходили местные. Причем не только дети, но и взрослые. Им очень нравились наши фильмы.

Постепенно все обзавелись современной видеотехникой, но все равно продолжали собираться у этого старого «видика».

Однажды выпал снег. Мы так обрадовались, что не хотели идти домой, все бегали, ловили руками тающие хлопья, подставляли снежинкам разгоряченные лица.

Венсан шел по дорожке. Я сначала не узнала его. Он втянул голову в плечи, сутулился, капюшон куртки закрывал лицо, руки в карманах.

– Венсан! – обрадовалась я. – Вьен жуэ авек ну!

Он приостановился, улыбнулся жалобно:

– Нэж, – произнес он.

Я уже знала, что «нэж» по-французски – снег. Я заметила, как дрожали губы Венсана. Он просто замерз! Оказалось, что он видит снег первый раз в жизни. Это было так удивительно! Мы пожалели его, и Венсан убежал домой. Хотя и дома он не смог бы согреться – наши виллы совсем не были приспособлены к зимним холодам.

Снега было так много, что наши новые соседи, сирийцы, молодой врач и его жена, выскочили на улицу и, хохоча, начали кидаться в нас снежками. Мы познакомились и пошли к ним в гости.

Врач чистил нам апельсины, а его жена угощала шоколадом. Мы старались вести себя чинно, все-таки в гостях у иностранцев… Но веселость наших новых друзей расшевелила нас, мы болтали и смеялись, мешая французские и русские слова. Я даже спросила, почему жена доктора не носит чадру. И тут выяснилось, что они – христиане, православные, и очень любят Россию. Оказалось, что они впервые видят снег, но читали о нем и знают, что такое снежки. Правда, местные жители их радости не разделяли, поселок словно вымер на время снегопада.

Потом у меня была ангина, и сирийский доктор лечил меня. Он приходил такой радостный и довольный, что я начинала стыдиться своей болезни.

– Бонжур, Ирина! Са ва? (То есть – как дела?)

– Бонжур, – здоровалась я, стараясь вылезти из-под одеяла и наспех, пальцами расчесывая лохматую голову. – Са ва бьен (хорошо), – я бодрилась изо всех сил. А мама смеялась, стоя в дверях комнаты.

Доктор присаживался на краешек моей кровати и просил меня открыть рот, рассматривал мое горло и весело объяснял мне и маме о том, что ангина бывает тогда, когда дети едят лед.

– Какой лед? – удивлялась я. И доктор объяснял буквально на пальцах, что бывают такие длинные ледяные наросты, которые растут на крышах, головой вниз.

– Сосульки! – взвизгивала я, хлопая в ладоши от радости, что поняла его очень образный рассказ. Доктор делал большие глаза и торжественно пожимал мне руку:

– Уи, уи! Да! Сосюлка!

– Ирина, ты ела сосульки? – строго спросила мама.

– Нет, – почти честно ответила я, – мы их только немного попробовали, эти алжирские сосульки, так, лизнули по паре раз. Наши лучше, вкуснее.

Как бы там ни было, а уколы делать пришлось. Доктор приходил три раза в день и, стараясь меня отвлечь, рассказывал что-нибудь смешное. Но я все-таки смущалась. Он был такой молодой, что казался мне почти ровесником. Я стеснялась поднимать рубашку, когда доктор делал мне уколы.

Жаль, сирийцы быстро уехали. Они прожили в поселке всего несколько месяцев. Жена доктора иногда приходила к маме и жаловалась. Ее обижали алжирцы: мол, арабская женщина не может быть христианкой, не должна ходить с открытым лицом, а раз она так себя ведет, то в нее надо бросать камнями и обзывать ее страшными ругательствами. Веселость молодой сирийки скоро уступила место страху, она боялась выйти из дому, отсиживалась у русских женщин и все больше плакала. Доктор не выдержал, расторг контракт и увез жену куда-то в Европу.

Глава 10

Сахарская роза

У нас появился новый друг – месье Вернье. Он приехал из Франции по каким-то своим делам и поселился в маленьком домике на окраине. С папой они познакомились на работе.