Тайный мир шопоголика - Кинселла Софи - Страница 16

– По-вашему, это общественная библиотека? – говорит он. – Или вы думаете, что у нас тут бесплатная справочная?

– Да я так, просто смотрю, – спешно оправдываюсь я и пытаюсь закрыть книгу.

Но палец мужчины в белой рубашке приземляется прямо на эту страницу, прежде чем я успеваю ее закрыть. Он медленно открывает книгу, и мы упираемся взглядами в жирную синюю линию от шариковой ручки.

– Смотреть – это одно, – сурово говорит он. – А портить товар – совсем другое.

– Я нечаянно! – извиняюсь я. – Это вы меня так напугали!

– Хм, – мычит он и пристально разглядывает меня. – Вы вообще собирались покупать эту книгу? Или какую-нибудь другую?

Пауза, потом я стыдливо признаюсь:

– Нет.

– Понятно, – поджимает он губы. – Тогда придется нам с вами пойти поговорить с управляющей. О том, чтобы выставить эту книгу обратно в продажу, не может быть и речи, так что это наш убыток. И если вы готовы пойти со мной к управляющей и объяснить, чем конкретно занимались, когда произошла порча товара…

Он что, серьезно? Он разве не должен сказать: «Ничего страшного, не хотите ли получить карточку постоянного клиента?» Мое сердце учащенно бьется от страха. Что делать? Понятно, что, следуя своим новым заповедям, я не могу купить эту книгу. Но идти с ним на ковер к управляющей мне тоже не хочется.

– Линн? – зовет мужчина продавщицу из секции авторучек. – Ты не могла бы вызвать Гленн?

Он и правда серьезно настроен. И явно дико доволен собой, как будто поймал воришку. А они могут завести уголовное дело за то, что человек черкнул ручкой в книге? Может быть, это считается актом вандализма? Боже мой. На меня заведут дело в полиции и никогда не пустят в Америку!

– Знаете, я ее куплю, ладно? – говорю я, едва дыша. – Куплю эту чертову книгу.

Я выхватываю книгу из его лап и, прежде чем он успевает что-то сказать, спешу к кассе. Сердце в пятки ушло.

У соседней кассы стоит та самая старушка в голубом пальто. Я стараюсь не смотреть в ее сторону. Но она меня замечает и восторженно кричит:

– Я послушалась вашего совета! Купила кое-что другое. Думаю, ей понравится!

– Замечательно, – отвечаю я, отдавая кассирше книгу.

– Называется «Галопом по Индии»! – Старушка машет толстой книженцией в синей обложке. – Слышали про такую?

– Ой, да, но…

– С вас 24 фунта 99 пенсов, – говорит мне кассирша.

Что? Я смотрю на нее с ужасом. Двадцать пять фунтов за вшивую книжку с рецептами?! Ну почему я не выбрала что-нибудь подешевле, в мягкой обложке? Вот зараза! Я неохотно достаю кредитку и протягиваю кассирше. Одно дело ходить за покупками, а другое дело, когда тебя заставляют брать то, что ты не хочешь. Я бы на эти деньги могла купить классное белье.

Но если разобраться, думаю я, отходя от кассы, это же прибавка к бонусным очкам на карточке. На сумму… 50 пенсов! И теперь у меня сколько угодно рецептов карри, не надо тратиться на рестораны и полуфабрикаты! Да, можно считать эту книгу вложением капитала.

Не хочу хвастаться, но следующие два дня я держалась молодцом. Единственные вещи, приобретенные мной, – симпатичный хромированный термос, чтобы было в чем кофе на работу носить (и в придачу кофе в зернах и электрическая кофемолка – просто обидно в такой чудный термос наливать гадкий растворимый кофе), и еще шампанское и цветы для Сью в день ее рождения.

Но эти покупки мне были дозволены, ибо Дэвид Бартон учит: «Друзей надо беречь и ценить». По его словам, сам факт преломления хлеба с друзьями есть древнейший и важнейший ритуал в истории человечества. «Продолжайте дарить подарки своим друзьям, – пишет он. – Пусть не самые дорогие, проявите творческий подход, попробуйте сделать подарки своими руками».

Поэтому я покупаю не целую бутылку шампанского, а половину, а круассаны, вместо готовых дорогих из кондитерской, испеку из специального теста, которое продается в тюбиках.

Вечером мы идем в ресторан «Терацца» с кузиной Сьюзи, Фенеллой, и кузеном Таркином. Честно говоря, ужин, скорее всего, обойдется жутко дорого. Но ничего, ведь это считается преломлением хлеба с друзьями. (Вот только хлеб в «Терацце» – булочки с травами и сушеными помидорами по четыре с половиной фунта за корзинку.)

Фенелла и Таркин приезжают в шесть часов. Как только эти двое появляются в поле зрения Сьюзи, она начинает визжать от восторга. Я у себя в комнате заканчиваю макияж, оттягиваю момент, когда мне придется выйти и поздороваться. Я не в восторге от Фенеллы и Таркина. Они мне кажутся немного странными. Взять хотя бы наружность. Она у них… необычная. Оба худые – такие костлявые и бледные, и зубы у них торчат. Фенелла старается хоть как-то скрасить свое уродство при помощи косметики и нарядов и выглядит не слишком ужасно. Но Таркин, честное слово, похож на полинявшего суслика или исхудавшую куницу. В общем, на какое-то маленькое костлявенькое существо. И ведут они себя странно. Ездят на велике-тандеме и носят одинаковые свитера, связанные их старой няней. А еще они говорят на своем «семейном» языке, который ни один человек не понимает. Например, бутерброды они называют «бородами», а выпивка у них называется «чутка», вода – «да». Поверьте, это очень быстро начинает действовать на нервы.

Но Сьюзи в них души не чает. В детстве она каждое лето проводила с ними в Шотландии и, конечно, не замечает их странностей. Но хуже всего то, что в их обществе она тоже переходит на язык «бород», «чуток» и так далее. Меня это откровенно бесит.

Но что я могу поделать? Они уже тут. Заканчиваю красить ресницы и смотрюсь в зеркало.

Очень даже ничего выгляжу. На мне сегодня простой черный топ, черные брюки, а вокруг шеи свободно повязан мой обворожительный, шикарный шарфик от «Денни и Джордж». Какая все-таки это была удачная покупка. Просто потрясающая.

Я еще немного кручусь перед зеркалом, потом, смирившись, открываю дверь.

– Привет, Бекки! – восклицает Сьюзи, глядя на меня сияющими глазами.

Она сидит по-турецки на полу в коридоре и вскрывает упаковку подарка, а Фенелла и Тар-кин стоят рядом и смотрят. Слава богу, сегодня они не надели одинаковые свитера. Но на Фенелле очень странная юбка из ворсистого красного твида, а у двубортного костюма Таркина такой вид, словно его шили еще во времена Первой мировой.

– Привет! – говорю я и вежливо целую их обоих.

– Вот это да! – вопит Сьюзи и вытаскивает картину в старой позолоченной раме. – Не может быть! Потрясающе!

Она переводит восторженный взгляд с Таркина на Фенеллу, а я с любопытством заглядываю через ее плечо. Скажу вам откровенно – я не впечатлена. Во-первых, картина выцветшая – в болотно-зеленой и коричневой гамме; во-вторых, на ней просто лошадь, стоящая посреди поля. Что, не могли нарисовать лошадь, скачущую через препятствие или вставшую на дыбы? Или лошадь, галопирующую по Гайд-парку с девушкой в шикарном платье (типа тех, что показывают в фильме «Гордость и предубеждение»)?

– С днем паденья! – хором тянут Таркин и Фенелла. (Еще один пунктик. День рождения они называют днем паденья, после того как… впрочем, очень уж скучно объяснять почему.)

– Потрясающе! – с энтузиазмом говорю я. – Очень красиво!

– Правда же? – радуется Таркин. – Посмотри, какая палитра.

– М-м… да, – киваю я.

– А какие мазки! Удивительно тонкая работа. Мы были буквально потрясены, когда увидели эту вещь.

– Да, на редкость красивая картина, – зачем-то хвалю я эту мазню. – Смотришь на нее, и хочется нестись верхом на коне по холмам и полям!

Что за бред я несу?! Почему не могу просто и откровенно сказать, что картина мне не нравится?

– Ты ездишь верхом? – спрашивает Таркин, глядя на меня с некоторым удивлением.

Верхом я ездила один раз. Это была лошадь моей кузины. Я упала и дала себе слово никогда больше не садиться на этих тварей, но в этом я ни за что не признаюсь Мистеру Лошадь Года.

– Раньше ездила, – смущенно улыбаюсь я. – Да и то не очень хорошо.

– Уверен, ты сможешь снова сесть в седло. – Таркин так и сверлит меня взглядом. – А охотой ты не увлекаешься?