Принц полуночи - Кинсейл Лаура - Страница 27

Он клал руку на шею ослику и чесал его, возился с Немо, валял его по земле, спал рядом с ним, свернувшимся у него за спиной. Но он не приближался к Ли. Она подумала, что если бы он коснулся ее, она бы почувствовала это, как удар молнии.

Ей хотелось, чтобы он не возвращался. Невероятный романтик, глупец, пребывающий в воздушных замках.

Когда он скрылся за углом, Ли села под стеной и вытащила из кармана книжечку, ту самую книжечку, в истолковании некоторых словечек которой не был уверен даже маркиз де Сад. Ли и сама кое-какие из них не знала, но даже если бы она ничего не поняла в тексте, выразительные рисунки все бы ей разъяснили.

Разглядывая их, она подумала лукаво, как бы смотрелся Сеньор, скинув одежду. Мужские фигуры выглядели более или менее одинаково, хотя рисунки преувеличивали некоторые из их достоинств. Она критически разглядывала их. Ее мать бы сказала, что любое знание ценно, даже такое как «Шедевры Аристотеля». Для Ли было унизительно осознать, как мало она знает об этом.

Она медленно перелистывала страницы. Одни рисунки казались ей нелепыми, другие заставляли брезгливо морщить нос, а третьи усиливали чувство беспокойства, бросая в краску. Она разглядывала игривые картинки, а думала о развалинах храма в горах… и о Сеньоре.

Она знала одного только мужчину — мальчика, который был неуклюжим от волнения и клялся ей в вечной любви, который, казалось, был намного моложе ее, хотя ему было семнадцать, а ей — шестнадцать. Он хотел бежать с ней и тайно обвенчаться. Она отказалась. Их короткий роман кончился тогда, когда этого захотела Ли.

В памяти осталось то, как повела себя мать, узнав, что совершила Ли. Все объяснения Ли выглядели, как оправдания; все ее теории о поисках знания увяли под печальным взором матери. Ей следовало было знать, сказала мама. Она имела в виду, что то, что происходит между мужчиной и женщиной — священно, или должно быть таковым. Мама надеялась, что Ли могла бы понять это на примере своих родителей.

И Ли было очень стыдно, она чувствовала себя очень незрелой и безумной, потому что потеряла то, что ее мать считала бесценным.

Теперь она была гораздо старше. Даже стыд казался невинным, когда вспоминала об этом. Какой позор она пережила, какой запятнанной, опороченной чувствовала себя из-за своей детской ошибки, какую досаду и унижение испытала, когда мама велела ей сходить к повитухе, чтобы та объяснила ей то, чего сама она еще не понимала.

Ли всегда была самой сильной и умной из своих сестер, она была старшей, и обещала вырасти в такую же умную и уважаемую женщину, как ее мать. Она рассталась со своей невинностью, потому что сама захотела этого, из любопытства, потому что какая-то часть ее иногда яростно восставала против узости воспитания, жизни, положения. В шестнадцать лет она не думала о риске.

Повитуха научила ее многому, рассказала о таких вещах, о которых, как подозревала Ли, даже мама не знала. И Ли не забыла это: в сумке у нее были все нужные листья и высушенные и растертые в порошок травы, чтобы оградить себя от неприятностей. Она не была уже столь наивна. И она не собиралась отдать себя в руки такому человеку, как Сеньор, который так легко клялся в любви и каждое движение и взгляд которого были столь чувственны.

Маленький ослик поднял голову, хрипло закричав, и звук этот резким эхом разнесся по улице. Когда он стих, Ли услышала медленное цоканье копыт. Она быстро спрятала книгу в карман и встала. Сеньор с горожанином обогнули угол, ведя между собой чалую лошадь. Ли скептически взглянула на тощую кобылу. Сеньор перехватил ее взгляд и пожал плечами.

— Здесь нам лучше не найти, — сказал он.

— Но у нее же бельмо!

— Да, я знаю, — он все еще говорил раздраженно. — Но немного зрения у нее еще осталось.

— А цена?

Он хмуро взглянул на нее.

— Четыре луи за экипаж и кобылу. Можете попробовать поторговаться с ним сами, чтобы он сбросил цену, если хотите.

Ли отвернулась.

— Меня это не касается.

Он мгновение помолчал. Затем заговорил с горожанином на местном наречии. Тот подвел кобылу к кабриолету и запряг ее в костромки.

Правил лошадью С.Т. Он не отрывал глаз от дороги, твердо намереваясь ни единым жестом не выдать дурноту, которую он испытывал в качающемся из стороны в сторону экипаже. Ли сидела рядом с ним, вцепившись руками в борт кабриолета, чтобы не свалиться на ухабах, и морщилась каждый раз, когда слепая лошадь спотыкалась. С.Т. делал вид, что ничего не замечает.

Так они ехали — через Рону у Монтслимара, переваливали через удивительные холмы Арденна — вулканические скалы и черные гряды, и слепая кобыла, хоть и спотыкалась, но все-таки шла по дороге, которая временами напоминала узкую каменистую тропу. Пока С.Т. был собран, не расслаблялся, он не позволял себе чувствовать, что его укачивает, и гнал все неприятные ощущения. Не раз он слезал и шел пешком, взяв лошадь под уздцы, когда дорога становилась особенно тяжелой. Чтобы отвлечься, он стал учить кобылу. Он крепко держал поводья в левой руке, пропустив их между пальцев так, что даже малейшее движение посылало сигнал. Он все время говорил с ней, тихо, ласково, то повышая, то понижая голос, словами упреждая рывок поводьев.

Маленькая полузрячая кобыла оказалась очень сообразительной, быстро привыкла к звуку и запаху волка — ведь Немо бежал следом; она успокоилась и с готовностью постигала науку: поворачиваться слегка влево в ответ на падающий тон, вправо — на повышающийся, даже раньше, чем он натянет вожжи. Он с удовлетворением видел, что это помогает ей двигаться. Вместо того, чтобы спотыкаться, заваливаться на сторону, когда ее то и дело дергают за поводья, при объезде камней и рытвин, — она чутко отзывалась на подсказку хозяина и успешно обходила препятствия, которые сама не могла заметить. Уже через полдня пути лошадь отважно шла, отпущенная на полный повод, чуткие уши напряженно ловили сигналы возницы, спотыкалась она редко. Когда же дорога расширилась и начался ровный, недавно проложенный участок, она с готовностью побежала рысью.

Немо трусил позади кабриолета с весьма довольным видом — ведь теперь они двигались гораздо быстрее. Именно из-за волка С.Т. и выбрал эту боковую дорогу, а не оживленный путь через Лион и Дижон. Во Франции еще была свежа память о волках-людоедах — «Чудовищах Жеводана», которые, по слухам, унесли не менее трех дюжин человеческих жизней всего десять лет назад. Немо, конечно, обычно старался не попадаться на глаза людям, но чем более безлюдной была местность, которую они пересекали, тем легче ему было спрятаться при необходимости.

Что случится, когда им придется взять с собой волка в самое сердце Франции, оказаться на людных дорогах, — об этом Ли еще не мог заставить себя думать.

К вечеру, по его подсчетам, они проехали расстояние втрое больше того, что могли пройти пешком. Спина его ныла от напряжения — ведь ему приходилось сидеть, наклонясь вперед, выдерживая тряску экипажа. Голова его болела. Был холодный осенний вечер. Не доезжая до Обена, он остановил кабриолет и взглянул на Ли.

— Не хотите ли поужинать сегодня за настоящим столом?

Она кивнула:

— Это неплохо.

Он спрыгнул на землю и подозвал Немо. Волк, задыхаясь, выбежал откуда-то сбоку, перескочив через кусты, и с восторгом приветствовал хозяина. С.Т. повел его в сторону от дороги, туда, где росли сосны, и, побродив немного, нашел волку местечко у поваленного дерева. Встав на колени, он руками сгребал опавшую хвою, сооружая для него некое подобие лежбища. Немо кружился рядом, рыл землю лапами, а потом удовлетворенно упал и, свернувшись, уткнул нос в свой пушистый хвост, посматривая на С.Т. через эту лохматую занавеску.

С.Т. жестом приказал ему оставаться на месте. Немо поднял голову. Когда С.Т. шел обратно, он знал, что волк смотрит ему вслед. Он не был абсолютно уверен, что Немо не сойдет с места до его возвращения, но надеялся, что волк хорошо обучен, чтобы не убежать, по крайней мере, если что-то необычное привлечет его, как тогда, когда стая волков сманила его с собой из Коль дю Нуар.