Чернильная кровь - Функе Корнелия - Страница 19

— Я пою теперь только им, — сказала она. — И моему сыну. — Она пододвинула к гостю хлеб. — Ешь. Только вчера испекла.

Роксана повернулась к нему спиной и стала у окна.

Сажерук потихоньку осматривался, макая в масло ломоть хлеба. Два мешка соломы и пара одеял на кровати, скамья, стул, стол, кувшины, корзины, бутылки и миски, пучки сухих трав под потолком, густо-густо, как в берлоге у Крапивы, и сундук, выдающийся роскошью среди этой скудной обстановки. Сажерук помнил торговца тканями, который подарил его Роксане. Его слуги насилу дотащили сундук, до краев полный шелковыми платьями, расшитыми жемчугом, с кружевной отделкой на рукавах. Интересно, они до сих пор лежат в сундуке? Нетронутые, непригодные для возни на грядках.

— В первый раз я пошла к Крапиве, когда заболела Розанна. — Роксана заговорила, не оборачиваясь к нему. — Я тогда даже не знала, как сбить жар. Крапива показала мне все, что умела, но нашей дочери ничто не помогало. Жар все усиливался, и я повезла ее к Филину. Я привезла ее в лес, к феям, но они мне не помогли. Может быть, они бы сделали это для тебя, но тебя не было.

Сажерук увидел, как она утирает глаза тыльной стороной ладони.

— Небесный Плясун мне рассказал.

Он понимал, что это совсем не те слова, однако не мог найти других.

Роксана кивнула и снова утерла глаза.

— Говорят, что тех, кого любишь, можно увидеть и после смерти, — тихо сказала она. — Что они приходят к нам по ночам, хотя бы во сне, что наша тоска может вызвать их обратно, хоть ненадолго… Розанна не пришла. Я обращалась к женщинам, которые якобы умеют говорить с умершими. Я сжигала травы, дым которых будто бы вызывает их, и не спала много ночей в надежде, что она придет хотя бы раз… Но это все ложь. Обратного пути нет. Или ты побывал там и нашел его?

— В царстве мертвых? — Сажерук покачал головой с грустной улыбкой. — Нет, я был все же не так далеко. Но поверь, даже там я искал бы путь, чтобы вернуться к тебе…

Как долго она смотрит на него. Больше никто так на него не смотрел. И он снова принялся искать слова, чтобы объяснить, где он пропадал, — но таких слов не было.

— Когда Розанна умерла… — Казалось, язык Роксаны немеет от этого слова, как будто оно может снова убить ее дочь. — Когда она умерла у меня на руках, я поклялась себе: никогда больше я не буду такой беспомощной, если смерть попытается отнять кого-то из моих близких. С тех пор я многому научилась. Может быть, сейчас бы я ее спасла. А может быть, и нет.

Она снова посмотрела на него, и, отвечая на ее взгляд, Сажерук не пытался скрыть свою боль, как делал обычно.

— Где ты ее похоронила?

Она кивнула на двор.

— За домом. Там, где она всегда играла.

Он повернулся к открытой двери, чтобы увидеть хотя бы землю, под которой лежит его дочь, но Роксана удержала его.

— Где ты был? — прошептала она, прижимаясь лбом к его груди.

Он погладил ее по голове, по тонким седым прядкам, паутинкой опутывавшим черные волосы, и уткнулся в них лицом. Она по-прежнему кладет апельсинные корки в воду, которой моет голову. Этот запах поднял такую волну воспоминаний, что у Сажерука закружилась голова.

— Далеко, — сказал он. — Я был ужасно далеко.

И так и стоял, прижимая ее к себе, не в силах поверить, что она снова здесь, не как бледное, ускользающее воспоминание, а из плоти и крови… и не прогоняет его.

Сколько они так простояли, он не знал.

— А старшая? Как поживает Брианна? — спросил он наконец.

— Она живет в замке, вот уже четыре года, в услужении у Виоланты, невестки герцога, которую все называют Уродиной.

Роксана высвободилась из его объятий и пригладила туго затянутые в узел волосы.

— Брианна поет для Уродины, присматривает за ее избалованным сыном и читает ей вслух. Виоланта помешана на книгах, но у нее слабое зрение, поэтому она не может читать сама, не говоря уж о том, что ей приходится делать это тайком. Герцог считает, что читающая женщина — это неприлично.

— Но Брианна умеет читать?

— Да, и моего сына я тоже научила.

— Как его зовут?

— Йехан. Как его отца.

Роксана подошла к столу и потрогала стоявшие на нем цветы.

— Я его знал?

— Нет. Он оставил мне эту усадьбу. И сына. Разбойники подожгли наш амбар, он побежал туда, чтобы спасти скотину, и погиб в огне. Странно, правда — я любила двоих мужчин, и одного огонь сожрал, а другого защищает.

Она долго молчала, потом заговорила снова:

— Поджигателей послал тогда Огненный Лис. Под его водительством они обнаглели еще больше, чем при Каприкорне. Баста и Каприкорн исчезли тогда же, когда и ты — ты это знал?

— Да, я слыхал об этом, — пробормотал он и не мог оторвать от нее глаз. Как она хороша! Невероятно хороша. Смотреть на нее было почти больно.

Роксана снова подошла к нему, и теперь каждое ее движение напоминало Сажеруку о том дне, когда он впервые увидел черноволосую танцовщицу.

— Феи и вправду хорошо постарались, — сказала она тихо, гладя его лицо. — Если бы я не знала, как все было, я бы подумала, что шрамы у тебя на лице нарисованы серебряным карандашом.

— Какая милая ложь, — ответил он так же тихо.

Роксана знала, откуда взялись шрамы, лучше всякого другого. Они оба никогда не забудут этот день — день, когда Змееглав приказал ей петь и танцевать для себя. Каприкорн тоже был там — с Бастой и прочими поджигателями, и Баста таращился на Роксану, как кот на вкусную птичку. Он повсюду таскался за ней, обещал ей золото и драгоценности, льстил, угрожал, а она все отказывала ему — и наедине, и при всех. И тогда Баста велел разузнать, кого она ему предпочитает. Он подстерег Сажерука на пути к ней с двумя помощниками, которые держали его, пока Баста кромсал ножом его лицо.

— Ты не вышла больше замуж после смерти мужа?

«Идиот! — мысленно обругал он себя. — Ревнуешь к мертвецу».

— Нет. Единственный мужчина в этой усадьбе — Йехан.

Мальчик появился в дверном проеме так внезапно, словно все время подслушивал и только ждал, когда же произнесут его имя. Он молча протиснулся мимо Сажерука и сел на скамью.

— Цветы стали еще больше, — сказал он.

— Ты не обжег о них пальцы?

— Только чуть-чуть.

Роксана поставила перед ним кувшин с холодной водой.

— На, обмакни их туда. Если не поможет, я разобью яйцо. От ожогов лучше всего помогает яичный белок.

Йехан послушно обмакнул пальцы в кувшин, не сводя глаз с Сажерука.

— А он никогда не обжигается? — спросил он мать.

Роксана невольно рассмеялась:

— Нет, никогда. Огонь его любит. Он лижет ему пальцы и целует его.

Йехан уставился на Сажерука так, будто Роксана открыла ему, что пришелец не из людского племени, а из рода фей.

— Не верь, мать дурит тебе голову, — сказал Сажерук. — Конечно, он и меня кусает.

— Шрамы у тебя на лице — это не от огня.

— Нет. — Сажерук взял еще кусок хлеба. — Эта Виоланта… Небесный Плясун говорил, что ее отец — Змееглав. Она так же ненавидит комедиантов, как он?

— Нет. — Роксана погладила Йехана по черным волосам. — Если Виоланта кого-нибудь ненавидит, так это своего отца. Ей было семь лет, когда он отослал ее от себя. В двенадцать ее выдали за Козимо, спустя шесть лет она стала вдовой. И вот теперь она сидит в замке своего свекра и пытается делать то, что он от горя совсем забросил, — заботиться о своих подданных. Виоланта жалеет слабых. Вдовы с голодными ребятишками, крестьяне, которые не в силах заплатить налоги, — все стекаются к ней. Но Виоланта — всего лишь женщина. Если у нее есть немного власти, то лишь потому, что все боятся ее отца, даже по эту сторону леса.

— Брианне нравится в замке. — Йехан обтер мокрые пальцы о штаны и озабоченно рассматривал покрасневшие кончики.

Роксана снова сунула его пальцы в холодную воду.

— Да, к сожалению. Нашей дочери нравится донашивать за Виолантой красивые платья, спать в пуховой постели и выслушивать комплименты от знатных господ. Но мне это не нравится, и она это знает.