Вампир высшего класса - Набокова Юлия - Страница 35

Мои отчаянные попытки снять кольцо наконец были замечены, и я густо покраснела.

— Ничего! Я сейчас вернусь! — пробормотала я и пулей бросилась в ванную. Мне пришла в голову спасительная мысль: кольцо можно снять с помощью мыла.

Через пару минут моя проблема была решена, и я принялась отмывать ободок, забитый изнутри мыльными ошметками. Тогда-то я и увидела выгравированное на нем имя, показавшееся мне смутно знакомым. Размотав полотенце на голове, я встряхнула влажными волосами и поспешила показать свою находку Вацлаву.

— Фил Шепард? — удивился Гончий и схватился за ноутбук.

Мы склонились над монитором, почти прижавшись друг к другу щеками и уже не смущаясь этой близости. Я чувствовала покалывание щетины Вацлава, а он, пока грузился Гугл, наматывал на палец прядь моих волос, и я была готова замурлыкать от удовольствия. Первая же ссылка привела нас на сайт английского ювелира, который специализируется на изделиях из белого драгоценного металла. Обнаруженная мной гравировка оказалась фирменным клеймом мастера.

— Так вот почему имя показалось мне знакомым! Это же он изготовил серебряные кулоны для Жана! — осенило меня.

— И у него должны сохраниться эскизы всех двенадцати изделий, — с воодушевлением откликнулся Вацлав. — Похоже, что Фабиола ездила к нему за эскизом похищенного тобой кулона, без которого нельзя полностью расшифровать карту Жана. Тогда же она и купила это кольцо. Или, — он ухмыльнулся, — скорее прихватила тайком.

— Так это же, — возликовала я, — просто замечательно! Значит, ничего не потеряно!

— Не радуйся раньше времени, — осадил Вацлав. — Если Фабиола в самом деле была у Шепарда, она могла уничтожить эскиз. Но даже если мы его получим, скорее всего, не сможем расшифровать. Ты же говорила, что вампирши пришли к мнению, будто бы разгадать кодировку можно, только объединив усилия. Да и это все равно нам будет ни к чему. Если вампирши сложили всю карту целиком, то они, с большой вероятностью, уже добрались до тайника.

— Но мы хотя бы узнаем, кто интересовался этими подвесками. Возможно, Фабиола приходила не одна. Сам подумай, в ее руках оказалась бы вся карта целиком, и, зная Фабиолу, другие наверняка захотели подстраховаться, и кто-нибудь отправился с ней в качестве сопровождения, — оптимистично предположила я.

— В таком случае не вижу смысла нам здесь больше задерживаться. Когда там ближайший рейс в Лондон? — Вацлав склонился над ноутбуком, а уже через несколько минут мы заметались по номеру, бросая вещи в чемоданы…

Стюардесса развозила по салону свежую прессу. Посмотрев, что на ее тележке среди черно-белых газет нет ярких обложек «Космополитана» и «Вога», я равнодушно отвернулась к окну, за которым мерцали огни удаляющейся Праги. А вот Вацлав взял себе какую-то газету и увлеченно зашуршал страницами. Я бросила взгляд на название — это были английские новости. А потом мой взгляд скользнул ниже и уперся в лицо в траурной рамке. Пепельная блондинка со стильной короткой стрижкой, ласковым взглядом и мягкой улыбкой была мне знакома.

— Дай сюда! — Я в волнении выхватила газету из рук Вацлава и уткнулась в заметку о трагической гибели Эмили Ричардсон, возглавлявшей лондонский благотворительный фонд «Доброе сердце».

В газете сообщалось, что сегодня пройдут похороны мисс Ричардсон, погибшей во время пожара в своем лондонском офисе. Дальше рассказывалось о том, какой милосердной и великодушной была погибшая, сколько сиротских приютов получило помощь от благотворительного фонда, сколько больных детишек было вылечено при поддержке организации… Неудивительно, ведь Эмили была воплощением Слезы Милосердия, и именно ее доброта обратила на нее внимание Жана Лакруа.

— Это та самая Эмили, — взволнованно пробормотала я, показывая статью Вацлаву. — Одна из двенадцати.

Нахмурившись, он прочитал заметку.

— Что ж, по прилету позвоню местным Гончим. Посмотрим, что они расскажут.

За окном уже давно сгустились сумерки. Офис, гудящий днем как пчелиный улей, опустел. Эмили нравилось засиживаться в кабинете по ночам и ощущать себя маленькой хозяйкой большого фонда. Ночь приносила с собой вкрадчивую тишину и упоительную прохладу. Ветерок, впущенный в окно, очищал нагревшийся за день воздух от дразнящего аромата крови сотрудников. Все-таки быть вампиром и продолжать работать в людском коллективе — задача не из легких. И хотя за два года с момента вступления в Клуб Эмили ни разу не коснулась губами ранки на человеческой коже, а утоляла жажду, припав к пластиковому горлышку непрозрачной бутылки, доставленной со станции переливания крови, искушение начинало преследовать ее с самого порога, как только она входила в свой офис, расположенный в Вест-Энде. Чувствительная к запахам, она выбирала косметику без отдушек и никогда не пользовалась духами. Прежде для нее было невыносимо находиться в лифте с дамой, щедро облившейся туалетной водой, или встречаться с мужчиной, от которого исходил резкий запах парфюма. Став вампиром, она узнала, что есть еще более сильный запах, перебивающий самые стойкие духи на свете, — запах живой крови…

Когда на одном из благотворительных аукционов к ней подошел воспитанный француз и передал чек с щедрым пожертвованием, Эмили даже представить себе не могла, что ее новый знакомый — вампир. В конверте оказалась визитка с именем Жана Лакруа. Эмили перезвонила на следующее утро, чтобы поблагодарить мецената, но ответом ей были длинные гудки. Она набирала номер и в обед, и во время пятичасового чая, и в девять вечера, когда вернулась домой, но телефон молчал. Безо всякой надежды она позвонила еще раз в половине десятого, уже забравшись в постель и заведя будильник на шесть утра — завтра она собиралась съездить в приют в пригороде. Жан взял трубку после первого гудка, как будто только и ждал ее звонка. Его голос был утомленным, словно только что после сна, но, когда она представилась, он мгновенно оживился. Поддавшись обаянию загадочного француза, Эмили сама не поняла, как дала согласие встретиться через полчаса в дорогом ресторане. Пришлось срочно выбираться из уютной пижамы и вновь влезать в строгий костюм.

В такси Эмили с трудом подавляла зевки — она привыкла рано ложиться и вставать с рассветом. А вот француз, встретивший ее уже в ресторане, лучился энергией, как она сама после чашки кофе по утрам. Ресторан, награжденный тремя звездами Мишлен и оформленный в стиле арт-деко, производил впечатление. Разглядывая лиловый узорчатый ковер на полу и малиновый бархат мебели, Эмили рассеянно листала меню с заоблачными ценами и с досадой думала, что люди, которые обедают здесь, и не задумываются о том, скольким несчастным детям можно помочь, если всего лишь отказаться от десерта и перевести деньги на счет сиротского приюта. Благотворительный фонд, в котором она тогда работала, был совсем маленьким. Но благодаря горстке энтузиастов, сплотившихся вокруг нее, им удавалось собирать значительные средства, устраивая лотереи и концерты, организовывая сбор денег через телевидение и Интернет, ведя информационные блоги, делая презентации в компаниях или проводя благотворительные аукционы с участием знаменитостей, как вчера.

Беседа почти сразу же перешла на благотворительность, Жан живо заинтересовался текущими делами благотворительного фонда, хвалил организацию вчерашнего аукциона и так расположил ее к себе, что Эмили искренне рассказала ему все, о чем он спрашивал. О том, как возникла идея с фондом, когда она, будучи студенткой, ездила в детский дом для детей-инвалидов и отвозила туда игрушки, собранные по инициативе однокурсников. О том, как помогли первому ребенку, собрав денег на необходимую операцию, о том, как поняли, что если не они, то кто же? О том, как уже невозможно было забыть о маленьких сиротах, которые ждут твоего приезда и искренне радуются тебе.

— Скажите, Эмили, — во время очередной паузы вдруг спросил Жан, пристально глядя ей в глаза, — ведь это у вас с детства? Жалость к бродячим собакам, бездомным кошкам, птицам с переломанными крыльями, брошенным детям и забытым старикам?