Жребий (Жребий Салема) - Кинг Стивен - Страница 72

Они уже были сбоку от дома. Сьюзан подумала: "Скажите пожалуйста, экая команда уверовавших! Старый учитель, наполовину свихнувшийся от книжек. Писатель, у которого детские кошмары стали навязчивой идеей. Мальчишка, который по фильмам и грошовым страшным книжкам изучил сверх программы курс вампироведения. А я? Я действительно верю в это? Неужели паранойя заразна?”

Она верила.

Как и сказал Марк, рядом с домом охота смеяться пропадала. Все мыслительные процессы и сам разговор затмил более глубинный голос, пронзительно вопивший: «опасность! опасность!» — но не словами. Сердце у Сьюзан заколотилось, дыхание стало частым, но кожа похолодела из-за сосудосуживающего действия адреналина, который во время стресса удерживает кровь в глубоких колодцах тела. Почки закрылись наглухо и отяжелели. Глаза словно бы приобрели сверхъестественную зоркость, вбирая каждую щепочку, каждую чешуйку краски на боковой стене дома. Но не внешние стимулы стали причиной запуска всех этих механизмов: тут не было ни вооруженных людей, ни огромных рычащих псов, ни запаха гари. После долгой спячки очнулся страж, спрятанный куда глубже, чем пять чувств Сьюзан. И отмахнуться от него было невозможно.

Она заглянула в щель между ставнями на первом этаже.

— Батюшки, да тут ничего не сделано, — сказала она чуть ли не сердито. — Настоящая помойка.

— Дай посмотрю. Подними-ка меня. Сьюзан переплела пальцы, чтобы Марк мог заглянуть сквозь сломанные доски в разрушающуюся гостиную дома Марстена. Мальчик увидел заброшенную коробку гостиной с толстой патиной пыли на полу (во многих местах пересеченном следами ног), лохмотьями свисающие обои, два или три старых складных кресла, исцарапанный стол. В углах с потолка свисали фестоны паутины. Не успела Сьюзан возразить, как Марк застучал тупым концом кола по удерживавшим ставень крючку с петлей. Обе ржавых части запора упали на землю, а ставни со скрипом разошлись на пару дюймов.

— Эй! — запротестовала девушка. Не надо…

— А что ты предлагаешь? Позвонить в дверь?

Он оттянул правый ставень и выбил одно из пыльных волнистых стекол. Оно со звоном выпало внутрь. Сьюзан охватил жаркий сильный страх, во рту появился медный привкус — Еще можно сбежать, — сказала она вроде бы себе самой.

Марк сверху взглянул на нее. В его взгляде не было презрения, только честность и такой же сильный страх, какой чувствовала она сама.

— Если тебе надо, иди, — сказал мальчик.

— Да нет, не надо, — она попыталась сглотнуть, чтобы избавиться от комка в горле, но тщетно. — Давай скорей. Ты делаешься тяжелым.

Марк выбил торчащие осколки выдавленного стекла, перебросил кол в другую руку, а освободившуюся просунул в отверстие и отпер окно. Он подтолкнул его кверху, окно слабо застонало —и путь был открыт.

Сьюзан позволила ему слезть, и они молча взглянули на окно. Потом Сьюзан шагнула вперед, оттолкнула правый ставень и, когда он распахнулся, положила руки на занозистый подоконник, готовая подтянуться. Гнездящийся в ней страх был так велик, что вызывал дурноту, подобно некому страшному плоду, который Сьюзан несла в своем чреве. Она поняла наконец, каково было Мэтту Бэрку подниматься по лестнице навстречу тому неведомому, что поджидало в комнате для гостей.

Сознательно или бессознательно, Сьюзан всегда преобразовывала страх в простое уравнение: страхи=неизвестность. И проблема решалась несложным сокращением до простых алгебраических терминов, а именно: неизвестное = скрипучая доска (или еще что-нибудь), скрипучая доска = бояться нечего. Все ужасы современного мира можно было распотрошить простым применением переходной аксиомы равенства. Некоторые страхи, разумеется, были оправданными (не садись за руль в сильный снег и при плохой видимости, не протягивай руку дружбы рычащим собакам, не ходи в парк с незнакомыми мальчиками — как там в старом анекдоте? «Трахнемся или пройдемся?»), но до сего дня Сьюзан не верила, что бывают страхи, недоступные пониманию, апокалиптические и едва ли не парализующие. Данное уравнение решения не имело. Сам процесс движения вперед стал подвигом.

Сьюзан гибко подтянулась, перебросила через подоконник ногу, спрыгнула на пыльный пол гостиной и огляделась. В комнате воняло. Запах сочился из стен почти видимыми миазмами. Она попыталась внушить себе, что пахнет просто гнилой штукатуркой или скопившимся отсыревшим пометом устроивших гнезда за здешними сломанными обрешетками зверьков — сурков, крыс, может быть, даже енота или двух. Но дело было более серьезным. Вонь животных не бывает такой густой, прочной и въевшейся. Этот смрад заставил Сьюзан подумать о слезах, рвоте, черноте.

— Э-эй, — тихо позвал Марк. Его руки затрепыхались над подоконником. Помоги немножко.

Она высунулась из окна, подхватила мальчика подмышки и тянула кверху, пока он не уцепился за подоконник. Потом Марк перебросил тело в дом. Ноги в кроссовках глухо стукнули о ковер, после чего в комнате снова воцарилась тишина.

Они обнаружили, что, зачарованные молчанием, прислушиваются к нему. Казалось, нет даже того слабого высокого жужжания, каким звенит полная тишина —звука, с которым лениво успокаиваются нервные окончания. Только огромное мертвое беззвучие да биение крови в висках.

И все равно оба понимали. Конечно. Они не одни.

— Пошли, — сказал Марк. — Осмотримся. — Он очень крепко стиснул кол и бросил на окно короткий тоскливый взгляд.

Сьюзан медленно направилась в коридор, мальчик пошел следом. Прямо за дверями оказался маленький столик, а на нем — книга. Марк взял ее.

— Слушай, — спросил он, — ты знаешь латынь?

— Немножко. Учила в колледже.

— Что это значит? — он показал ей переплет.

Сьюзан прочла вслух, лоб перерезала морщинка. Потом девушка покачала головой: — Не знаю.

Марк наугад раскрыл книгу и вздрогнул. На картинке обнаженный мужчина держал выпотрошенное тело ребенка над чем-то, чего не было видно. Мальчик вернул книгу на место, радуясь, что избавляется от нее (продолговатый переплет казался на ощупь тревожно знакомым), и они вместе отправились по коридору на кухню. Там тени были более заметны. Солнце ушло на другую половину дома.

— Чувствуешь, пахнет? — спросил Марк.

— Да.

— Тут воняет хуже, правда?

— Ага.

Марку вспомнилась мамина темная кладовка в их прежнем доме. Один раз там испортились три бушеля помидоров. Этот запах как две капли воды напоминал запах гниющих, разлагающихся овощей.

Сьюзан прошептала:

— Господи, как мне страшно.

Рука Марка нашла руку Сьюзан и крепко вцепилась в нее.

Линолеум на кухне был старым, зернистым, рваным, а под старой фарфоровой раковиной — вытертым дочерна. Посреди кухни на большом исцарапанном столе стояла желтая тарелка с недоеденным сырым гамбургером. Рядом лежали нож и вилка.

Дверь в погреб была приоткрыта.

— Вот туда нам и надо, — сказал Марк.

— Ой, — слабо отозвалась Сьюзан.

Еле приоткрытая дверь совсем не пропускала в погреб свет. Казалось, голодные языки мрака лижут кухню, поджидая, чтобы пришла ночь и позволила проглотить ее целиком. Эта четверть дюйма тьмы страшила скрытыми в ней невыразимыми возможностями. Сьюзан беспомощно и неподвижно стояла рядом с Марком. Потом мальчик шагнул вперед, потянул открывшуюся дверь и на мгновение остановился, глядя вниз. Девушка увидела, как дергается мышца у него под подбородком.

— По-моему… — начал он, но Сьюзан расслышала что-то за спиной и обернулась, вдруг почувствовав, что они сваляли дурака и уже слишком поздно. Это был Стрейкер. Он усмехался.

Марк обернулся, увидел и попытался пронырнуть у Стрейкера за спиной. Кулак Стрейкера врезался ему в подбородок, и больше мальчик ничего не узнал.

Марк пришел в себя, когда его несли вверх по лестнице, но вела эта лестница не в погреб. Ощущения, что со всех сторон тебя окружает камень, не было, а воняло не так сильно. Марк позволил себе самую малость приподнять веки, голова же по-прежнему вяло болталась на шее. Приближалась лестничная площадка… второй этаж. Марк разглядел это вполне ясно. Солнце еще не село. А значит, оставалась хилая надежда.