Зеленая миля - Кинг Стивен - Страница 25

Дин вышел вперед, чтобы открыть дверь. Он выбрал нужный ключ из связки на поясе и вставил в замок. Как только Дин повернул ключ и потянул за ручку, Уортон вдруг ожил. Он издал резкий нечленораздельный крик, похожий на вопль протеста, – от этого крика Харри остолбенел на время, а Перси выключился до конца событий. Я услышал крик через полуоткрытую дверь, но сначала никак не связал его с человеческим существом, подумав, что во двор каким-то образом попала собака и ее побили, что, наверное, какой-то обозленный зэк ударил ее мотыгой.

Уортон поднял руки, забросил цепь, висевшую между рук, за голову Дину и начал душить его. Дин издал сдавленный крик и рванулся вперед, в холодный электрический свет нашего маленького мирка. Уортон с радостью пошел за ним, даже толкнул, все время издавая нечленораздельные крики и даже хохоча. Он держал себя за локти на уровне ушей Дина, затягивая цепь как можно туже и двигая ею наподобие пилы, взад-вперед.

Харри бросился на Уортона со спины, схватив одной рукой длинные сальные белокурые волосы парня, а другой нанося изо всех сил удары по лицу. У него тоже была дубинка и на боку пистолет, но в суматохе он не достал ни того, ни другого. У нас случались неприятности с заключенными и раньше, но никто из них не нападал так внезапно, как Уортон. Его хитрость застала нас врасплох, Я никогда не видел такого ни прежде, ни потом.

А еще он оказался сильным. Вся его напускная рас-слабленность исчезла. Харри сказал после, что он прыг-нул словно на клубок сжатых стальных пружин, которые вдруг почему-то ожили. Уортон, уже внутри коридора ря-дом со столом дежурного, повернулся влево и отбросил Харри. Тот ударился о стол и растянулся на полу.

– Эй, ребята! – засмеялся Уортон. – У нас сегодня праздник или что?

Все еще крича и смеясь, он снова принялся душить Дина своей цепью. А почему бы и нет? Уортон знал то же, что и все мы: поджарить его можно лишь один раз.

– Бей его, Перси, бей его! – закричал Харри, вскакивая на ноги. Но Перси только стоял с дубинкой в руке, вытаращив глаза, как суповые миски. Вы скажите, вот шанс, которого он так ждал, золотая возможность использовать свою дурную силу по назна-чению, но он был слишком напуган и растерян и ничего не мог сделать. Перед ним оказался не перепуганный французик и не черный великан, который вообще был слегка не в себе, перед ним оказался сущий дьявол.

Я выскочил из камеры Уортона, уронив бумаги и выхватив пистолет, забыв про свою инфекцию второй раз за день. Я не подвергал сомнению рассказ других о том, что у Уортона было безучастное лицо и отсутствующие глаза, но тот, кого я увидел, был не Уортон. Я увидел лицо зверя – не разумного зверя, а хитрого, злобного и веселого. Да, он делал то, для чего создан. Место и обстоятельства значения не имели. А еще я увидел красное, раздувшееся лицо Дина Стэнтона. Он умирал на моих глазах. Уортон заметил пистолет и повернул Дина перед собой так, что при стрельбе я обязательно задел бы обоих. Из-за плеча Дина один сверкающий синий глаз призывал меня выстрелить.

Часть 3.

РУКИ ДЖОНА КОФФИ

1.

Просматривая все, что я написал, я заметил, что назвал Джорджию Пайнз, где сейчас живу, домом для престарелых. Тем, кто работает в этом месте, такое на-звание не понравится. Согласно буклетам и проспектам, лежащим в вестибюле и рассылаемым потенциальным клиентам, это «отличный пенсионный комплекс для по-жилых». Здесь есть Центр развлечений – так сказано в буклете. Люди, которым приходится жить тут (в буклете нас не называют заключенными, а я иногда называю), говорят о нем просто – телевизионная комната.

Здешние обитатели считают меня замкнутым, потому что я почти не хожу днем смотреть телевизор, хотя это не из-за людей, а из-за программ, которые мне не нравятся. Мыльные оперы, Рики Лейк, Карни Уилсон, Роланда – мир рушится вокруг ушей, и всем интересны только разговоры о том, с кем спят эти женщины в миниюбках и мужчины в расстегнутых рубашках. Конечно, как сказано в Библии, «не судите, да не судимы будете», поэтому я выпадаю из общей песочницы. Просто, если бы мне хотелось провести время среди мусора, я проехал бы пару миль к автостоянке «Хэппи Уилз», где вечером по пятницам и субботам всегда носятся полицейские машины с сиренами и мигалками. Мой особый, самый близкий друг Элен Коннелли со мной согласна. Элен восемьдесят лет, она высокая, худощавая и все еще стройная, очень интеллигентная и утонченная. Она очень медленно ходит из-за каких-то проблем с ногами, и я знаю, что ее ужасно мучает подагра кистей рук, но у нее прекрасная длинная шея – почти лебединая, и длинные красивые волосы, которые падают на плечи, если она их распускает.

Больше всего мне нравится, что она не считает меня странным или замкнутым. Мы проводим много времени вместе, я и Элен. Если бы не мой абсурдный возраст, я считал бы ее своей возлюбленной. Но все равно, самый близкий друг – совсем неплохо, а с некоторой стороны даже лучше. Множество проблем, возникающих обычно между любовниками, уже просто перегорели у нас. И хотя я знаю, что никто из тех, кто моложе, скажем, шестидесяти мне не поверит, иногда горячие угли лучше яркого костра. Это странно, но это правда.

Так что днем я телевизор не смотрю. Иногда гуляю, иногда читаю, но чаще всего в последний месяц я писал эти воспоминания, сидя среди растений в солярии. Мне кажется, здесь больше кислорода, а это хорошо действует на память. И куда там какому-то Джеральдо Ривере!

Но когда у меня бессонница, я иногда сползаю вниз по ступенькам и включаю телевизор. В Джоржии Пайнз нет канала НВО или другого, где идут только фильмы, – должно быть, они слишком дороги для нашего Центра развлечений, но основные кабельные каналы есть, а это означает, что можно смотреть канал американской классики. Это тот (если вдруг у вас нет кабельного телевидения), на котором большинство фильмов черно-белые и в них женщины не раздеваются. Для старого хрыча, как я, то, что надо. Я провел много приятных ночей, засыпая прямо на потертом зеленом диване перед телевизором, а на экране Фрэнсис-Говорящий Мул опять вытаскивал сковороду Дональда О'Коннора из огня, или Джон Уэйн приводил в порядок «додж», или Джимми Кэгни называл кого-то грязной крысой, а потом нажимал на курок. Некоторые из этих фильмов я смотрел со своей женой Дженис (не только моей возлюбленной, но и моим лучшим другом), и они меня успокаивали. Одежда героев, то, как они ходят и говорят, даже музыка из этих фильмов, – все меня успокаивало. Наверное, они напоминали мне то время, когда я крепко стоял на ногах и был хозяином своей судьбы, а не изъеденным молью ископаемым, рассыпающимся в доме для престарелых, где многие обитатели носят пеленки и резиновые штанишки.

Но сегодня утром я не увидел ничего утешительного. Совсем ничего.

Элен иногда смотрела этот канал вместе со мной, обычно ранним утром, в так называемое утро жаворон-ков, начинающееся в четыре часа утра. Она не говорит много, но я знаю, что подагра ее ужасно мучает, и лекарства уже почти не помогают.

Когда она пришла сегодня утром, скользя, как привидение, в своем белом махровом халате, я сидел на продавленном диване, колченогом, стоящем на том, что когда-то было ножками, и, сжимая колени изо всех сил, старался не дрожать, но озноб пробирал меня, как от сильного ветра. Мне было холодно везде, кроме паха, который словно горел, как призрак той «мочевой» инфекции, так портившей мне жизнь осенью 1932-го, – осенью Джона Коффи, Перси Уэтмора и Мистера Джинглза – дрессированной мыши.

Это также была осень Вильяма Уортона.

– Пол, – воскликнула Элен и поспешила ко мне, поспешила, как только позволяли ей ржавые гвозди и стекла в суставах. – Пол, что с тобой?

– Все будет нормально, – успокоил я, но слова зву-чали не очень убедительно – они произносились нечетко, проходя сквозь стучащие зубы. – Дай мне пару минут, и я буду как огурчик.

Она присела рядом со мной и обняла за плечи.