Зеленая миля - Кинг Стивен - Страница 14

Дин прошел по коридору вслед за ним, стараясь идти медленно, чтобы взять себя в руки и успокоиться. С одной стороны, как он потом рассказывал, ему хотелось посмеяться над Перси, а с другой – схватить его, повернуть к себе лицом, прижать к двери смирительной комнаты и избить до полусмерти. Но прежде всего он просто испугался, ведь наша работа в блоке "Г" заключалась в том, чтобы свести шум к минимуму, а шум и Перси были неразлучны. Работа вместе с ним напоминала работу сапера, пытающегося обезвредить бомбу, в то время как кто-то стоит у него за спиной и все время бьет в тарелки. Словом, ужасно. Дин сказал, что этот ужас он увидел в глазах Арлена Биттербока... и даже в глазах Президента, хотя этот господин обычно оставался спокоен, как катафалк.

Но дело не только в этом. Просто Дин уже начал привыкать к мыши. Не то чтобы считал ее другом, нет, но она стала частью жизни в блоке. Поэтому Перси был неправ и в том, что сделал, и в том, что пытался сделать. И то, что Перси никогда не смог бы понять, почему он неправ, прекрасно свидетельствовало о его полной непригодности выполнять эту работу.

Когда Дин дошел до конца коридора, он уже успокоился и сообразил, как лучше уладить дело. Единственное, чего Перси не мог выносить, так это когда попадал в глупое положение, и мы все это знали.

– Что, следопыт, опять сбился со следа? – сказал он, слегка улыбаясь, подшучивая над Перси.

Перси смерил его презрительным взглядом и отбросил волосы со лба.

– Выбирай выражения, очкарик. Не видишь, я злой. Как бы не стало хуже.

– Значит, опять перестановка, да? – Дин оставался серьезным... но -глаза его смеялись. – Ладно, когда все вытащишь, помой, пожалуйста, пол.

Перси посмотрел на дверь. Взглянул на ключи. Подумал о еще одних долгих, утомительных и безрезультатных поисках в комнате с мягкими стенами, о том, как все будут стоять рядом и смотреть... и Вождь, и Президент... все.

– Я лично ничего смешного не вижу, – буркнул он. – Нам только мышей в блоке не хватало, и так полно всякой нечисти.

– Как скажешь, Перси, – Дин поднял руки. Именно в этот момент, как он уверял меня на следующий день, Дин подумал, что Перси может на него броситься.

Подошедший Билл Додж разрядил ситуацию.

– По-моему, это ты уронил. – Он протянул Перси его дубинку. – На сантиметр ниже, и ты сломал бы бедной твари хребет.

В ответ на это Перси гордо выпятил грудь.

– Да, неплохой бросок, – сказал он, бережно укла-дывая свой снаряд в дурацкий чехол. – Я был подающим в школьной бейсбольной команде. Бросал неотбиваемые мячи.

– Правда? – полюбопытствовал Билл, и его уважительного тона (хотя он подмигнул Дину, когда Перси отвернулся) было достаточно, чтобы окончательно сгладить конфликт.

– Да, – заявил Перси. – В Кноксвилле я отлично бросал. Эти городские не знали, кто бросает. Сделали две пробежки. Могла бы получиться отличная игра, если бы принимающий не стоял столбом.

Дин мог все так и оставить, но он был старше Перси по должности, и в его обязанности входило инструктировать молодых, а в то время – еще до Коффи, до Делакруа – он считал, что Перси можно чему-то научить. Поэтому он взял молодого человека за руку.

– Тебе надо думать о том, что делаешь, – сказал Дин. Позже он объяснил, что хотел говорить серьезно, но не осуждающе. Во всяком случае, не слишком осуждающе.

Но для Перси это не годилось. Он ничему не научился... хотя со временем ему придется.

– Слушай, очкарик, я знаю, что делаю, – пытаюсь поймать мышь. Ты что слепой, не видишь?

– Ты перепугал до смерти Билла, меня и их. – Дин указал в сторону Биттербака и Фландерса.

– Ну и что? – сказал Перси, выпрямляясь. – Здесь ведь не детский сад, если вы помните. Хотя вы с ними все время нянчитесь.

– Но лично мне не нравится, когда меня пугают, – проворчал Билл, – а я тоже здесь работаю, Уэтмор, не забывай. И я не принадлежу к твоим тюфякам.

Перси посмотрел на него недоверчиво, прищурив глаза.

– И мы не пугаем заключенных без необходимости, ведь они и так переживают стресс, – сказал Дин. Он все еще старался говорить спокойно. – А люди в стрессовом состоянии могут сломаться, сделать себе больно. Сделать больно другим. Иногда у нас тоже бывают неприятности.

Перси скривил губы. Понятие «неприятности» имело над ним особую власть. Устраивать кому-то неприят-ности – это нормально. Но вот попадать в них – увольте.

– Наша работа разговаривать, а не кричать, – наставлял Дин. – Если человек кричит на заключенных, значит он потерял самообладание.

Перси знал, кто автор этой лекции, – я. Начальник. Перси Уэтмор и Пол Эджкум всегда недолюбливали друг друга, а дело было летом, вы помните, задолго до начала всех событий.

– Лучше, если ты станешь относиться к этому месту, как к реанимационной палате, – продолжал Дин, – самое лучшее здесь – тишина...

– Я считаю, что это параша с мочой, где надо топить крыс, – заявил Перси, – вот и все. А теперь, пусти.

Он вырвал руку, прошел между Дином и Биллом и зашагал по коридору, опустив голову. Он прошел слишком близко к решетке Президента – так близко. что этот Фландерс мог дотянуться и схватить его, а может, отколотить своей знаменитой деревянной дубин-кой, если бы Фландерс был человеком такого плана. Но он, конечно, был не из тех, а вот Вождь, наверное, таков. Вождь не упустил бы случая отколошматить Перси, хотя бы для того, чтобы проучить. Об этом сказал мне Дин, когда на следующий день рассказывал всю эту историю, и я помню его слова до сих пор, потому что они оказались пророческими.

– Уэтмор не понимает, что у него нет над ними никакой власти, – сказал Дин. – Что бы он ни делал, хуже уже им не будет, казнить их можно только раз. Пока он сам этого не поймет, он опасен и для окружающих, и для самого себя.

Перси вошел в мой кабинет и захлопнул за собой дверь.

– Все я да я, – проговорил Билл Додж, – как надутое вонючее яйцо.

– Ты не знаешь и половины, – заметил Дин.

– Ну, давай посмотрим с лучшей стороны. – Билл всегда предлагал посмотреть с лучшей стороны и так надоел, что хотелось щелкнуть его по носу, когда он произносил эти слова. – Твоя умная мышь все равно ведь удрала.

– Да, но больше мы ее не увидим, – сказал Дин. – Представляю, как перепугал ее этот проклятый Перси Уэтмор.

3.

Это было логично, но неверно. Мышь вернулась на следующий вечер, как раз в первую из двух ночей, когда Перси не дежурил, а потом его перевели в ночную смену.

Вилли-Пароход появился около семи вечера. Я дежу-рил и видел, как он пришел, со мной были Дин и Харри Тервиллиджер. Харри сидел за столом. Вообще-то мое дежурство было днем, но я оставался, чтобы провести время с Вождем, чей час уже приближался. Биттербак внешне держался стойко, как полагается людям его племени, но я видел: в нем поднимается страх перед грядущим концом, как отравленный цветок. Поэтому мы разговаривали. С ними можно поговорить и днем, но днем плохо: крики, разговоры (не говоря уже о периодических драках), доносящиеся с прогулочного дворика, размеренный лязг печатных станков в типогра-фии, редкие крики охранников с приказом поднять или убрать что-либо, а то и просто: «Пойди сюда, дерьмовый Харви». После четырех становится получше, а после шести все затихает. С шести до восьми – самое лучшее время. В это время в их головах снова появляются глубокие мысли, словно вечерние тени (это видно по глазам), и тогда лучше замолчать. Они еще слушают, что им говорят, но смысл ваших речей уже не доходит. После восьми они готовятся и представляют, как будет сидеть на голове шлем и чем пахнет воздух внутри черного мешка, который им натянут на потные лица.

Но я застал Вождя в удачное время. Он рассказал мне о своей первой жене, о том, как они вместе построили вигвам в Монтане. Это были самые счастливые дни в его жизни, заметил он. Вода была такой чистой и холодной, что при каждом глотке ломило зубы.

– Послушайте, мистер Эджкум, – сказал Вождь. – Как вы думаете, если человек искренне раскаялся в содеянном, сможет ли он оказаться в том времени, которое было для него самым счастливым, и жить там вечно? Может, это и есть рай?