Поступь хаоса - Несс Патрик - Страница 20

— ТОДД ХЬЮИТТ! — слышится с другого берега.

Я поднимаю взгляд. Это мэр. Впервые в жизни он обращается ко мне лично, сквозь пелену дыма и жара, от которой по его телу словно идет рябь.

— Это еще не конец, малыш Тодд! — кричит он сквозь рев реки и огня. — Все впереди!

Мэр спокоен, одежда на нем по-прежнему чистенькая, сапоги блестят, и всем ясно: ничто не помешает ему добиться задуманного.

Я встаю и показываю ему неприличный жест, но он уже скрывается за клубами дыма.

Кашляю и снова сплевываю кровь.

— Надо идти дальше, — с трудом выдавливаю я сквозь кашель. — Может, он вернется, а может, другого пути через реку нет, но ждать нельзя.

В пыли валяется мой нож. Меня стремительно охватывает стыд, похожий на новую боль — она прибавляется к остальным. Что же я наговорил… Я нагибаюсь, поднимаю нож и убираю в ножны.

Девчонка все еще сидит с опущенной головой и кашляет. Я беру с земли сумку и протягиваю ей.

— Пошли. Хоть от дыма подальше отойдем.

Она поднимает взгляд на меня.

Я смотрю на нее.

Щеки у меня горят, и вовсе не от жара.

— Прости. — Я отвожу взгляд от ее лица, как всегда пустого и безучастного.

И делаю первый шаг по дороге.

— Виола, — вдруг доносится сзади.

Я резко оборачиваюсь и смотрю на девчонку.

— Что?!

Она смотрит на меня.

Она открывает рот.

Она говорит.

Меня так зовут, Виола.

Часть третья

13

Виола

На минуту я теряю дар речи. Девчонка тоже молчит.

Пламя полыхает, дым клубится, Манчи тяжело дышит, свесив язык, и наконец я выдавливаю:

— Виола.

Она кивает.

— Виола, — повторяю я.

Второй раз она не кивает.

— Меня зовут Тодд.

— Знаю, — отвечает девчонка.

— Так ты умеешь говорить? — спрашиваю я.

Она бросает на меня быстрый взгляд и тут же его отводит. Я поворачиваюсь к полыхающему мосту, к пелене дыма, которая скрывает от нас противоположный берег — не знаю, спокойней мне от этого или наоборот, что лучше — видеть мэра или не видеть?

— Это… — начинаю я, но девчонка уже встает и тянет руку к сумке.

До меня доходит, что я все еще ее держу. Отдаю сумку девчонке.

— Нам пора, — говорит она. — Пошли отсюда.

У нее смешной акцент, она говорит совсем не так, как в Прентисстауне. Губы иначе обрисовывают буквы: как бы налетают на них сверху и силой придают им нужную форму. А в Прентисстауне все говорят так, словно подкрадываются к словам из-за спины и норовят ударить исподтишка.

Манчи очарован девчонкой.

— Пошли отсюда, — повторяет он и неотрывно пялится на нее, как бутто она сделана из его любимой еды.

Вот сейчас, казалось бы, можно начать задавать вопросы, расспросить обо всем, что хотелось узнать: кто она, откуда, что случилось, и мой Шум сплошь состоит из этих вопросов, они летят в нее, точно сотня дробинок. Сказать хочется так много, что я ни слова не могу выдавить, и девчонка просто перекидывает лямку сумки через голову и проходит мимо нас с Манчи.

— Эй!..

Она оборачивается.

— Меня подожди.

Я поднимаю рюкзак с земли и закидываю за спину, говорю: «За мной, Манчи!» — и иду по дороге вслед за девчонкой.

На этом берегу дорога медленно удаляется от обрыва и пронзает насквозь заросли кустарника, огибая таким образом первую гору, которая высится слева от нас.

На повороте мы с девчонкой останавливаемся и, не сговариваясь, смотрим назад. Мост до сих пор полыхает как оголтелый, и больше всего он похож на водопад из огня. Языки пламени теперь охватили его целиком, свирепые, зеленовато-желтые. Дым такой густой, что мы до сих пор не видим мэра и его людей — ушли они или ждут, или еще чего. Кажется, оттуда летит едва слышный шепот Шума, но в таком грохоте — ревут огонь и вода, трещит дерево, — что угодно может померещиться. Пока мы смотрим, огонь съедает столбы на другом берегу, и с оглушительным треском горящий мост срывается с обрыва и летит вниз, вниз, вниз, ударяясь о стены ущелья, а потом падает в реку, поднимая еще больше дыма и пара.

— Что было в коробке? — спрашиваю я девчонку.

Она смотрит на меня, открывает рот, потом опять закрывает и отворачивается.

— Не бойся, — говорю. — Я тебя не трону.

Она снова глядит на меня, и мой Шум полнится тем, что произошло несколько минут назад, когда я чуть было не «тронул» ее, чуть было не…

Плевать.

Больше мы ничего не говорим. Она снова начинает идти по дороге, а мы с Манчи шагаем следом.

Хотя теперь я знаю, что она умеет говорить, это не помогает от ее тишины. Да, в голове у девчонки есть слова, но что толку, если слышать их можно только тогда, когда она сама захочет? А пока она молчит, ничего не разберешь. Глядя на ее затылок, я все еще чувствую, как мое сердце тянется к этой тишине, я по-прежнему ощущаю жуткую боль, как бутто потерял нечто очень дорогое, и мне грусно до слез.

— До слез, — повторяет Манчи.

Ноль эмоций, только ее удаляющийся затылок впереди.

Дорога по-прежнему довольно широкая, кони легко по ней проедут, но местность вокруг становится более скалистой, и дорога начинает петлять между скал. Рев реки слышится откудато снизу, мы как бутто уходим от нее, углубляемся в странную, защищенную со всех сторон скалами местность — такое чувство, что идешь по дну коробки. Из всех расщелин торчат невысокие колючие ели, стволы которых обвиты желтыми шипастыми растениями. Со всех сторон на нас злобно шипят желтые ящерки-бритвы: Укушу! Укушу! Укушу!

В этом мире до чего ни дотронься — обязательно поранишься.

Минут через двадцать или тридцать дорога становится гораздо шире, по бокам от нее теперь растут нормальные деревья, и кажется, что вот-вот снова начнется лес. Трава и камни тут пониже, можно устроить привал. Что мы и делаем.

Я достаю из рюкзака вяленую баранину и ножом разрезаю на три полоски — себе, девчонке и Манчи. Она молча берет еду, минуту мы сидим и жуем.

Меня зовут Тодд Хьюитт, думаю я, закрывая глаза. Теперь я знаю, что девчонка слышит мой Шум и думает о нем, и мне за него стыдно.

К тому же думает она втихомолку.

Меня зовут Тодд Хьюитт.

Через двадцать девять дней я стану мужчиной.

А ведь это правда, доходит до меня. Время идет, даже если ты за ним не следишь.

Отрываю еще кусочек вяленой баранины.

— Никогда раньше не слышал такого имени — Виола, — говорю я вслух, глядя только на землю и на свой кусок мяса. Девчонка не отвечает, поэтому я невольно поднимаю голову.

Оказывается, она смотрит на меня.

— Что? — спрашиваю.

— Твое лицо.

Я хмурюсь.

— Что с ним?

Девчонка сжимает руки в кулаки и делает вид, что бьет себя по лицу.

Я краснею.

— А… ну да…

— И раньше тоже. После… — Она умолкает.

— После Аарона, да.

— Аарон! — тявкает Манчи, и девчонка едва заметно морщится.

— Так его звали, верно?

Я киваю, не переставая жевать.

— Ага, в точку.

— Он не назвал своего имени. Я сама откудато узнала.

— Добро пожаловать в Новый свет. — Я откусываю еще мяса — верней, отрываю зубами, потомушто кусок попался жесткий, — и случайно задеваю болячку. Одну из многих. — Ай! — Выплевываю непрожеванное мясо и целую кучу крови.

Девчонка смотрит на это дело и вдруг откладывает еду в сторону. Она берет свою сумку и достает оттуда синюю коробочку, чуть побольше той, для разведения костра. Нажимает кнопку, открывает и вытаскивает кусок белой материи и маленький железный скальпель. Подходит ко мне.

Я все еще сижу, но отшатываюсь, когда девчонка протягивает руки к моему лицу.

— Пластырь, — говорит она.

— У меня свой есть.

— Этот лучше.

Я отползаю еще дальше.

— Ты… — говорю я, выдувая воздух через нос и тряся головой, — ты очень добра…

— Тебе больно.

— Да.

— Знаю, — говорит девчонка. — Потерпи.