Перстень Иуды - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 76

– А ты, Милка, откуда все знаешь?

Она усмехнулась и пожала плечами.

– Что тут хитрого… Я же с деловиками и фартовыми тусуюсь!

За столом наступило молчание.

«…Тогда понятно, почему Гном „сменил гнев на милость“ и выдал Пыжику его долю… И совершенно ясно, какую судьбу приготовил новичку этот гад после налета на Гофмана…»

– О чем задумался, Седой? – спросила Мила и, протянув руку через стол, ласково погладила пальцами его ладонь.

– Песня печальная. Дело фартовое сделали, разбогатели, промотали все и попались…

Грудастая певица почти рыдала:

– И жизнь блатная – тоже печальная, – скривила девушка накрашенные губки. – То одного убьют, то другого…

Они выпили еще, потом еще… Седой заметил, что со столика у эстрады в его сторону смотрят какие-то мужчины. Их было трое: в хороших костюмах, широкоплечие, с грубыми решительными лицами и развязно-уверенными манерами. Один перехватил его взгляд и, улыбнувшись, поманил пальцем. Седой напрягся.

– Не знаешь, кто этот фофан?

– Где? – Милка закрутила головой, но почти сразу увидела и посерьезнела.

– А-а-а… Это не фофан. Это сам Мерин! Пойдем, подойдем, раз зовет!

– Какой еще Мерин?!

– Пахан, кодла у него серьезная. Его все дрейфят.

Седой презрительно скривил губы. Уверенность и сила распирали его тело, и исходили они от перстня с львиной мордой. Петр подышал на черный камень, потер о пиджак – он заблестел еще ярче.

– Мне твой Мерин по… колено! И я его не боюсь! Если базарить хочет, пусть сам подходит!

И он, в свою очередь, поманил Мерина пальцем, будто позаимствовав у него развязный жест.

– Ты что?! – испугалась Мила. – Он разозлится!

– Да кто он такой! – вспыхнул Седой. – Я ему прямо здесь маслину в башку засажу!

Он сунул руку под пиджак, вынул «браунинг» и спрятал под свисающую со стола скатерть.

Тем временем Мерин встал и направился к их столику. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Но по мере того, как он приближался, угрозу будто стирало мокрой тряпкой, черты разглаживались, только холодные голубые глаза будто просверливали Петра насквозь.

– Чего-то ты, Седой, не по масти шишку держишь! – процедил он. – Знаешь, кто я?

Левую руку Петр положил на скатерть и барабанил пальцами по крахмальной скатерти. Перстень отражал свет желто-красными колючими лучиками.

– Только что узнал, Милка сказала. А ты меня откуда знаешь? – правой он чуть повернул ствол пистолета. Теперь если пальнуть, то пуля пробьет столешницу, расколотит тарелку и угодит прямиком Мерину в живот.

– Болтают про тебя, в газетах расписывают – вот откуда! – голубые льдинки рассматривали перстень, скользнули по невозмутимому лицу Петра, потом остановились на тарелке, которую должна будет разбить пуля. Настроение у Мерина изменилось, Петр почувствовал, что от него исходит волна страха.

– Вижу я, ты оголец фартовый, только старшим надо уважение оказывать! – сказал пахан, чтобы не «потерять лицо». – Гному привет! Наше вам с кисточкой!

Развернувшись, он вернулся к своему столику и принялся что-то бурно обсуждать с товарищами.

– Давай уйдем от греха! – сказала Милка. – Да спрячь ты свою волыну!

Петр сунул оружие в кобуру.

– Посидим еще. А то подумают, что я испугался…

– Да брось! Поехали ко мне. У меня есть краска для волос, я быстро превращу тебя в цыгана…

Петр подумал, посмотрел на Мерина и его приятелей. Те мирно пили, закусывали и не собирались предъявлять ему никаких претензий.

– Ну, ладно! Если в цыгана, то поехали…

Но до покраски головы в этот раз дело, конечно же, не дошло. Мила жила на втором этаже, в доходном доме купца Девятникова, с фасадом, украшенным статуями и затейливой лепниной, с запирающимся гулким подъездом, где шел ремонт, мраморными ступенями и чугунными литыми перилами в виде веток с листьями, цветами и сидящими на них птицами. Две большие высокие комнаты отапливались титаном, из кранов в ванной шла горячая вода. В огромные окна была видна оживленная Садовая, по которой в обе стороны носились пролетки, и стук резвых копыт проникал сквозь двойные рамы. Откуда у Милки такие деньги? С какого неба они падают?

На фоне этой роскоши, убогая квартирка Софки казалась просто рыбацким сараем. А ее хозяйка по сравнению с Милой напоминала неказистую, дочерна просмоленную рыбацкую кайку рядом с белой прогулочной яхтой. Мила быстро разделась, оставшись в розовых фельдиперсовых чулочках и розовом кружевном белье, причем не забыла надеть лаковые туфли на высоком каблуке. От нее пахло чистым телом и тонкими духами, да и фигура могла дать сто очков вперед начинающей полнеть Софье.

– Нравлюсь? – подбоченясь и кокетливо изогнув стан, спросила она. – Ну-ка, покажи, как ты умеешь раздевать женщин…

– Гм… Конечно, умею, – не очень уверенно произнес Петр. Но тут же безнадежно запутался в цепких крючочках ее бюстгальтера.

Девушка заливисто смеялась.

– Какой ты неуклюжий, Седой! Ладно, сам раздевайся, ложись на кровать и закрой глаза, я тебе сюрприз устрою…

Петр добросовестно опрокинулся на спину и зажмурился, ожидая, что Мила оседлает его, как это делала Софья.

– Не подглядывай! – звонко распорядилась Мила.

И хотя она не принимала позу наездницы, в следующий миг самая чувствительная часть его тела испытала совершенно новые, незнакомые, но, несомненно, очень приятные ощущения… Не понимая, в чем дело, он открыл глаза. И увидел двигающуюся голову Милы там, где ей совершенно нечего было делать, ибо ничего съестного у него внизу живота не находилось… Однако девушка, азартно урча, лизала и как будто пыталась проглотить то, что, как он раньше думал, совершенно для этого не годилось. Петр не знал, как реагировать на происходящее, а потому откинулся на подушку и поплыл по волнам наслаждения…

Утром, когда Петр оделся и собрался уходить, Мила взяла его за рукав.

– Подожди, дружочек, а тити-мити? – она быстро потерла большой палец об указательный. – У меня тут не богадельня!

Тон у нее был строгий и требовательный, от вчерашнего милого кокетства не осталось и следа.

– Денег дать? – не ожидавший такого оборота, Петр извлек из внутреннего кармана портмоне. – За ночлег, что ли?

Милка криво усмехнулась.

– Да нет, дружочек, не за ночлег! За другое! За кайф, что ты от меня словил…

– А-а-а, – наконец, он понял, с какого «неба» ей падают деньги, и удивился: Софка довольствовалась выпивкой, закуской да продуктами для хозяйства. Иногда ей подкидывали немного «на булавки» – и она была вполне довольна.

Расстегнув туго набитый портмоне, он достал пачку купюр.

– Сколько?

Мила выхватила всю пачку, отобрала половину, потом половину оставшейся половины, а четвертую часть нехотя вернула ему.

– Тебе, как земляку – скидка…

«Ничего себе, цены!» – подумал Петр, но виду не подал. А вслух спросил:

– Можно я к тебе еще приду?

Она умехнулась еще раз, вытянула сложенные трубочкой губы.

– Будут тити-мити, пожалуйста!