Перстень Иуды - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 70

В общем, Петр испытывал противоречивые чувства, но все же в город его тянуло, особенно в последнее время, после того, как многие товарищи перебрались сюда и гужеваться в Гниловской стало не с кем. Подросток чувствовал, что рано или поздно, а жизнь заставит стать горожанином. И вот момент наступил.

Он направился на центральный рынок, где у дядьки Кольки в рыбном ряду была своя длинная полка, обитая жестью. Здесь шумела, кипела, закручивалась водоворотами людская толпа: пересекались встречные потоки, покупатели штурмовали прилавки, жилистые грузчики с криками: «Поберегись!» носили мешки, ящики и коробки, многозначительно переговаривались по-хозяйски уверенные перекупщики, нагло шустрили востроглазые карманники…

Петр Дорохов чувствовал себя спокойно и уверенно в этом столпотворении. Его толкали, и он толкался. Иногда без нужды, а так, чтоб почувствовали его силу, его присутствие в городе.

Неожиданно сзади кто-то окликнул:

– Петро! Ты ли?! Ну, точно, Седой!

Седым его называли в станице за почти белые волосы, унаследованные от матери. Он обернулся. Прямо на него шел молодой коробейник с лотком папирос. Парень улыбался.

– Не узнаешь, Седой!

– Узнаю.

Это был Игнат, раньше проживавший в Нижне-Гниловской, а год назад перебравшийся в город. Когда-то они с ним дрались стенка на стенку с ребятами из соседней станицы, ловили и тискали девок, курили краденную у отцов махру. И вот тебе раз! Такая встреча! Они радостно улыбались и хлопали друг друга по плечам.

– Ты с отцом киляков притаранил? – спросил Игнат.

– Не, киляк еще не покатился. Один я приехал, обустраиваться. Меня батя привез, хочет, чтоб я в реальное училище определился. К дядьке иду, у него пока поживу.

– Вот здорово! Но к дядьке ты еще успеешь. А сегодня давай ко мне. Я тут у одной поселился.

– Женился, что ли?

– Ну, женился не женился, а так, подженился, слегка… На бутылку-то хватит?

– Наскребу.

Купив бутылку самогона и ливерную колбасу на закуску, Петр начал тратить родительские деньги явно не по назначению. И второй отцовский наказ нарушил: незаметно надел на палец кольцо, чтобы все видели, что парень он состоятельный и модный.

Дом, в котором жил Игнат, врос в землю почти по самые подоконники. Внутри оказались проходная кухонька и две комнаты – одна побольше, вроде гостиной, а вторая маленькая и темная, больше похожая на чуланчик. Два крохотных окошка «гостиной» выходили на оживленную Старопочтовую, где без конца разъезжали телеги, ужасно громыхая ободьями по булыжной мостовой. Хозяйка – крепкая смазливая бабенка лет под тридцать, в халате и с закрученной вокруг головы русой косой, встретила сожителя и его гостя неприветливо:

– Ты что, Игнат, всю гниловскую голытьбу сюда таскать будешь? Абы кого встретишь – и ко мне?

– Софочка, – залебезил тот. – Это не абы кто, это мой друг детства, Петр.

– А по мне хоть Петр, хоть Павел, хоть Фома. Хоть сам Иуда, все одно. Идите, гуляйте!

– Софочка, Петя не с пустыми руками, сейчас бутылочку раздавим, и он пойдет ночевать к своему дядьке…

– Ну, тогда другое дело…

Хозяйка сменила гнев на милость, переоделась в новое платье, накрасила губы и даже добавила к принесенной гостем выпивке и закуске свои соленые огурцы и остывший вареный картофель. Застолье началось хорошо и продолжилось душевно, говорили «за жизнь», вспоминали общих знакомых. Через час Игнат сгонял еще за одной поллитровкой, начали петь песни… А когда на улице потемнело, Софа щелкнула какой-то черной коробочкой на беленой стенке. Под потолком ярко вспыхнула электрическая лампочка, которых Петр еще никогда не видел, только слышал. Он не смог сдержать восхищенного восклицания:

– Вот это да! Электричество?

– А ты как думал! Это тебе не на Гниловской клопов давить, – добродушно подначивал Игнат. – Смотри, какая кровать шикарная, это я Софочке купил!

Хозяйка довольно улыбалась. Кровать действительно была замечательной: с высокими никелированными спинками и медными шишечками, такая стоила целое состояние, почти как телега.

«Интересно, откуда у Игната большие деньги? – подумал Петр. – На папиросах небось столько не заработаешь…» Впрочем, если верить соседской Милке, в городе деньги достаются легко: чуть ли не сами с неба падают. И хотя Петр в такие чудеса полностью не верил, он уже убедился: жить в Ростове гораздо веселей и интересней, чем на Нижне-Гниловской. Может, и деньги тут заработать действительно проще…

– А давайте споем! – предложил разомлевший Игнат. Он раскраснелся, развалился на стуле и по-хозяйски тискал под столом софьины ноги.

Голоса у Игната не было и слуха тоже, но пел он с чувством.

Неожиданно в дверь постучали, и в хату вошли еще двое: низкорослый широкоплечий мужик лет сорока пяти и смуглый вертлявый парень с черными вьющимися волосами, скорее всего, цыган. Петр обратил внимание, что они хорошо одеты, а глаза одинаковые – пустые и холодные. Вновь прибывшие явились не с пустыми руками и сразу выставили на стол две бутылки самогона, окорок и жареную курицу.

«Богатые», – отметил Петр. Ему захорошело: растаял груз забот, перестала пугать неизвестность новой жизни, в которой предстояло «обустраиваться», на душе было весело и спокойно.

– Ну, понеслась! – сказал мужик, царапая колючим взглядом лицо Петра.

Зазвенели стаканы.

Знакомиться не стали, в разговорах низкорослого называли смешным именем Гном, и он, судя по всему, не обижался. Молодой и вертлявый откликался на прозвище Скок. Вел он себя странно: иногда насыпал на папиросную пачку дорожку белого порошка и занюхивал его через оторванный картонный мундштук. И хотя пил наравне со всеми, но не краснел, а бледнел. Петр не мог понять, что он делает. Сосед Федор, чья лодка стояла рядом с отцовской, нюхал табак, но это выглядело совсем по-другому.

Застолье продолжалось до тех пор, пока Скок не предложил перекинуться в картишки. Игнат согласился, и Петр любил очко, считал себя везунком. Хозяйка сдвинула бутылки и закуску на край длинного стола, а Гном легко и изящно раскидал колоду одной рукой. Сначала играли по мелочам, и Петру везло, ему было даже как-то неудобно перед партнерами: карта перла. Те суетились, кипятились, требовали поднять ставку. Он соглашался и все время выигрывал. Вдруг фарт закончился, и непонятно, каким образом, но уже через полтора часа Петр остался без копейки в кармане. Более того, он задолжал вдвое больше, чем выдал ему отец на всю «городскую жизнь». Пришлось признаться в своей несостоятельности. Гном тут же попер буром:

– Ты что, фраерок, нас за лохов держишь? Когда карта перла, деньги греб, а теперь говоришь, нету?! Игнат, ты кого в дом привел? Кого с нами за стол посадил? Он не может, – ты плати!

Игнат сидел молча, потупившись.

Атмосфера за столом накалялась. Дорохов положил руку на грудь и клятвенно пообещал:

– Я отдам! – хотя совершенно не представлял, как выполнит обещание.

– Адам жил, но давно помер, – быстро затараторил Скок. – Бабки на стол!

– Нету денег! Нету! Я у дяди займу, – плел Петр первое, что приходило в голову – дядька Колька с копейкой не расстанется.

– А что у тебя за перстенек такой интересный? – прищурился Гном. – А ну, сымай, мы его оценим. Может, возьму за сто рублей…

– Это не мой, это отца, – Петр убрал руку под стол. – Я на него не играл и сымать не буду…

– Скок! – скомандовал низкорослый. – Ну-ка, объясни фраерку наши законы…

В руке вертлявого появилась финка с красивой инкрустированной ручкой и тусклым клинком, остро отблескивающим линией заточки. Она казалась живой: то проскальзывала между пальцами хозяина и крутилась в разные стороны, то подлетала, совершала сальто и ложилась рукояткой в ладонь, выставив вперед острие.