Перстень Иуды - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 2

– Надо выбрать самого свежего агнца…

– Лучше купи голубей или гуся, – предложил Петр. – Мы давно не ели птицу.

Иегуда покачал головой.

– Нет. Учитель обмолвился, что алчет ягнятины. И еще я куплю ему лучшего самарийского вина! А вы пейте финикийское, оно дешевле…

Петр и Фома переглянулись.

– Ты очень стараешься понравиться Учителю!

Иегуда хотел что-то ответить, но не успел.

– Простите, пытливые странники, – раздался сзади густой баритон. – Вы ведь из свиты Царя Иудейского? Могу ли я присоединиться к вашей высокоученой беседе?

Все трое обернулись. Перед ними стоял чужестранец с темным худым лицом, крючковатым носом и бездонными черными глазами. Он был одет ярко и необычно. Облегающий, с золотой нитью черный камзол, красная, с выгнутыми полями шляпа с петушиным пером, невиданные тяжелые башмаки с пряжками и обрубленными носами. На боку висел диковинный меч – узкий, длинный, ножны с позолотой, причудливо изогнутый эфес, витая рукоять… На руках длинные, с отворотами перчатки из телячьей кожи тончайшей выделки, прямо поверх перчаток надеты перстни с огромными сверкающими камнями. Такую одежду и оружие не знали ни в Самарии, ни в Иудее.

Странствующий лицедей? Но у бедных актеров нет столь дорогих вещей!

– Наш Учитель не имеет свиты, – ответил за всех Фома. – И он не любит, когда его так называют. Мы верные ученики своего Учителя, только и всего.

Чужестранец кивнул и учтиво поклонился.

– Позвольте пригласить вас в ближайшую корчму и славно пообедать за приятным и познавательным разговором.

Троица переглянулась.

– Что такое корчма? – спросил Фома.

Незнакомец указал рукой в тонкой перчатке на лавку мясника, в которой жарили мясо.

Петр посмотрел на Фому, Фома на Петра. Оба синхронно покачали головами.

– У нас сейчас диспут с фарисеями, – Петр всегда говорит твердо и громко, поэтому его никогда не пытаются переубедить. – Мы не можем опаздывать!

Не взглянув на Иуду, оба повернулись и пошли своей дорогой. А тот расценил это как жест пренебрежения и обиделся в очередной раз.

– Товарищи презирают меня, – в сердцах пожаловался он чужестранцу. – Потому что Учитель подает им пример. А ведь вначале он хорошо принял меня и даже отметил своим доверием…

Они протискивались сквозь кричащую ораву зевак, окруживших место петушиных боев. Крупные птицы с прикрепленными к лапам лезвиями остервенело наскакивали друг на друга, их яркие, отливающие металлическим блеском перья были покрыты кровью, словно доспехи гладиаторов. Вокруг бесновались возбужденные зрители. Чужестранец выставил вперед руку в перчатке, и она, словно форштевень галеры, разрезала толпу, открывая проход. Иегуда как завороженный смотрел на сверкающий камень, который переливался всеми цветами радуги. Наверное, бриллиант… У него никогда не будет такого…

Подойдя к окруженной аппетитными запахами лавке, они сели за один из стоящих рядом столов.

– Почему же так изменился твой Учитель, о любезный Иуда? – с искренним интересом продолжил прерванный разговор чужестранец.

– Не знаю, – тот пожал худыми плечами. – Но знаю, после чего это произошло. Однажды мы приблизились к Аохе, о которой я слышал только дурное, и, опасаясь беды, попросил не заходить туда, но меня не послушали. Вопреки опасениям жители встретили нас довольно радушно, и все товарищи корили меня наговором. Но после того, как мы ушли, Фома вернулся. И оказалось, что одна старуха обвинила Учителя в краже козленка! И хотя козленок нашелся, жители Аохи все же решили, что Иисус обманщик или даже вор. Истинно говорю: с этого дня изменилось отношение Учителя! Когда он беседует с учениками, то на меня не смотрит, но все слова как будто направлены против Иегуды. В своем пренебрежении даже мое имя они произносят неправильно!

Чужестранец внимательно смотрел на его рот и жадно впитывал вылетающие из тонких губ слова.

– Если всем Христос представляется благоухающей розой, то мне остаются только острые шипы, – закончил свое печальное повествование Иегуда.

– О-о-о, – сочувственно наклонил голову незнакомец, и перо на его шляпе многозначительно качнулось.

Уши у него были нечеловеческие: грубые и волосатые, как у зверя. Наверняка и остроконечные, только сейчас концы заправлены под шляпу.

– Мне такое известно. Мир полон несправедливостей, и всегда они направлены против наиболее порядочных и честных личностей!

– Да, вы правы, – согласился Иегуда, удивляясь, насколько быстро и точно разобрался в ситуации чужестранец. – Люди в большинстве своем глупы и завистливы…

Наконец подошел мясник, и незнакомец заказал жареных цыплят, свежие овощи, соленые оливки и лаваш. Вина в лавке не подавали.

Помощник мясника – молодой парнишка в довольно чистом белом фартуке, ловко насадил пару цыплят на вертел и, ладонью проверив жар, установил над угольями.

– Все дело в том, что ты оказался прозорливее своего Учителя, – продолжая прерванную мысль, произнес чужестранец. – Даже талантливым и сильным людям свойственны низменные чувства: ревность, зависть… Он просто опасается тебя и задвигает подальше…

Иегуда замотал головой, как своенравный конь, которому неожиданно надели узду.

– Нет, нет, я не могу сравниться с Учителем! И никто другой не сможет с ним сравниться! Он наделен высшей силой, он совершает чудеса! Однажды он сотворил вино из воды. И это было чудесное вино!

– Я вижу, что ты почтительный ученик, благородный Иуда! – чуть улыбнулся чужестранец. – Но ведь это очень просто. Сотворить вино может каждый. Я имею в виду – почти каждый, достигший определенной степени мастерства. Лично я делал это неоднократно на разных витках истории… Рислинг, токайское, шампанское… Да, впрочем, к чему пустые слова!

Он вынул из-под одежды блестящий буравчик и, зажав между ладонями, принялся сверлить столешницу. Витая стружка скользила вдоль сверла, потом показалась тонкая струйка дыма, запахло свежим деревом. И вдруг из просверленной дырки ударил фонтанчик ароматной розовой жидкости.

– Лучшее самарийское вино! – торжественно объявил незнакомец, подставляя невесть откуда взявшийся бронзовый стакан. – Попробуй!

Он протянул украшенный тонкой резьбой сосуд Иегуде, тот пригубил.

– Да, оно превосходно!

За манипуляциями чужестранца с интересом наблюдал сидящий за соседним столом плотный мужчина в черной накидке, с разбойничьим, покрытым оспинами лицом и серьгой в ухе.

Молодой человек в белом фартуке принес аппетитно подрумяненных цыплят, овощи, оливки и лаваш. Увидев, как посетитель наполняет стакан в бьющем из стола фонтанчике, он испугался и мгновенно исчез. Иегуда и чужестранец принялись за еду, обильно запивая ее вином.

Рябой мужчина в черной накидке встал, подошел и заискивающе улыбнулся.

– Хороший фокус, господин! – скрипучим голосом произнес он. – А вино настоящее? Может быть, и мне удастся его отведать?

Чужестранец нехорошо рассмеялся.

– Конечно, Гестос!

И, наполнив второй такой же стакан, только попроще, который тоже появился ниоткуда, протянул его рябому.

– Откуда ты знаешь мое имя? – насторожился тот, все же принимая угощение.

– Я все знаю, Гестос. И про дом булочника, и про того купца из Назарета…

Изменившись в лице, мужчина залпом осушил стакан, вытер рукой мокрый рот.

– Опять фокус? Тогда налей еще! – в голосе появились требовательные, почти угрожающие нотки.

– Пей сколько хочешь, твой стакан не опустеет, – продолжал смеяться чужестранец.

Он разрывал цыпленка, так и не сняв перчаток. Камни в его перстнях сверкали – один бело-голубоватым, другой синим цветом. Иегуда не мог оторвать от них глаз. И сотрапезник перехватил его взгляд.

– Нравятся? Скоро ты сможешь носить замечательный перстень! Если, конечно, решишься сделать то, что должен…

– А что я должен? – рассеянно спросил Иегуда, переведя взгляд на Гестоса, который вернулся на свое место и раз за разом опустошал стакан, который тут же вновь становился полным. К их столу подходили и другие страждущие, каждый раз из дырки в столешнице начинал бить фонтанчик вина, и желающие беспрепятственно наполняли глиняные чаши и кувшины.