Способный ученик - Кинг Стивен - Страница 11

— Если не в колонию, — сказал Дюссандер. Он сказал это вполголоса.

Тодд остановился как вкопанный. Лицо окаменело. И без того бледный, он стал просто белый. Казалось, он потерял дар речи.

— Что?.. Что вы сказали?

— Мой мальчик, — Дюссандер, похоже, сумел вооружиться терпением, — вот уже пять минут ты здесь рвешь и мечешь, а из-за чего? Из-за того, что ты попал в беду. Тебя могут вывести на чистую воду. Тебе грозят неприятности. — Видя, с каким вниманием — наконец-то — его слушают, Дюссандер, собираясь с мыслями, сделал несколько глотков. — Это крайне опасный подход, мой мальчик. И для тебя, и для меня. Ты бы подумал, чем это грозит мне. Сколько переживаний из-за какого-то табеля. Целая трагедия. Вот что такое твой табель. — Одним движением желтоватого пальца он сбросил конверт на пол. — А для меня это вопрос жизни.

Тодд молчал. Уставился на Дюссандера своими побелевшими полубезумными зрачками и молчал.

— Израильтян не смутит тот факт, что мне семьдесят шесть лет. У них, как ты знаешь, смертная казнь пока не вышла из моды, особенно охотно о ней вспоминают, когда речь заходит о бывшем нацисте в концлагере.

— Вы американский подданный, — возразил Тодд. — Америка вас не выдаст. Я сам читал, что если...

— Читал! Ты бы лучше внимательно слушал. Я не являюсь американским подданным. Мои документы оформляла «Коза Ностра». Я буду депортирован, и где бы ни приземлился самолет, у трапа меня будут поджидать агенты «Моссада».

— Вот и пусть они вас повесят, — пробормотал Тодд, сжимая кулаки. — Кретин, зачем я только с вами связался!

— Справедливо, — усмехнулся Дюссандер. — Но ты связался, и от этого никуда не уйти. Надо исходить из настоящего, мой мальчик, а не из всяких там «если бы да кабы». Пойми, мы повязаны одной веревочкой. Если ты вздумаешь, как говорится, заложить меня, можешь не сомневаться, я заложу тебя. Патэн — это семьсот тысяч погибших. В глазах мирового сообщества я преступник, чудовище... мясник, по выражению ваших борзописцев. А ты, дружок, мой пособник. Ты знал, кто я и по каким документам здесь живу, и не донес на меня властям. Так что, если меня схватят, весь мир узнает о тебе. Когда репортеры начнут тыкать мне в лицо микрофоны, я буду снова и снова повторять твое имя: «Тодд Боуден... да, вы правильно записали... Давно ли? Почти год. Он выпытывал у меня все подробности... лишь бы была чернуха... Да, это его выражение: „Была бы чернуха“...»

Тодд, казалось, перестал дышать. Кожа сделалась прозрачной. Дюссандер улыбнулся. Отхлебнул виски.

— Скорее всего тебя ждет тюрьма. Возможно, это будет называться иначе — исправительное учреждение или центр по коррекции самосознания... в общем, что-нибудь обтекаемое, вроде твоего «Прогресса в учебной четверти»... — при этих словах рот у него скривился в усмешке, — но как бы это место ни называлось, окна там будут в клеточку.

Тодд облизнул губы.

— Я скажу, что вы все врете. Что я только что узнал. Они поверят мне, а не вам. Можете не сомневаться.

Его возражения встречала все та же ироническая усмешка.

— Кто-то, кажется, сказал, что отец из него все вытрясет.

Тодд заговорил, медленно подбирая слова, как бывает, когда мысли формулируются на ходу.

— Может, не вытрясет. Может, я сразу и не расколюсь. Это же не окно разбить.

Дюссандер внутренне содрогнулся. Нда, с учетом того, что поставлено на карту, мальчишка, пожалуй, сумеет переубедить отца. Да и какой отец перед лицом такого кошмара не даст себя переубедить?

— Ну, допустим. А книги, которые ты читал несчастному слепому мистеру Денкеру? Глаза у меня, конечно, уже не те, но в очках я пока разбираю печатный текст. И легко докажу это.

— Я скажу, что вы меня обманули!

— Да? Зачем, если не секрет?

— Чтобы... чтобы подружиться. У вас никого нет...

Да, подумал Дюссандер, это весьма похоже на правду. Скажи он об этом в самом начале, глядишь, тем бы дело и кончилось. Но сейчас он рассыпается на глазах. Сейчас он расползается по швам, как ношенное-переношенное пальто. Если кто-то выстрелит на улице из игрушечного пистолета, этот смельчак заверещит, как девчонка.

— Ты забыл про табель, — сказал Дюссандер. — Кто поверит, что «Робинзон Крузо» так сильно повлиял на твою успеваемость?

— Заткнитесь, слышите! Заткнитесь!

— Нет, мой мальчик, — сказал Дюссандер, — не заткнусь. — Он чиркнул спичкой о дверцу газовой духовки. — Не заткнусь, пока ты не поймешь простой вещи. Мы с тобой в одной связке — что вверх идти, что вниз. — Сквозь рассеивающийся сигаретный дым перед Тоддом раскачивалось нечто высохшее, морщинистое, жуткое, похожее на капюшон змеи. — Я потяну тебя за собой. Я тебе это обещаю. Если хоть что-то выплывет наружу — выплывет все. Все. Надеюсь, ты меня понял, мой мальчик?

Тодд молчал, поглядывая на него исподлобья.

— А теперь, — начал Дюссандер с видом человека, покончившего с неприятными формальностями, — теперь вопрос: как нам поступить в этой ситуации? Есть предложения?

— С табелем проблем не будет. — Тодд вынул из кармана куртки новый флакон с жидкостью для выведения чернил. — А как быть с чертовой писулькой, не знаю.

Дюссандер с одобрением посмотрел на флакон. Самому ему в свое время пришлось подделать не один счет, когда в разнарядках по ликвидации неполноценных рас замелькали цифры из области фантастики... чтобы не сказать, суперфантастики. Ну а если ближе к нынешней ситуации, то была история с описями почтовых вложений... длинные перечни военных трофеев. Раз в неделю он проверял ценные посылки для отправки в Берлин — их тогда увозили в специальных вагонах, напоминавших огромные сейфы на колесах. Сбоку на посылке приклеивался конверт, в конверт вкладывалась опись. Столько-то колец, ожерелий, колье, столько-то граммов золота. Дюссандер тоже собирал посылочку — ничего по-настоящему драгоценного, но и не совсем уж пустячки. Яшма. Турмалины. Опалы. Почти безукоризненный жемчуг. Алмазы. Ну а если в чьей-то описи его внимание привлекала особенно любопытная вещица, он подменял ее в посылке на свою и, сведя соответствующую надпись, вписывал новую. В этом искусстве он достиг известного мастерства... после войны, кстати, оно ему не раз пригодилось.

— Толково, — похвалил он Тодда. — Ну а записка эта...

Дюссандер привел в движение кресло-качалку, не забывая прикладываться к виски. Тодд, не говоря ни слова, поднял с пола конверт, сел к столу и, разложив табель, принялся за работу. Внешнее спокойствие Дюссандера передалось ему, и от трудился молча, сосредоточенно — образцовый американский подросток, всерьез делающий свое дело, будь то сеянье пшеницы, введение мяча в игру во время бейсбольного матча или подделка отметок в табеле.

Дюссандеру сзади хорошо видна была его шея, тронутая легким загаром. Старик переводил взгляд с этой узкой полоски на верхний ящичек кухонного стола, где лежали большие ножи. Один резкий удар — уж он-то бы не промахнулся, — и перебит позвоночник. Попробуй после этого поговори. Дюссандер горько улыбнулся. Исчезновение мальчишки повлечет за собой вопросы. Слишком много вопросов. И на некоторые придется отвечать ему, Дюссандеру. Даже если компрометирующее письмо — миф, он не может позволить себе роскошь свидания с государством.

Жаль, конечно.

— Скажи, этот Фрэнч, — Дюссандер постучал ногтем по конверту, — он сталкивался где-нибудь с твоими родителями?

— Кто? Калоша Эд? — презрительно переспросил Тодд. — Да кто его позовет туда, где бывают мои родители!

— А в школе? Он их раньше не вызывал?

— Вот еще. Раньше я был среди первых. Это сейчас...

— Тогда что он о них может знать? — Дюссандер в задумчивости рассматривал почти пустую кружку. — О тебе-то он знает предостаточно. Весь твой послужной список к его услугам. Начиная от детских баталий. А вот какой, интересно, он располагает информацией о твоих предках?

Тодд отложил ручку.

— Ну, он знает их имена — раз. Сколько им лет. Знает, что мы методисты. Вообще, про это в анкете писать необязательно, но мои всегда пишут. Мы и в церковь-то почти не ходим, но он так и так в курсе. И где отец работает — тоже... в анкете есть графа. Каждый год анкету надо заново заполнять. А больше там ничего и нет.