Сердца в Атлантиде - Кинг Стивен - Страница 13

— Благодарю вас за рутбир, мистер Бреттиген. Было очень вкусно. — И она повела своего сына вниз. На площадке она отпустила его руку и дальше шла впереди.

Бобби думал, что за ужином они будут говорить о его новой работе, но ошибся. Мама была словно где-то далеко, ее глаза смотрели поверх него. Ему пришлось два раза попросить у нее еще кусок мясного рулета, а когда позже вечером зазвонил телефон, она вскочила с дивана, на котором они смотрели телик. Прыгнула к телефону, точно Рики Нельсон, когда телефон звонит в программе “Оззи и Харриет”. Она послушала, сказала что-то, потом вернулась к дивану и села.

— Кто звонил? — спросил Бобби.

— Не туда попали, — сказала Лиз.

На этом году своей жизни Бобби Гарфилд все еще ожидал сна с детской радостью: на спине, раскинув пятки по углам кровати, засунув ладони в прохладу под подушкой, выставив локти. Ночью, после того как Тед рассказал о низких мужчинах в длинных желтых плащах (“И не забудь про их машины, — подумал он, — их большие машины, ярко размалеванные”), Бобби лежал в этой позе, наполовину выбравшись из-под одеяла. Лунный свет падал на его узкую детскую грудь, разделенную начетверо тенью оконной рамы.

Если бы он думал об этом (но он не думал), то не сомневался бы, что низкие мужчины Теда станут реальнее, едва он останется один в темноте, которую нарушают только тиканье его “Биг-Бена” с механическим заводом и голос диктора, сообщающего последние известия с телевизионного экрана. Прежде так бывало с ним всегда: конечно, легко смеяться, когда “Франкенштейна” показывают в “Театре ужасов”, хлопаться в притворный обморок с воплем “Ах, Франки!”, когда появляется монстр — особенно если Салл-Джон оставался ночевать. Но в темноте, после того как Эс-Джей начинал храпеть (или, хуже того, если Бобби был один), создание доктора Франкенштейна казалось куда более.., нет, не реальным, то есть не по-настоящему, не совсем.., но все-таки ВОЗМОЖНЫМ.

Однако ощущения возможности низкие мужчины Теда не пробудили. Скорее наоборот, мысль, будто какие ни на есть люди станут посылать сообщения с помощью объявлений о пропавших собаках и кошках, показалась ему в темноте совсем сумасшедшей. Но не опасно сумасшедшей. В любом случае Бобби не верил, что Тед мог быть по-настоящему, насквозь сумасшедшим — просто слишком уж умничал себе же во вред, особенно потому, что ему почти нечем было занять время. Тед немножко.., ну.., черт! Немножко — что? У Бобби не было для этого слов. Приди ему в голову слово “эксцентричен”, он ухватился бы за него с радостью и облегчением.

"Но.., он словно бы прочел мои мысли. Это как?” А, он просто ошибся! Не расслышал толком. Или, может, Тед и правда прочел его мысли — прочел с помощью совсем неинтересной взрослой телепатии, снимая виноватость с его лица, будто переводную картинку со стекла. Вот ведь и его мама всегда умела их читать.., во всяком случае, до этого дня.

— Но…

Никаких “но”. Тед отличный человек и много знает про книги, но он не чтец мыслей. Не больше, чем Салл-Джон фокусник или когда-нибудь им станет.

— Все это для отвода глаз, — пробормотал Бобби вслух, вытащил руки из-под подушки, скрестил их в запястьях, помотал кистями. По лунному пятну у него на груди пролетела голубка.

Бобби улыбнулся, закрыл глаза и уснул.

На следующее утро он сидел на крыльце и читал вслух из харвичской воскресной “Джорнел”. Тед, примостившись рядом на диване-качалке, тихо слушал и курил “честерфилдки”. Слева позади него хлопала занавеска в открытом окне гостиной Гарфилдов. Бобби рисовал в уме, как его мама сидит в кресле поближе к свету, поставив рядом рабочую корзинку, слушает и перешивает юбки (юбки опять носят длиннее, сказала она ему недели две назад; укоротишь в этом году, а следующей весной — пожалуйте распускать швы и снова обметывать подол, и все потому, что кучка гомиков в Нью-Йорке и Лондоне так постановила, и зачем она затрудняется, сама не знает). Бобби понятия не имел, действительно ли она сидит там или нет — открытое окно и хлопающая занавеска сами по себе ни о чем не говорили, однако он все равно рисовал себе эту картину. Когда он станет постарше, ему вдруг станет ясно, что он всегда воображал ее где-то рядом — за дверями, в том ряду на трибуне, где тени были такими густыми, что рассмотреть, кто там сидит, было трудно, в темноте на верхней площадке — в его воображении она всегда была там.

Читать спортивные заметки было интересно (Мори Уиллс давал жару), статьи — не так, а персональные колонки совсем занудно — длинные, скучные, полные выражений вроде “фискальная ответственность” и “экономические индикаторы рецессионного характера”. И все-таки Бобби был готов их читать. В конце-то концов он выполняет свою работу, зарабатывает наличные а любая работа по большей части занудна — хотя бы часть времени. “Приходится работать за твои хлопья к завтраку”, — иногда говорила мама, когда мистер Бидермен задерживал ее допоздна. Бобби гордился, что способен произнести без запинки фразы вроде “экономические индикаторы рецессионного характера”. К тому же другую работу — тайную работу — он получил из-за чокнутой уверенности Теда, что за ним охотятся какие-то люди, и Бобби было бы не по себе брать деньги только за нее: он бы чувствовал, будто надувает Теда, хотя Тед сам все придумал.

Но все равно, чокнутая или нет, а это была его работа, и он начал выполнять ее по воскресеньям днем. Бобби обходил квартал, когда его мама ложилась вздремнуть, высматривая низких людей в желтых плащах или их признаки. Он видел много интересного: на Колония-стрит женщина из-за чего-то скандалила с мужем — они стояли нос к носу, будто Красавчик Джордж и Сноп Колхаун перед началом схватки; малыш бил по пистонам закоптившимся камнем; на углу Коммонвелф и Броуд перед “Любой бакалеей” Спайсера мальчишка с девчонкой впились друг другу в губы; и еще фургончик с заманчивой надписью “НЯМ-НЯМ ВАМ И ВАМ”. Но он не видел ни желтых плащей, ни объявлений на столбах о пропавших кошках и собаках, и ни единого хвоста от воздушного змея не свисало ни с единого провода.

Он зашел к Спайсеру купить жвачку за цент и зыркнул глазом по доске объявлений, добрую половину которой занимали фото кандидаток на мисс Рейнголд этого года. Он увидел две карточки о продаже машин, но обе были прикноплены нормально. Еще одна с “ПРОДАЮ МОЙ БАССЕЙН ПРИ ДОМЕ, В ХОРОШЕМ СОСТОЯНИИ, В САМЫЙ РАЗ ДЛЯ ВАШИХ РЕБЯТИШЕК” была прикноплена криво, но Бобби решил, что криво не в счет.

На Эшер-авеню он увидел тот еще “бьюик”, припаркованный у пожарного крана, но цвет был бутылочно-зеленый, и Бобби не счел его броским и аляповатым, несмотря на иллюминаторчики по сторонам капота и решетку радиатора, смахивавшую на насмешливо ощеренный рот хромовой зубатки.

В понедельник он продолжал высматривать низких людей по дороге в школу и из школы. Он ничего не увидел.., но Кэрол Гербер, которая шла с ним и с Эс-Джеем, увидела, как он поглядывает по сторонам. Его мать была права: Кэрол все замечала.

— Коммунистические агенты охотятся за планами? — спросила она.

— А?

— Ты все время смотришь то вправо, то влево и оглядываешься.

Бобби взвесил, не рассказать ли им, для чего его нанял Тед, потом решил, что не стоит. Стоило бы, если бы он верил, что действительно можно что-то увидеть — три пары глаз надежней одной, а уж зоркие гляделки Кэрол тем более, — но он не верил. Кэрол и Салл-Джон знали, что он нанялся читать Теду каждый день, и тут ничего такого не было. Вот и хватит. Если рассказать им о низких мужчинах, получится, что он смеется над Тедом, а это уже предательство.

— Коммунистические агенты? — спросил Салл, оглядываясь, и опять испустил “кхе-кхе-кхе” (любимый свой звук). Потом зашатался, выронил невидимый автомат и ухватился за грудь. — Они меня уложили! Навылет! Бегите без меня! Передайте мой привет Розе!

— Передам толстой заднице моей тетки, — сказала Кэрол и ткнула его локтем.

— Гляжу, нет ли где ребят из Габа, только и всего, — сказал Бобби.