Рожать придется дома - Кинг Стивен - Страница 6

— Ни хрена у вас из этого не выйдет, — возразил Оррин Кэмпбелл. — У меня дома остаются жена и двое детей. Что они будут делать, если компания трупов явится на ужин в День благодарения, пока я буду на дежурстве? Ведь им нужно чем-то обороняться.

— Если мы хорошо исполним свое дело на кладбище, то никто не явится к тебе в дом, — упрямо стоял на своем Боб. — Некоторые из вас имеют револьверы. Нам они не нужны. Подумайте сами, каким женщинам можно доверить оружие и каким нет, и вручите им револьверы. Мы соберем членов семей в группы.

— Они там смогут играть в лото, — хихикнул старый Фрэнк, и Боб улыбнулся. Вот это уже будет получше, подумал он.

— По ночам мы расставим вокруг кладбища грузовики с включенными фарами и ярко осветим его. — Боб посмотрел на Санни Дотсона, заведующего заправочной станцией «Амоко», единственной заправочной станцией на острове. Санни занимался не столько заправкой грузовиков и автомобилей, сколько заправкой лодок для ловли омаров и прогулочных катеров в летние месяцы. Остров был невелик, и потому ездить куда-то особенно не приходилось, да и на материке горючее стоило на десять центов дешевле. — Ты сможешь снабжать их горючим?

— А мне представят квитанции за потраченный бензин?

— Речь идет о том, чтобы спасти твою задницу, Санни, — сказал Боб. — Когда положение снова нормализуется — если оно нормализуется, — думаю, ты компенсируешь свои затраты.

Санни оглянулся вокруг, увидел устремленные на него суровые взгляды и пожал плечами. Он выглядел угрюмым, но, по правде говоря, скорее казался озадаченным, вспоминал на следующий день Дэйви.

— У меня не больше четырехсот галлонов горючего, — предупредил Санни, — главным образом дизельного топлива.

— На острове имеется пять генераторов, — заметил Берт Дорфман. — Все они работают на дизельном топливе. Если понадобится, я могу установить осветительные огни. — Когда Берт начинал говорить, все его слушали: он был единственным евреем на острове, его считали одновременно своего рода Дон Кихотом и бесстрашным подобием оракула, работающим половину дня.

В зале послышался тихий шепот. Если Берт сказал, что может сделать что-то, на него можно положиться. Он был не только евреем, но и электриком, а на островах существовало мнение, неофициальное, но твердое, что лучше электриков-евреев в природе не бывает.

— Нам нужно осветить кладбище ярче сцены, — заметил Боб.

Поднялся Энди Кингсбери.

— Я слышал, что если прострелить такому существу голову, оно иногда умирает окончательно, а иногда — нет, — сказал он.

— У нас есть бензопилы, — упрямо произнес Боб, — и если оно не захочет умирать… ну что ж, мы можем позаботиться, чтобы оно не ушло слишком далеко живым.

На том собрание закрылось, ознакомившись с графиком дежурств.

Прошло шесть дней и шесть ночей, и охранники, расставленные вокруг маленького кладбища на острове Дженни, стали чувствовать себя как-то глупо. («Я вот просто не знаю, стою ли я на страже или ковыряю в носу», — заметил однажды Оррин Кэмпбелл, когда с дюжину часовых у ворот кладбища играли в покер.) Но когда это началось… события стали развиваться весьма стремительно.

Дэйв рассказал потом Мэдди, что он услышал звук, похожий на завывание ветра в трубе в штормовую ночь. И тут же памятник на могиле, где нашел последнее упокоение Майкл, сын мистера и миссис Фурнье, умерший от белокровия в семнадцать лет, упал. Майкл был единственным ребенком в семье, мать с отцом такие приятные люди… Через мгновение изуродованная рука с кольцом Ярмутской академии на указательном пальце, покрытым мхом, поднялась над землей, проткнув жесткий дерн. При этом один из пальцев оторвался.

Земля заколебалась (подобно животу беременной женщины, готовящейся выбросить находящегося в чреве ребенка, едва не сказал Дэйв, но тут же передумал), большая волна прокатилась в закрытую бухту. А затем юноша сел, только его трудно было узнать после двухлетнего пребывания в могиле. Мелкие щепки торчали из того, что осталось от его лица, сказал Дэйви, и блестящие голубые нити запутались в космах его волос. «Это от обивки гроба», — пояснил ей Дэйви, глядя на свои нервно сплетенные пальцы.

Мэдди кивнула.

Часовые в страшном испуге, испытывая отвращение, открыли огонь по ожившему трупу бывшего чемпиона местной школы, подающего второй линии команды «Все звезды», и разнесли его на кусочки. Отдельные пули, выпущенные в панике, откололи осколки от его мраморного памятника. Лишь случайно, когда началась пальба, вооруженные мужчины стояли рассеянной группой; разделились бы стрелки на два крыла, как первоначально планировал Боб Даггетт, они скорее всего перестреляли бы друг друга. А сейчас не пострадал ни один островитянин, хотя Бад Мичум на другое утро обнаружил в рукаве своей рубашки подозрительную дыру.

— Не иначе зацепился о шип ежевики, — указал он. — Там, на том конце острова, такие густые заросли. — Никто не оспаривал это утверждение, но чернота вокруг отверстия заставила его жену подумать, что шип был очень крупного калибра.

Молодой Фурнье рухнул обратно в могилу и не поднимался, только его конечности рефлекторно подергивались… Но к тому времени волны шли уже по всему кладбищу, будто там происходило землетрясение, — но только там, только в одном месте.

Это началось примерно за час до наступления сумерек.

Берт Дорфман подсоединил сирену к тракторному аккумулятору, и Боб Даггетт щелкнул переключателем. Не прошло и двадцати минут, как большинство горожан явились на островное кладбище.

И едва не опоздали, сказал Дэйв Имонс, потому что несколько оживших трупов чуть было не скрылись. Старому Фрэнку Даггетту оставалось еще два часа до сердечного приступа, покончившего с ним как раз в тот момент, когда волнение стало утихать. Он расставил прибежавших на кладбище так, чтобы они не перестреляли друг друга, и последние десять минут кладбище на Дженни напоминало настоящее поле боя. К концу сражения пороховой дым был таким густым, что некоторые просто задыхались. Кислый запах рвоты перебивал запах дыма, только был острее и держался дольше.

И все равно некоторые мертвецы дергались и, словно змеи, ползали со сломанными позвоночниками — большей частью те, кто умер недавно.

— Берт, — спросил Фрэнк Даггетт, — у тебя наготове бензопилы?

— Наготове, — ответил Берт. И тут же продолжительный жужжащий звук вырвался у него изо рта, звук, похожий на стрекот цикады, проучивающейся сквозь кору дерева. Он содрогался в приступах рвоты, не отрывая взгляда от ползающих трупов, опрокинутых памятников, зияющих могил, из которых вылезли мертвецы. — Они в кузове грузовика.

— Заправлены бензином? — Синие вены выступили на черепе Фрэнка.

— Да. — Берт закрывал рукой рот. — Извините меня.

— Пусть тебя тошнит сколько угодно, — на деловой лад заметил Фрэнк, — только принеси сюда бензопилы. И ты… и ты… ты… и ты. — Последнее «ты» относилось к его внучатому племяннику Бобу.

— Я не могу, дядя Фрэнк, — с трудом выдавил Боб. Он оглянулся по сторонам и увидел пять или шесть своих друзей и соседей, распростертых на густой траве. Они были живы — всего лишь упали в обморок. Большинство из них видели, как поднимались из могил их собственные родственники. Бак Харкнесс, лежавший возле осины, только что разнес прицельным огнем свою покойную жену и потерял сознание, увидев, как ее кишащие червями мозги страшным серым потоком вырвались из затылка. — Я не могу. Я… — запинаясь, промямлил Боб.

Рука Фрэнка, искореженная артритом, но твердая, как камень, хлестнула его по лицу.

— Ты можешь и сделаешь это, приятель, — сказал он.

Боб отправился за бензопилами вместе с остальными.

Фрэнк Даггетт мрачно посмотрел им вслед и потер грудь — изнутри начали накатывать приступы боли, пробегая по левой руке до локтя. Он был стар, но не глуп, он отлично понимал, что означают эти приступы и чем они кончатся.

— Он сказал мне, что у него должен произойти разрыв сердца, и постучал по груди, когда говорил это, — продолжал Дэйв, положив для большей наглядности руку на выпуклый грудной мускул над самым своим соском.