Роза Марена - Кинг Стивен - Страница 75

— Да, да, нашего ребенка, если тебе так хочется. Теперь отправляйся. Помни то, что должна помнить, забудь то, что нужно забыть. Береги себя, когда выйдешь из круга моей защиты.

«Как же, — сказала себе Рози. — Я не вернусь сюда, желая вымолить у тебя исполнение очередного желания, в этом можешь не сомневаться. С таким же успехом можно нанять в садовники Ади Амина или попросить Адольфа Гитлера…»

Ход мысли прервался, когда она увидела, как женщина на картине зашевелилась в кровати, натягивая одеяло на голое плечо. Это уже не картина, а нечто большее. Окно.

— Иди, — мягко приказала ей женщина в длинном красном одеянии. — Ты справилась с заданием. Уходи скорее, пока она не передумала; не то у нее изменится настроение.

Рози шагнула к картине, и Мареновая Роза опять заговорила у нее за спиной, но теперь ее голос прозвучал не чувственно и сладостно, а громко, хрипло и убийственно:

— И помни: я плачу!

Ресницы Рози дрогнули от неожиданного крика, и она бросилась вперед, уверенная, что свихнувшаяся женщина в мареновом хитоне забыла об услуге, которую оказала ей Рози, и вознамерилась убить ее на месте. Она споткнулась обо что-то (нижний край картины, может быть?) и поняла, что падает. Ей хватило времени, чтобы почувствовать, как она переворачивается, словно цирковой барабан жонглера, после чего осталось только ощущение мчащейся мимо ее глаз и ушей темноты. Во тьме она расслышала невнятный зловещий звук, отдаленный, но быстро приближающийся. Возможно, это грохот поездов в тоннелях под Большим центральным вокзалом в Нью-Йорке, может, то были раскаты удаляющегося грома или же ее слуха достиг топот копыт быка Эриниса. слепо мечущегося по коридорам лабиринта с низко пригнутой к земле головой, готового поднять на рога похитительницу.

Затем в течение некоторого времени Рози ничего не ощущала.

Сон ее, глубокий, бесчувственный и ничем не нарушаемый, похожий на пребывание эмбриона в оболочке с плацентой, продолжался до семи часов утра. Затем Биг-Бен рядом с кроватью вырвал ее из объятий Морфея своим безжалостным звоном. Рози резко села на кровати, царапая воздух руками, словно когтями, и выкрикивая слова, которые сама не понимала, — слова из сна, уже забытого:

— Не заставляй меня смотреть на тебя! Не заставляй меня смотреть на тебя! Не заставляй меня смотреть! Не заставляй!

Затем она увидела стены кремового цвета, диванчик с претензией на солидность, на котором поместилась бы только парочка влюбленных, тесно прижавшихся друг к другу, свет, падающий из окна, и с помощью этих примет зацепилась за реальность, в которой так нуждалась. В кого бы она ни превращалась во сне, куда бы ни заносила ее фантазия, сейчас она не кто иная, как Рози Макклендон, одинокая женщина, зарабатывающая на жизнь читкой художественных книг в студии звукозаписи. Она очень долго прожила с плохим мужем, но потом оставила его и повстречала хорошего человека. Она живет в комнате дома восемьсот девяносто семь по Трентон-стрит: второй этаж, в конце коридора, прекрасный вид из окна на Брайант-парк. Ах да, еще кое-что. Она женщина, которая больше никогда в жизни и пальцем не дотронется до запеченной в тесте горячей сосиски в фут длиной; особенно с кислой капустой. По всей видимости, сосиски с кислой капустой не находят общего языка с ее желудком. Она не могла вспомнить, что ей приснилось,

(помни то, что должна помнить, забудь то, что нужно забыть)

однако знала, с чего все началось: с того, что она прошла сквозь проклятую картину, как Алиса через зеркало.

Рози еще немного посидела на кровати, как можно плотнее заворачиваясь в свой мир Рози Настоящей, затем протянула руку к неугомонному будильнику, но промахнулась и свалила его на пол. Он упал, продолжая издавать возбужденный бессмысленный сигнал.

— Найми себе в помощники калеку, за ним интересно наблюдать, — пробормотала она.

Она свесилась с кровати, нащупывая трезвонящий на полу будильник, в который раз очарованная собственными новыми светлыми волосами, — чудесными прядями золотистого цвета, такими непохожими на мышиные волосы прежней Роуз Дэниеле. Найдя будильник, она нажала большим пальцем на рычаг, выключающий сигнал, и вдруг замерла, ибо ее сознание зарегистрировало странный факт. Правая грудь почему-то оказалась обнаженной.

Выключив будильник, она выпрямилась, не выпуская его из левой руки. Откинула одеяло. Нижняя часть тела оказалась такой же голой, как и верхняя.

— Эй, куда подевалась моя ночная рубашка? — спросила она в пустой комнате, еще никогда Рози не чувствовала себя в столь дурацкой ситуации… впрочем, ничего удивительного: она не привыкла вечером ложиться спать в рубашке, а просыпаться утром нагишом. Даже четырнадцать лет с Норманом не подготовили ее к таким чудесам. Рози поставила будильник на прикроватную тумбочку, сбросила ноги с кровати…

— Оу-у-у! — вскрикнула она, напуганная болью и тяжестью в бедрах. Болели даже ягодицы. — Ой, ой, оу-у-у-у!

Она села на край кровати и осторожно согнула правую ногу, затем попробовала сделать то же самое с левой. Ноги сгибались, однако при этом возникала сильная боль, особенно в правой ноге. Словно накануне она провела весь день в спортивном зале, переходя от одного тренажера к другому, хотя на самом деле самое тяжелое ее вчерашнее физическое упражнение — прогулка с Биллом от Корн-билдинга и обратно.

«Звук смахивал на грохот поездов на Большом центральном вокзале», — подумала она неожиданно.

«Какой звук?»

На мгновение Рози едва не поймала воспоминание — во всяком случае, что-то промелькнуло в голове — но тут же снова растерялась, не зная, что подумать. Медленно и осторожно она встала с кровати, секунду постояла на месте, затем направилась в ванную. Заковыляла в ванную. Правая нога болела так, будто растянула мышцу, каждый шаг отзывался болью в почках. Черт возьми, откуда…

Она вспомнила, что читала где-то о людях, которые иногда «бегают» во сне. Вероятно, тем же самым занималась ночью и она сама; возможно, ночные кошмары, которых она не помнила, оказались такими жуткими, что она попыталась скрыться от них бегством. Рози остановилась в двери ванной и оглянулась на постель. Измятая, но не скомканная, не разорванная, даже не выбившаяся из-под матраса простыня, чем следовало бы ожидать, если бы она провела по-настоящему беспокойную ночь.

Впрочем, Рози заметила кое-что, совершенно ей не понравившееся, — нечто, мгновенно вызвавшее воспоминания о старых временах, которые она ни за что не назвала бы добрыми: кровь. Однако следы крови не простыне смахивали больше на отпечатки линий, нежели на пятна, остающиеся после капель, к тому же находились они слишком далеко от подушки; значит кровь текла не из разбитой губы или носа… разве что ее ночные метания были настолько сильными, что она кувыркалась в кровати. Следующей мыслью было, что ее навестил кардинал (к такому эвфемизму прибегала мать Рози — вообще-то старавшаяся не заводить речь на эту тему — когда ей все-таки приходилось разговаривать с дочерью о менструации), но через секунду она отбросила ее: совсем не то время месяца.

«Сейчас не твое время, подруга? Не полнолуние для тебя?»

— Что? — переспросила она пустую комнату. — При чем здесь луна?

И снова что-то мелькнуло, на мгновение зацепилось за краешек сознания и исчезло прежде, чем она успела схватиться за уплывающую мысль. Она опустила голову, осматривая себя, и нашла ключ к разгадке по крайней мере одной тайны. В верхней части правого бедра она увидела царапину — судя по виду, довольно глубокую. Очевидно, отсюда и появилась кровь на простыне.

«Как я умудрилась расцарапать себя во сне? Неужели?..»

В этот раз возникшая в голове мысль задержалась чуть дольше, вероятно потому, что это была и не мысль, собственно, а образ. Она увидела обнаженную женщину — себя саму, — осторожно пробирающуюся по тропинке, по обеим сторонам которой рос колючий кустарник. Включив душ и протягивая руку, чтобы проверить температуру воды, Рози поймала себя на том, что размышляет над проблемой: могут ли на теле человека произвольно, сами собой возникать раны и кровотечения во время сна, если сон достаточно ярок? Броде как у религиозных фанатиков, которые усилием воли заставляют кровоточить свои ладони и ступни.