Последний бой штрафника - Першанин Владимир Николаевич - Страница 7

Не смог я удержаться от подковырки, зная трусоватость Успенского. Ребята Рыбалко! И он туда же, в гвардейцы. Фатеич немного растерялся, крикнул, чтобы быстрее грузились, и, успокаивая себя, сказал:

– Не напасешься комбатов, если их вперед посылать. Мое дело – обеспечить боевые действия. Разные у нас с тобой масштабы.

Но когда отъезжал, я почувствовал, что спеси у дальневосточника убавилось. Если пойдут в прорыв части 3-й танковой армии, то Успенскому в тылу не отсидеться. Почему-то стало противно и за свои подковырки, и за капитана Успенского, который будет гнать людей вперед, не глядя, лишь бы начальству угодить. Водилось такое за Николаем Фатеевичем.

Вскоре эти мысли ушли из головы. Мы двигались навстречу усиливающейся стрельбе. Казалось, весь плацдарм пришел в движение. Разминулись с дивизионом противотанковых пушек, большой колонной пехоты. На скорости, ломая подлесок, обогнали обоз. Ездовые, в длинных шинелях и натянутых на уши пилотках, проводили глазами два лязгающих танка, несущихся сломя голову. Почему они натянули пилотки на уши? Неужели так холодно! Мне было жарко.

– Я бронебойный загнал, – похвалился Кибалка. – Правильно?

– Правильно.

Потом замолчали. На поляне валялись сразу три разбитые полевые кухни, мертвая лошадь. Неподалеку похоронщики, в телогрейках и сапогах, стаскивали тела убитых красноармейцев к вырытой братской могиле. Что здесь произошло, было ясно. Привезли обед-ужин, набежали бойцы. По толпе шарахнули шрапнелью или обстреляли самолеты. Обычная вещь на войне. Фрицы подстерегают наших голодных бойцов, облепивших кухни, ну а мы, не теряясь, бьем по их котлам, когда там собирается очередь за горохом и свининой.

Командир стрелкового полка, подполковник лет пятидесяти, оглядев оба танка, не стал задавать вопросов, почему пришло так мало машин. Возможно, рассчитывал на роту. Коротко объяснил ситуацию. Немцы навели понтонную переправу через речку, впадающую в Днепр, и активно атакуют. Речушка – один из оборонительных рубежей плацдарма. Если не отобьемся, не сорвем переправу, то немцы отхватят кусок берега, и с обрыва смогут вести более точный огонь по мосту через Днепр… и вообще.

«Вообще» – звучало неопределенно, но плохо для нас. Немцы вгрызались в плацдарм со всех сторон, и каждый захваченный кусок земли означал укрепление их позиций, стискивание наших войск, а значит, и более эффективное их уничтожение даже стрельбой по площадям. Не целясь.

Ниточка моста через Днепр, километрах в двух с половиной у нас за спиной, была надорвана в двух местах. Подвоз техники застопорился, но змейками продолжали двигаться вереницы людей: пополнение на правый берег и раненые – на левый. Обстрел моста продолжался. Хорошо хоть над ним кружили наши истребители, отгоняя немецкие самолеты. Но мост через Днепр – это забота высокого начальства.

У пехотного полка и приданных ему подразделений задача была более скромная. Разбить переправу и не пустить фрицев дальше. Мне лишь не совсем понятно, зачем понадобились мы? Разве не было возможности размолотить тридцатиметровый понтонный мост артиллерией полка? Я не стал ничего спрашивать, а подполковник не счел нужным что-то объяснять. Коротко добавил, что я поступаю в распоряжение командира второго пехотного батальона, и, отвернувшись, дал понять: разговор закончен.

Комбат-2 удивил меня возрастом, малым ростом и экипировкой. Капитан, лет двадцати трех, носил шапку-кубанку, солдатскую, туго подпоясанную телогрейку и длинноствольный «Люгер» в деревянной кобуре. Быстрый, как живчик, он сообщил, что немцы наступают в нескольких местах, а в батальоне, вместе с тыловиками и недавним пополнением, всего двести активных штыков. Мы выбрались с ним на бугор, служивший НП батальона, и я осмотрел в бинокль передний край.

Немцы перебросили через речушку металлические понтоны, по которым небольшими группами перебегали солдаты. Мост обстреливали наши 82-миллиметровые минометы. Огонь велся так себе, редкий. Одна мина в две-три минуты. Кроме того, по переправе били несколько пулеметов. Два понтона сумели притопить, поверх моста текла вода, мешавшая переправлять технику.

Немецкие саперы, несмотря на огонь, возились среди понтонов, работала газосварка. Ремонтный вездеход-амфибия с подъемной стрелой прилепился к мосту, там тоже возились саперы. С левой стороны речки-притока били в нашу сторону несколько 75-миллиметровых пушек и минометная батарея. Не меньше десятка скорострельных МГ-42 густо выстилали разноцветные пулевые трассы.

– Почему наша артиллерия молчит? – спросил я. – Думаешь, два танка спасут положение?

– Артиллерии нет, – ответил комбат. – Батарею «полковушек» полностью размолотили. Гаубицы еще ночью на другой участок забрали. А «сорокапятки» берегут на случай прорыва танков. Да и не разобьешь ими переправу, калибр мелковат. Тут еще одна закавыка. Если фрицы местность перед речкой займут, до моста через Днепр всего два с небольшим километра останется. Чуешь?

– Чую.

Я знал, что дальнобойность батальонных немецких минометов составляет два с половиной километра. Этого добра у фрицев, как грязи. Нароют окопов и начнут сыпать на днепровский мост 80-миллиметровые мины сотнями. Минометные позиции трудно обнаружить. Глубокий узкий окоп, и пламени от выстрелов не видно.

– Вот такое дело, – подтвердил мои догадки комбат. – Так что приказ, как в июне сорок второго: «Ни шагу назад». А тебе задача – раздолбать переправу. Коротко и ясно.

Ну что ж, яснее некуда. Успенский с «ребятами Рыбалко» готовился творить великие дела, а мне предстояло всего-навсего уничтожить понтонный мост длиной тридцать метров. Или чуть больше. Об который обломала зубы артиллерия полка. Ладно, будем выполнять приказ, звучавший довольно странно. Два танка к бою. Ура!

Свое плохое настроение я постарался не показать. Ни к чему портить настроение ребятам. Долго рассматривал местность в бинокль. До того долго, что меня поторопило полковое начальство. Я огрызнулся и, перелопатив несколько вариантов, наконец выбрал позицию для стрельбы.

Это был хорошо прореженный снарядами подлесок и осиновая рощица. За деревья можно отгонять танки после стрельбы. Если будет что отгонять. Встретят нас тепло. Об этом я догадался, увидев бывшую позицию полковых трехдюймовок. Полгектара перепаханной земли, разбросанные обломки двух пушек, тела артиллеристов, исковерканные и застывшие в самых невообразимых позах. Третье орудие стояло скособочившись, с оторванным колесом и разорванным щитом. Короткий ствол вышибло из креплений и задрало вверх, словно минометную трубу. Здесь все ясно. Как говорится, дрались до последнего. Но я все же спросил у маленького комбата:

– А четвертая пушка где?

– В… – рифмованно отозвался капитан. – Сосчитай куски и найдешь. Ты давай, поторапливайся.

– Батарейцы поторопились. А мне с двумя стволами суетиться ни к чему. Ладно, не трепыхайся. Выбрал я уже позицию, сейчас приступим. Тебя зовут-то как?

– Федор… Федор Матвеевич, – отозвался капитан.

– А меня Алексей. Считай, познакомились.

– Может, спиртяжки хлебнем, Леха? За знакомство и для меткости.

– Выпей, а мне нельзя.

– Трезвенник, что ли?

– Монахом еще назови. Просто реакция в бою притупляется. Вести огонь придется с подскока. Пяток снарядов и рви когти, меняй позицию.

Я оглядел напоследок полосу обороны еще раз и обнаружил, что искал. Остатки батареи дивизионных орудий ЗИС-3. Пушки были примерно такой же мощности, как и наши, танковые. Позиция была перепахана с не меньшей старательностью, чем окопы «полковушек». Обломки орудий, трупы, оторванный длинный ствол с откатником и характерным дульным тормозом.

– Федя, а ведь здесь не «семидесятипятки» работали. Калибр посолиднее.

– Возможно, – пожал плечами комбат. – Из глубины стреляли. Точно лупили, сволочи.

– Значит, 88-миллиметровки. Они, между прочим, нашу лобовую броню за полтора километра прошивают.

– Ну и что теперь? Задний ход? Тебе дали приказ…