В августе 41-го. Когда горела броня - Кошкин Иван Всеволодович - Страница 39

— «Вилка»! — заорал, вскакивая, капитан. — Бегом отсюда.

Подхватив шашку, он бросился через двор к сараю, за ним, ни о чем не спрашивая, подхватились остальные. Они едва успели перескочить забор, как третья мина хлопнула посреди двора, хлестнув осколками на все четыре стороны.

— Сейчас начнут минами сыпать, — раздраженно сказал капитан. — Ну, товарищи танкисты, какие будут предложения? Мы обязаны отбить Ребятино не позднее чем к часу дня.

— А какие тут могут быть предложения? — Петров тяжело дышал не столько из-за пробежки, сколько от нервного напряжения. — Будем действовать, как в Воробьево, тем более что больше нам ничего не остается. У нас сейчас в ротах пять «тридцатьчетверок» и четыре легких танка…

Серия мин легла в пятнадцати метрах от них, осколки высекли деревянную труху из забора. Подождав, пока осыплются поднятые взрывами комья земли, старший лейтенант продолжил:

— Сами по себе мы здесь ничего не сможем…

— Может быть, распределить танки по взводам? — предложил Асланишвили.

Мины продолжали падать с удручающей регулярностью.

— Смысла нет, — покачал головой Петров, — это все равно что одним пальцем тыкать. Бить нужно кулаком, — он для наглядности показал очень грязный кулак. — Два танка, орудие и взвод пехоты — вот такой группой можно воевать.

— Времени на слаживание нет, — пробормотал Гольдберг.

— Нам главное, чтобы вы от нас не отстали, — ответил старший лейтенант.

Но к часу дня Ребятино взять не удалось. Две улицы разделяли какие-то триста шагов, но сил пройти их у второго батальона не было. Ужасающая плотность огня немецких пулеметов, противотанковых и пехотных орудий обрекала на неудачу всякую попытку проскочить обстреливаемое пространство. Гитлеровцам удалось подбить одну из «тридцатьчетверок», сперва повредив ей несколькими выстрелами гусеницы, затем пробив снарядом ствол пушки; танкисты покинули машину через люк в днище. Обездвижив и обезоружив танк, фашисты методично добили его, всадив две кумулятивные гранаты в моторное отделение. Дизельное топливо поджечь сложнее, чем бензин, но когда оно разгорается, потушить его почти невозможно. Асланишвили попытался проскочить пустыри под прикрытием дыма, но немцы, тщательно спланировавшие оборону деревни, продольным огнем прижали пехоту к земле.

Когда «тридцатьчетверка» Нечитайло с десятком красноармейцев сумела прорваться на ту сторону, против них бросили саперов с огнеметами. Закопченный танк украинца пришел назад, из пехотинцев никто не вернулся. Батальон поднимался в атаку дважды, и каждый раз отходил, захлебываясь кровью, сгорел Т-26 Кононова, одна из полковых пушек была разбита прямым попаданием немецкого снаряда. Первый батальон, пытавшийся обойти село при поддержке танков Бурцева, понес тяжелые потери и откатился назад. Подкрепление, посланное командиром полка, отчаянным рывком пробилось через ничейную полосу. Немцы немедленно контратаковали, забрасывая красноармейцев гранатами, выжигая огнеметами. Немецкие пулеметчики стреляли, положив ствол пулемета на плечо второго номера, их огонь сметал любое сопротивление. Не в силах держаться, уцелевшие бойцы отошли к крайним домам, вынося раненного в грудь начштаба второго батальона. Асланишвили, снова утративший хладнокровие, собрался лично возглавить атаку, бросить в бой все силы, но комиссар успел удержать бледного от ярости осетина от самоубийственного штурма.

В деревне разгорались пожары, но, несмотря на огонь и удушливый дым, ни одна сторона не собиралась уступать. Отбив третью атаку, немцы сами перешли в наступление, пытаясь на плечах отступающих бойцов ворваться на окраину, но были остановлены огнем танков и «максимов» пулеметной роты. В 14.30 командир 732-го полка доложил Тихомирову, что выполнить поставленную задачу не может, и комдив приказал прекратить атаки и закрепиться на достигнутых рубежах. Танкам было приказано отойти на сборный пункт для перегруппировки.

Уцелевшие семь танков первой и второй рот снова пересекли минное поле по своим следам. По пути Беляков со своим экипажем подцепил на буксир подорвавшуюся «тридцатьчетверку», рассудив, что даже если Евграфыч не сможет восстановить машину, то, по крайней мере, снимет что-нибудь на запчасти. Выйдя к лесному массиву, танкисты собрались было маскировать свои машины, но Петров приказал сменить расположение, и танки, пройдя по лесу полтора километра, встали на северной опушке. На вежливый вопрос комиссара, какого черта он гоняет машины туда-сюда, старший лейтенант, тщательно подбирая слова, объяснил Белякову, что, бегая по полю сперва в бой, потом из боя, батальон так наследил гусеницами, что теперь даже круглый дурак сможет сообразить, где располагаются советские танки. Комиссар кивнул и предложил закурить. Петров, на которого вдруг навалилось все напряжение прошедшего боя, в ответ предложил сесть, и комиссар вместе с комроты-1 шлепнулись на землю, прислонившись спинами к стволу сломанной танком сосны. Папиросы у Белякова были паршивые, но сейчас это было неважно, оба молча дымили, думая каждый о своем.

— Ты так и не смог комбата вызвать? — спросил комиссар.

Рядом загрохотал кувалдой Нечитайло, пытаясь выбить сердечник бронебойного снаряда, заклинивший погон башни, — машина украинца вышла из боя с орудием, развернутым к левому борту, и до сих пор пребывала в таком состоянии.

— Нет, товарищ батальонный комиссар, — Петров выпустил длинную струю дыма.

Перед его внутренним взором стоял танк покойного Кононова, вспыхнувший от попадания снаряда, но продолжавший идти вперед, пока не врезался в избу и не похоронил себя под грудой бревен.

— Он вызвал меня, сообщил, что идет на поддержку батальона 717-го полка, потом связаться с ним не удалось.

— Это на него не похоже, — Беляков нервно затушил окурок. — Он же вечно во все лезет, всегда справляется, как там у кого…

— Наверное, рация неисправна, — пожал плечами Петров. — Или антенный ввод раскурочило.

— Товарищ батальонный комиссар! — донеслось от «тридцатьчетверки» Белякова. — Вас штаб дивизии вызывает.

Комиссар вскочил и, подбежав к танку, нырнул в люк мехвода. Комроты-1 остался на месте; запрокинув голову, он смотрел в синее небо. Высоко над лесом прошли три истребителя — все авиационное прикрытие дивизии. Он прикрыл глаза, подставляя лицо прохладному осеннему ветру. В паре километров бухало, грохотало, там продолжалась война, но здесь на краткий миг стало тихо, и старший лейтенант ловил мгновения этой тишины. Что-то закрыло свет, и Петров открыл глаза — перед ним стоял Беляков. Бросив взгляд на лицо комиссара, комроты подскочил как ужаленный.

— В чем… — его голос сорвался, он сглотнул. — В чем дело, товарищ батальонный комиссар?

— 717-й понес тяжелые потери, — просипел комиссар. — Наступление остановлено.

— А что наши? — упавшим голосом спросил Петров.

Комиссар зачем-то снял танкошлем, снова надел, затем вытер лицо рукавом.

— Два танка уничтожено, — безжизненным голосом ответил Беляков. — Не подбито, а именно уничтожено. Третий получил тяжелые повреждения, какой именно, мне не сказали. Что с Шелепиным — неизвестно.

— Какой именно танк поврежден? — хрипло спросил старший лейтенант. — Какой?

— Не знаю, — комиссар, пошатнувшись, оперся о дерево.

Петров бросился к своему танку.

— Осокин, заводи! — крикнул он на ходу.

— Иван, стоять! — рявкнул комиссар.

Комроты обернулся. Вокруг, почуяв неладное, собирались танкисты.

— До выяснения всех обстоятельств ты исполняешь обязанности командира батальона, — громко сказал Беляков. — Юра… Майор Шелепин должен был поставить тебя в известность.

Члены экипажей переглядывались, не понимая, что происходит.

— До выяснения всех обстоятельств командовать должен старший по званию. Вы должны командовать, товарищ батальонный комиссар! — крикнул Петров.

Комиссар шагнул к старшему лейтенанту и вдруг, схватив его за ворот комбинезона, подтянул к себе так, что тот волей-неволей должен был смотреть Белякову в глаза. Комроты вздрогнул — во взгляде несокрушимого политрука стояло такое горе, что хотелось отвернуться.