Десантура-1942. В ледяном аду - Ивакин Алексей Геннадьевич - Страница 4

– Зима. Глубина снежного покрова в среднем достигает метра. По такому снегу будет затруднительно собрать бригаду в течение ночи. Поэтому предпочтительнее переходить линию фронта между опорными пунктами немцев.

– Вам, конечно, виднее, – Курочкин слегка остыл. Помолчал. Подумал. И сказал: – Выход бригады назначаем на девятое марта. Послезавтра. Вопросы есть? Вопросов нет. Все свободны.

Тарасов и Гринёв переглянулись. Комбриг приложил руку к голове и, четко развернувшись, почти печатая строевой шаг, вышел из избы вслед за командирами штаба.

Десантники не всегда падают с неба.

Хотя бригада и готовилась еще в Зуевке к прыжкам, линию фронта бригада переходила на лыжах. Да, по-честному, какая там линия фронта? Все представляли ее огненной дугой, ощетинившейся злыми пулеметными очередями и тявканьем минометов. А тут немцы сидели в опорных пунктах – бывших деревнях. И, как правило, вдоль дорог. Потому как Демянский край – это сплошные болота. Незамерзающие. Только сверху метровый слой снега. Вот по нему десантники и шли на лыжах в рейд по немецким тылам.

Ночь. Мартовский легкий морозец. Белые призраки на белом снегу.

– Витек, постой…

– Ну чего там? – раздраженно обернулся сержант Витька Заборских.

– Крепление, будь оно неладно…

– Почему перед выходом не проверил? – зло спросил командир отделения.

– Да проверил я! – шепотом возмутился рядовой Шевцов. – Пружина натирает чего-то…

– Не ори! – свистяще ответил сержант. – Чего она у тебя там натирает?

– Да пятку…

– Разворачивайся и ползи назад. В расположение! Мне криворукие и косоногие тут не нужны. Сказал же еще вчера – все подогнать! – Сержант окончательно разозлился.

– Да подогнал я, Витек! Ботинки промокли, блин… Внизу вода сплошняком!

– Обратно, говорю, ползи!

– Не поползу! – набычился Шевцов. – У меня, между прочим, взрывчатка. И что я там скажу?

– А что я лейтенанту скажу, если ты, скотина, все отделение тормозишь, а значит, всю роту!

– Еще всю бригаду, скажи… – обозлился Шевцов, дергая что-то под снегом.

– Вань, бригада – это мы!

– Скажешь, тоже…

– А кто еще?

Шевцов ничего не ответил, яростно дергая пружину крепления, впившуюся в промокший задник правого ботинка и натиравшую сухожилие. Кажется, ахиллово? Так его доктор на санподготовке называл?

– Ладно, Вить… Пошли. На привале посмотрю. Поможешь?

– Помогу. Только до привала еще как до Берлина раком.

– Доберемся и до Берлина.

Слева взлетела немецкая ракета.

Немцы их пускали экономно. Все-таки в котле сидели. Обычно не жалели ночью ни освещение, ни патроны. А здесь сидят как мыши. Раз в пятнадцать минут запускают. Еще реже шмальнут куда-то очередью. Или того смешнее – одиночным. Больше намекая нашим – не спим, не спим! Нечего к нам за языками лазать!

А мимо почти три тысячи человек в белых маскхалатах в тыл проходят!

«Блин, как же все-таки тяжело идти!» – подумал Заборских, утирая пот с лица. Шли они на лыжах охотничьих. Широких – с ладонь. По целику на них не бегают. Ходят, высоко поднимая ноги. Колено до пояса. На каждому шагу. И так пятнадцать километров…

Под утро поднялась метель.

Идти стало сложнее. Но зато хоть как-то следы заметало… Впрочем, после такого стада:

– четыре отдельных батальона;

– артминдивизион;

– отдельная разведывательно-самокатная рота;

– отдельная саперно-подрывная;

– рота связи;

– зенитно-пулеметная рота.

Две тысячи шестьсот человек в промежутке между двумя опорными пунктами – Кневицы и Беглово, – а это всего лишь пять-шесть километров поля.

Впрочем, метель не помогла…

Когда рассвело, бригада устроилась на дневку…

– Шевцов, что у тебя с креплением?

– Не только у него, сержант, – откликнулся ефрейтор Коля Норицын. – Почитай, пол-отделения маются. А то и полроты. А стало быть, и полбригады.

Заборских ругнулся про себя. Несмотря на морозную зиму – в феврале до минус сорока двух доходило, – болота так и не замерзли.

Десантники проваливались до самой воды – сами здоровяки и груз у каждого полцентнера.

Сначала думали идти в валенках. Хотя днем и припекало уже по-весеннему, ночью мороз трещал, опускаясь до двадцати пяти, а то и тридцати. Но потом комбриг приказал идти в ботинках. А крепление по ботинку скользит, сволочь, и начинает по сухожилию ездить вверх-вниз. Некоторые уже пластырями потертости заклеивают.

– Все живы? – подошел комвзвода, младший лейтенант со смешной фамилией Юрчик.

– Так точно, товарищ командир! – козырнул Заборских. – Только вот…

– Знаю, – оборвал его комвзвода. – Решим этот вопрос. Пока отдыхайте. Костры не разводить. Не курить. Паек не трогать.

– А как тогда отдыхать? – спросил кто-то из десантников.

Млалей обернулся на голос:

– Можешь посрать сходить. Только бумаги тебе не выдам. Так что пользуйся свежим снежком. Вот тебе и развлечение.

Отделение тихо захихикало. Тихо, потому что все, в немецком тылу уже…

– Воздух! – сдавленно крикнул кто-то.

С северо-запада донесся басовитый гул.

Через несколько минут, едва не касаясь макушек деревьев, над бригадой проползли три огромных самолета.

– Транспортники… – вполголоса, как будто его могли услышать пилоты, сказал Юрчик.

– «Юнкерсы»? Полсотни два? Да, товарищ младший лейтенант? – спросил его самый мелкий в отделении – семнадцать лет, почти сын полка! – Сашка Доценко.

– Да, немцы их тетками кличут…

Последняя «тетушка» уже уползала дальше, в сторону Демянска, как вдруг раздался выстрел, второй, третий!

– Бах! Бах! Бах!

«СВТшка»!

А самолет так же величаво удалился. Как будто бы и не заметил…

– Кто стрелял?! Кто стрелял, твою мать?!

– Писец котенку, срать больше не будет… – меланхолично сказал Шевцов.

Вокруг забегали, засуетились люди.

Минут через пять к командованию бригады потащили провинившегося.

Заборских зло посмотрел на провинившегося косячника. А потом повернулся к своему отделению:

– Стрельнут сейчас паразита. И поделом. Чуть всю бригаду не спалил, урод. Ты, Доценко, скажи-ка мне – кто такой десантник?

– Десантник есть лучший советский воин, товарищ сержант!

– А что значит лучший?

– Значит самый подготовленный в плане стрельбы, рукопашного боя, знания уставов…

– И?

– И дисциплины, а также морально-политической подготовки!

– Молодец, Доценко! Оружие в порядке?

– Обижаете, товарищ командир!

– Немец тебя как бы не обидел.

– Я немца сам обижу, мало не покажется!

Заборских покачал головой:

– Сомневаюсь… Покажи-ка оружие.

Доценко протянул «светку» настырному, как казалось, командиру отделения.

А в небе опять загудело.

– Суки! – чертыхнулся кто-то, когда над лесом пронеслась тройка «Юнкерсов». Но уже не толстых «теток». А лаптежников-пикировщиков.

Правда, в пике они не заходили. Начали, твари, работать по площадям.

Мелкие бомбы сыпались горохом. То тут, то там – бум! бум! бум!

Один особо близкий разрыв накрыл сержанта Заборских снегом, крупицами земли и мелконькими щепочками.

Хорошо, что не видели, куда бомбить, твари!

И так два часа! Одна тройка улетит, другая прилетит! И с места не двинуться…

– Расстрелять к чертовой матери дурака! – орал Тарасов. – Не успели в котел войти – уже потери! Сколько?

Командир бригады резко повернулся к подошедшему начальнику медицинской службы.

– Девятнадцать убитых. Двадцать шесть раненых. Тяжелых десять, товарищ подполковник.

– Урод! – Тарасов схватил за грудки невысокого белобрысого десантника. – Ты понимаешь, что натворил? Два взвода вывел из строя. Два взвода! Из-за таких, как ты, вся операция под угрозой срыва.

Парень только хлопал белесыми ресницами.

– Расстрелять!

Пацан вдруг заплакал и попытался что-то сказать, но бойцы комендантского взвода подхватили его под руки и потащили в сторону.