Противостояние. Армагеддон - Кинг Стивен - Страница 60

«Но теперь, когда электричество в городе погасло, — подумала она, вставая и оправляя шорты, — ему уже не удастся это сделать».

Где-то должны быть другие люди, что бы Гарольд не говорил. Если иерархия власти распалась, им просто надо найти других людей и вновь сформировать ее. Она не задумывалась над тем, почему «власть» представлялась ей такой необходимой вещью, но еще меньше беспокоил ее вопрос о том, почему она должна заботиться о Гарольде. Просто так было надо.

Она вышла из парка и медленно отправилась вниз по Главной улице в направлении дома Лаудеров. Становилось уже довольно жарко, но морской ветерок освежал воздух. Ей неожиданно захотелось пойти на пляж, найти бурую водоросль и съесть кусочек.

— Боже, как ты отвратительна, — сказала она вслух. Но, разумеется, она не была отвратительна; просто она была беременна. Вот в чем было дело. А на следующей неделе ей захочется луковых бермудских сэндвичей. С хреном.

Она остановилась на углу, в квартале от дома Лаудеров, удивляясь тому, как долго не приходила ей в голову мысль о собственном «интересном положении». Может быть, она уже просто привыкла к этому? В конце концов прошло уже почти три месяца.

В первый раз она подумала с некоторой тревогой о том, кто будет помогать ей при родах.

С задней лужайки дома Лаудеров раздавался стрекот ручной косилки. Когда Фрэн обошла дом, только абсолютное удивление помешало ей громко расхохотаться.

Гарольд в одних плавках стриг лужайку. Его белая кожа лоснилась от пота, а длинные волосы развевались (к чести Гарольда следует отметить, что они были вымыты в не слишком отдаленном прошлом). Жировые складки на талии бешено тряслись. По лодыжку его ноги позеленели от травы. Спина его покраснела — то ли от усилий, то ли от солнца.

Она слышала его тяжелое дыхание. Лезвия стрекотали. Трава летела зеленым водопадом Гарольду под ноги. Он подстриг уже почти половину лужайки. Остался только все уменьшающийся квадрат с летним домиком в центре, в котором когда-то Фрэнни и Эми устраивали свои летние «чаепития». Он повернул у подножия холма и застрекотал в обратном направлении, на мгновение скрывшись за летним домиком, а потом вновь вынырнув, склонившись над своим механизмом, как гонщик Формулы-1. Потом он заметил ее, как раз в тот самый момент, когда Фрэнни робко произнесла: «Гарольд?» Она заметила, что он был в слезах.

— Ой! — сказал — почти взвизгнул — Гарольд. Она вырвала его из какого-то индивидуального мира, и на мгновение ей показалось, что у него сейчас будет сердечный приступ.

Потом он побежал к дому, прорываясь сквозь завалы срезанной травы, и она смутно ощутила в воздухе ее сладкий запах.

Она пошла за ним.

— Гарольд, что случилось?

Он взбежал по ступенькам крыльца. Дверь открылась, Гарольд вбежал в дом и захлопнул ее за собой. Фрэнни некоторое время помедлила, а потом подошла к двери и постучала. Ответа не последовало, но она услышала, как Гарольд плачет где-то внутри.

— Гарольд?

Плач продолжался.

Она вошла в дом.

— Гарольд?

Она пересекла прихожую и вошла в кухню. Гарольд сидел за столом, вцепившись руками в волосы.

— Гарольд, что случилось?

— Убирайся! — закричал он сквозь слезы. — Убирайся, я тебе не нравлюсь!

— Неправда, ты мне нравишься. Ты нормальный парень, Гарольд. Может быть, не самый крутой, но вполне нормальный. — Она сделала паузу. — Собственно говоря, принимая во внимание ситуацию, мне следовало бы сказать, что в целом мире ты мне нравишься больше всех.

Гарольд заплакал еще сильнее.

— У тебя есть что-нибудь попить?

— Кул-Эйд, — сказал Гарольд, шмыгнув носом, и, все еще глядя в стол, добавил: — Он теплый.

— Ну конечно, он теплый. Ты не принес себе воды из городской колонки?

— Как и во многих других маленьких городках, в Оганквите за ратушей была своя колонка, правда, за последние сорок лет она была скорее предметом старины, а не источником воды. Туристы иногда ее фотографировали. Вот колонка маленького городка на побережье, где мы провели свой летний отпуск. Разве она выглядит не забавно?

— Принес.

Она налила по стакану себе и Гарольду и присела.

— Гарольд, что случилось?

Гарольд издал странный, истерический смешок и начал пить. Осушив стакан, он поставил его на стол.

— Случилось? А что могло случиться?

— Я хочу сказать, случилось ли что-нибудь конкретное? — Она попробовала свой Кул-Эйд и поборола гримасу. Он был не такой уж теплый. Должно быть, Гарольд ходил за водой не так давно, но он забыл положить сахар. Он наконец-то поднял голову и посмотрел на нее.

— Я хочу к маме, — сказал он просто.

— Ну, Гарольд…

— Когда это случилось, когда она умерла, я подумал, что это не так уж плохо. — Сжимая в руке свой стакан, он смотрел на нее напряженным, измученным взглядом, и это слегка пугало ее. — Я знаю, что для тебя это звучит ужасно. Но я никогда не знал, как я восприму их уход. У меня очень чувствительная душа. Вот почему меня так ненавидели эти кретины из дома ужасов, который отцы города считали нужным именовать средней школой. Я думал, что это может свести меня с ума от горя или, по меньшей мере, ввергнуть меня в прострацию на год… мое внутреннее солнце, так сказать… так сказать… а когда это случилось, моя мама… Эми… мой папа… я сказал себе, что это не так уж плохо. Я… они… — Он стукнул кулаком по столу, заставив ее содрогнуться. — Почему я не могу найти нужных слов? — закричал он. — Я ВСЕГДА мог выразить то, что хотел сказать! Это ведь дело писателя — уметь пользоваться языком, ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ Я НЕ МОГУ ВЫРАЗИТЬ СВОИ ЧУВСТВА?

— Не пытайся, Гарольд. Я знаю, что ты чувствовал.

Он удивленно уставился на нее.

— Ты знаешь?.. — Он покачал головой. — Нет. Ты не можешь этого знать.

— Помнишь, как ты пришел ко мне домой? И я копала могилу? Я была не в себе. Иногда я даже не могла вспомнить, чем это я занимаюсь. Так что если ты чувствуешь себя лучше, когда подстригаешь лужайку, что ж, прекрасно. Но если ты будешь заниматься этим в плавках, ты можешь получить солнечный ожог. Да ты уже получил его, — добавила она, критически оглядев его плечи. Чтобы не оказаться невежливой, она отхлебнула еще немного омерзительного Кул-Эйда.

Он утер рот.

— Я никогда их особенно уж не любил, — сказал он, — но я думал, что все равно почувствуешь горе. Ну, как если мочевой пузырь полон, то чувствуешь желание помочиться. А если умирают близкие родственники, то надо испытывать скорбь.

Она кивнула.

— Моя мать всегда была занята Эми. Эми была ее другом, — повысил он голос, впадая в бессознательную и почти жалкую детскость, — а я шокировал своего отца.

Фрэн вполне могла этому поверить. Бред Лаудер был огромным, мускулистым человеком. Он работал десятником на ткацкой фабрике в Кеннебанке. Вряд ли он толком представлял себе, что ему делать с жирным, странным сынком, которого произвели на свет его чресла.

— Однажды он отвел меня в сторону, — продолжил Гарольд, — и спросил, не педик ли я. Прямо так и сказал. Я испугался и заплакал, а он ударил меня по щеке и сказал, что если я всегда буду таким неженкой, то мне лучше убраться из города. А Эми… думаю, ей было на меня наплевать. Для нее я был просто неудобством, когда она приводила домой подруг. Она относилась ко мне так, словно я был неубранной комнатой.

С усилием Фрэн допила свой Кул-Эйд.

— Поэтому когда они умерли и я ничего не почувствовал, я подумал, что ошибался. Горе — это не подергивание коленного сустава, когда по нему бьют молоточком, — сказал я себе. Но я снова был одурачен. С каждым днем мне стало не хватать их все больше и больше. В особенности мамы. Если бы я мог хотя бы взглянуть на нее… столько раз ее не оказывалось рядом, когда я хотел ее видеть… когда я нуждался в ней… она была слишком занята Эми, но никогда она не относилась ко мне плохо. Этим утром, когда я проснулся, я сказал себе: надо подстричь лужайку, и тогда ты не будешь думать об этом. Но это не помогло. И тогда я стал стричь все быстрее и быстрее… словно стремился обогнать мои мысли… наверное, тогда ты и подошла. Я выглядел сумасшедшим, а? Фрэн?