Мешок с костями - Кинг Стивен - Страница 20

В тот год странными выдались для меня конец весны и начало лета. Я главным образом ждал, закруглял мои городские дела, разговаривал по телефону с Биллом Дином, когда тот звонил, чтобы высыпать на меня ворох очередных проблем, и старался не думать. Я сделал интервью для «Паблишер уикли», и когда репортер спросил меня, испытывал ли я определенные трудности, возвратившись к работе после «утраты самого близкого человека», я, не моргнув глазом, ответил, что нет. И ведь сказал чистую правду. Мои проблемы начались, лишь когда я поставил последнюю точку в романе «Вниз с самого верха». А до того все у меня получалось, как и прежде.

В середине июня мы с Фрэнком встретились за ленчем в льюистонском кафе «Старлайт», расположенном практически на полпути между нашими домами. За десертом (ели мы, естественно, фирменный клубничный торт «Старлайт») Фрэнк спросил, встречаюсь ли я с кем-нибудь. Я в изумлении вытаращился на него.

— А чего ты на меня пялишься? — в голосе его слышалось недоумение. — Если и видишься, я не собираюсь обвинять тебя в том, что ты изменяешь Джо. В августе пойдет пятый год, как она мертва.

— Нет, — ответил я. — Я ни с кем не вижусь.

Он молча смотрел на меня. Несколько секунд я не отводил глаз, затем принялся месить ложечкой взбитые сливки на моем куске клубничного торта. Торт подавали теплым, прямо из духовки, и сливки таяли. Почему-то мне вспомнилась старая песня о том, как кто-то оставил торт под дождем.

— А хоть с кем-нибудь встречался, Майк?

— Я не уверен, что должен тебе в этом отчитываться.

— Да перестань, Майк. А на Ки-Ларго? Там хоть…

Я заставил себя оторвать взгляд от тающих взбитых сливок.

— Нет. Не встречался.

Какое-то время он молчал. Я думал, ищет другую тему для разговора. Меня это вполне устраивало. Но он прямо спросил, спал ли я с кем-нибудь после смерти Джоанны. Он принял бы на веру любой мой ответ, даже если бы и сомневался в его правдивости: мужчины часто лгут насчет секса. Но я сказал правду, испытывая при этом какое-то извращенное наслаждение:

— Нет.

— Ни единого раза?

— Ни единого раза.

— А как насчет массажных салонов? Ты понимаешь, хотя бы для того, чтобы…

— Нет.

Теперь уже он завозил ложечкой по сливкам. К торту он еще не притронулся. Потом посмотрел на меня. Да так, словно видел перед собой некоего нового, неизвестного науке жука. Мне этот взгляд не понравился, но я понимал, чем он вызван.

Дважды я подходил к тому, что в наши дни называется «близкими отношениями», но не на Ки-Ларго, где лицезрел примерно две тысячи миловидных женщин, которые только и ждали приглашения в постель. Первый раз с рыжеволосой официанткой Келли. Она работала в ресторане, куда я часто заходил на ленч. Вскоре мы уже раскланивались, как добрые знакомые, шутили, а потом начали оценивающе поглядывать друг на друга — вы понимаете, о чем я. Я обратил внимание на ее ноги, на то, как униформа обтягивала бедра, когда она наклонялась или поворачивалась, а она заметила мое внимание.

А еще была женщина в спортивном зале «Ну, ты», где я занимался на тренажерах. Высокая женщина, которая отдавала предпочтение розовым эластичным топикам и черным велосипедным шортам. Смотрелась она в таком наряде великолепно. И еще мне нравились книги, которые она читала, крутя педали стационарного велосипеда. Не «Мадемуазель» или «Космополитен», а романы Джона Ирвинга или Эллен Джилкрист. Мне симпатичны люди, которые читают книги, и не потому, что я их пишу. Читатели книг тоже могут начать разговор с обсуждения погоды, но, как правило, им доступны и более интересные темы.

Блондинку в розовых топиках и черных шортах звали Адрия Банди. Мы начали обсуждать книги, оседлав два стоявших рядом велотренажера, а потом раз или два в неделю, по утрам, я засекал ее в зале поднятия тяжестей. Подходил, смотрел, как она выжимает штангу, лежа на спине. И в какой-то момент, а было это зимой 1996 года, взгляды мои стали достаточно красноречивыми.

Келли было под тридцать, Адрии — на пару лет меньше. Келли развелась, Адрия не выходила замуж. Так что в обоих случаях я не посягал на семейное счастье, и, думаю, обе согласились бы улечься со мной в постель, не строя долговременных планов. Просто для того, чтобы посмотреть, а что из этого выйдет. Однако в случае с Келли я просто сменил ресторан, а когда Ассоциация молодых христиан предложила мне заниматься бесплатно в их тренажерном зале, забыл дорогу в «Ну, ты». Помнится, полгода спустя я столкнулся с Адрией Банди на улице. И поздоровался с ней, постаравшись не заметить обиды, мелькнувшей в ее глазах.

Чисто физически я, конечно, хотел их обеих (вроде бы мне даже приснился сон, в котором я и поимел их обеих, одновременно, в одной кровати) и при этом не хотел. Частично я видел причину в моей неспособности писать — жизнь и так поломана, так чего создавать себе лишние трудности? С другой стороны, не хотелось выяснять, что нравится женщине, которая отвечает на твои взгляды, — ты или твой банковский счет.

Но главное препятствие, думал я, заключалось в том, что Джо по-прежнему занимала большую часть моего разума и души. И места для другой там просто не было, даже через четыре года после ее смерти. Печально, конечно, но так уж вышло.

— А как насчет друзей? — Фрэнк начал есть клубничный торт. — С друзьями-то ты встречаешься, так?

— Да, — кивнул я, — друзей у меня много. — Тут я солгал, но я заполнил и составил сотни и сотни кроссвордов, прочитал множество книг, по вечерам по видеомагнитофону просмотрел массу фильмов; я мог практически в любое время дня и ночи процитировать предупреждение ФБР о незаконном копировании фильмов. Что же касалось настоящих людей, то перед отъездом из Дерри я позвонил своим врачу и дантисту, а большинство писем, отправленных мною в том июне, состояло из просьб о переадресовке таких журналов, как «Харперс» или «Нешнл джеографик».

— Фрэнк, ты говоришь, как еврейская мамаша, — заметил я.

— С тобой я иной раз и ощущаю себя еврейской мамашей, — ответил он. — Которая, правда, верит в целебные свойства тушеного картофеля, а не клецок из мацы. Ты сейчас выглядишь лучше, чем раньше, наконец-то чуть поправился…

— Разжирел.

— Ерунда, на Рождество ты вообще напоминал ходячий скелет. Опять же лицо и руки у тебя загорели.

— Я много гуляю.

— Да, выглядишь ты лучше, а вот твои глаза меня тревожат. Иногда у тебя такой взгляд, что я просто за тебя боюсь. И я думаю, Джо только порадовалась, если б узнала, что кто-то волнуется из-за тебя.

— Что это за взгляд?

— Я тебе скажу. Такое ощущение, будто тебя загнали в западню, и ты не знаешь, как из нее вырваться.

Из Дерри я уехал в половине четвертого, остановился на ужин в Рамфорде, затем медленно покатил по пологим холмам западного Мэна, поглядывая на заходящее солнце. Я постарался максимально точно рассчитать время отъезда и прибытия и, уже миновав Моттон, заметил, как гулко бьется мое сердце. Руки и лицо покрывал пот, и это при работающем кондиционере. Я переключал радиоприемник с одной радиостанции на другую, но мне ничего не нравилось: не музыка, а какие-то визги и вопли. В итоге радио я выключил.

Меня терзал страх, и не без причины. Даже если не учитывать зыбкую грань между сном и реальностью (я это мог сделать без труда, посчитав царапину на тыльной стороне ладони и растущие на заднем крыльце подсолнечники чистым совпадением или неким психическим феноменом), мне было чего бояться. Потому что мне снились необычные сны, и мое решение вернуться в дом у озера не проходило по разряду ординарных. Я казался себе не современным человеком конца двадцатого века, который копается в собственном подсознании в поисках источника страхов (у меня все хорошо, у меня все хорошо, давайте займемся душевным стриптизом под тихую музыку Уильяма Акермана), а безумным ветхозаветным пророком, отправляющимся в пустыню, чтобы жить там, питаясь акридами, выполняя веление Господа, явившегося ему во сне.