Под знаком розы и креста - Кузьмин Владимир Анатольевич - Страница 7

– Скажите, а в случае ее смерти вы не становитесь ее наследником?

– Ну что вы! У нее сын есть. Но полиция мне на такую возможность намекнула. То есть на возможность того, что я якобы надеялся на наследство.

– Хорошо. Как я понимаю, завещание еще не оглашено и пока нам об этом говорить преждевременно. А как же вас в таком случае могут и в убийстве приятеля подозревать?

– Очень хитроумное умозаключение, сам удивился! Я якобы, убив тетю, стал искать возможность выйти сухим из воды и кинулся к своему приятелю просить его помочь мне с алиби. Тот отказал, и я… я, дескать, снова схватился за нож и убил его.

– Тогда зачем же вы на него ссылаться стали?

– Так меня видел выходящим от приятеля дворник, и я его видел, даже поздоровался. Ну и выходило, что скрывать сей факт, что я у приятеля был рано утром, не имело смысла. А так я мог попытаться запутать полицию.

– Скажите, а что, неужели нож был одним и тем же?

– Не знаю, Дарья Владимировна! Не знаю. Мне про это не сказали, а сам я не догадался спросить.

– Ладно, пропустим. Только раз уж вы просите меня обращаться к вам по имени, то и вы меня по имени называйте.

– Хорошо, Даша.

– Теперь, прежде чем я начну с вас снимать настоящий допрос, – при этих словах Михаил выразил самое настоящее восхищение, словно я пообещала ему невесть что приятное, – ответьте мне вот на какой вопрос: если вас обвиняют сразу в двух убийствах, отчего вы до сих пор не арестованы?

– Для меня самого это загадка. Но есть одно предположение – полиция меня не может поделить! То есть не знают, кому из них меня арестовывать и какое преступление считать более важным.

– Странно. У полиции по таким поводам имеются правила, и вряд ли они такой вопрос стали бы решать столь долго. Разве что попытались вас и дело ваше друг другу сбагрить, чтобы меньше работы было, но все равно быстро разобрались бы.

– Я забыл вам сказать, что убийство тети расследует сыскная полиция, а убийство моего приятеля – жандармы![22]

Вот тут я опешила уже в третий раз.

– Нам нужно где-нибудь присесть, чтобы я могла делать записи, – предложила я.

– Так я живу… – начал было Михаил приглашать меня в гости, но по понятной причине осекся и не договорил. – Эх! В трактир вас звать нельзя, тогда куда же?

– Знаете, я ведь тоже живу поблизости.

7

Дома мы проговорили часа два. Я старательно все записывала, потому что Пети рядом не было, а я, в отличие от него, не умела сразу отделять то, что записать необходимо, от того, что наверняка запомню или что помнить не обязательно. В итоге исписала целую тетрадь. Когда вопросы закончились, я с удивлением увидела на столе перед нами несколько пустых стаканов и тарелок. Когда их приносили и с чем они были, я вспомнить не сумела. Видимо, маменька поняла, что разговор у нас очень важный, к обеду звать не стала, но и голодными нас оставлять не решилась.

– Обедать станете? – спросила я Михаила.

– Что? Ах, да, обедать. Нет, не стану, уж извините. Кусок в рот не полезет, а чаю уже три стакана выпил. А вам пообедать нужно обязательно. Простите, что невольно взвалил на вас свои проблемы, я уж начинаю раскаиваться.

– Ничего страшного в этом нет. Поломаю голову, вдруг выйдет польза для вас. Только вот нам нужно как-то связь поддерживать после того, как вас арестуют.

– Да уж, я, пока разговаривали, все думал, отчего меня сразу не арестовали.

– Вам нужен хороший адвокат! У меня есть деньги…

– Не нужно. То есть адвокат мне нужен, а денег не нужно. Есть среди моих приятелей и хорошие адвокаты, пусть и молодые. Один так мне кое-чем обязан, и уверен, не откажется защищать меня без большого гонорара. Тем более дело для него будет представлять несомненный интерес, это я уже понял.

– Тогда дайте ему мой адрес. Пусть приходит или по телефону обращается. И еще вот что. Может, среди ваших приятелей имеются те, кто в тюрьме побывал?

– Имеются, но от них-то какая польза?

– Очень большая! Тюрьма – это вам не пансион. Там нужно уметь себя правильно поставить и правильно себя вести. Поэтому узнайте про тюрьму как можно больше. А уж после идите домой. Ну и с адвокатом договоритесь. Самое лучшее, если вы вместе с ним явитесь в полицию сами. Так к вам отношение лучшее сложится, что тоже немаловажно.

– Эх, кто бы мог подумать… Ну да от тюрьмы и от сумы… Спасибо!

– Да, вот еще что. Могу я на кого-то из ваших друзей или просто приятелей рассчитывать в случае, если мне помощь понадобится?

– Э-э-э… Ну адвокат, это раз. А вот про «два» пока сказать ничего не могу. Приятелей у меня немало, но на кого из них рассчитывать в таких делах можно? Я подумаю.

Михаил ушел, и меня тут же позвали к столу. Маменька вытерпела, пока я ела, но сразу после потребовала отчета. Я подумала и решилась рассказать все. Обещаний с меня Михаил не требовал, это раз. Лишний раз скрытничать не хотелось, это уже два. Ну и когда рассказываешь кому-то, сам начинаешь все лучше понимать. А это уже третья причина.

Людмила Станиславовна Ясень до замужества носила фамилию Пушкина и приходилась Юрию Станиславовичу Пушкину, отцу Михаила, родной сестрой. При этом Михаил впервые увидел свою тетушку на похоронах отца около трех лет тому назад. Он что-то слышал о ссоре отца с сестрой, но никогда не пытался понять ее причины. Познакомившись с тетушкой поближе, решил, что все дело в ее несколько вздорном нраве. Тем не менее она сама написала им с матерью письмо, в котором сказала, что понимает создавшиеся у них в семье проблемы, что умнице Мишеньке после гимназии необходимо идти учиться в университет и что она готова приютить его у себя и тем оказать посильную помощь. Тем более что ее сын отправился учиться в Сибирский императорский университет и что одной ей скучно.

Михаил поступил в университет на физико-математический факультет и стал жить у Людмилы Станиславовны. Став студентом, он, понятное дело, только учебой ограничиться не мог. Знакомства, увлечение поэзией, журфиксы и литературные гостиные, посиделки с друзьями. Тетя все это не одобряла, но бранилась не столь уж и часто, да и то больше в воспитательных целях, чтобы не дать племяннику целиком отдаться развлечениям и забыть про учебу. Кров и стол были Михаилу обеспечены, изредка, чаще по праздникам, она баловала его небольшими суммами денег, дарила одежду и разные пустяки, без которых молодому человеку трудно обойтись.

Жил он в комнате Семена, сына Людмилы Станиславовны. Отчего тот вдруг отправился учиться в Сибирь, Михаил не знал, а вопросов на эту тему тетя не терпела. Но все равно ему казалось более странным не то, что Семен уехал в другой город – в конце концов, Михаилу тоже порой трудно было уживаться с ворчливой и своенравной теткой и хотелось уехать куда подальше или вернуться домой в Тамбовскую губернию – а то, что тот не соизволил в прошлом году даже на каникулы приехать домой. Из этого Михаил сумел сделать единственный вывод: Людмила Станиславовна пребывает с сыном в ссоре, аналогичной той, какая у нее случилась некогда с ее братом. А уж кто там прав или виноват, что в первом случае, что во втором, дознаться было сложно, да он к этому и не стремился.

Летом этого года Семен наконец подал о себе весточку. Михаил как раз заканчивал сдавать экзамены и вынужденно весь отдавался учебе. К нему приехала матушка, тетя пребывала в благодушном настроении, и потому гостя из Сибири приняли со всем радушием. Валентин Пискарев представился однокашником Семена, передал от него приветы и подарки и был приглашен к столу. Разговор незаметно свернул на поэзию, и тут-то приезжий с Михаилом почувствовали друг в друге родственные души. И вскоре сделались если не друзьями, то близкими приятелями.

Валентин родом был из Красноярска, так что его учеба в Томске была более чем очевидными обстоятельствами обусловлена. Причиной его приезда в Москву было вступление в права наследства, нежданно-негаданно свалившегося на него после смерти дальней родственницы. Но дело это, как известно, не скорое, тут сто порогов обобьешь и тысячу раз будешь готов от того наследства отказаться, покуда все завершится. Вот все эти задержки и вынудили Валентина сделать попытку перевестись из Сибирского университета в Московский, но ему было отказано по причине отсутствия вакансий. Сам Пискарев объяснял отказ иначе, но до конца никогда не договаривал. Тут Михаил вновь был вынужден отказаться от расспросов и сделать свой вывод: его новый товарищ был замешан в Томске в участии в студенческих волнениях. Тем более что тот был явно склонен к авантюризму и очень уж рьяно увлекался всем мистическим. Возможно, по этой причине и увлекся поэзией символистов, ведь в ней во множестве присутствовали самые разные символы, намеки, знаки судьбы, которые он сам называл знаками жизни и смерти. Тут я с выводом Михаила о причинах отказа тому в переводе в Московский университет не согласилась, потому как знала, что, будь причины таковы, ему бы и в Томске, где нравы были чуть демократичнее, чем в столицах, все равно доучиться бы не дали. А так, по причине проволочек с наследством, он вынужден был сделать перерыв в учебе по семейным обстоятельствам, и только-то.